Политбюро. Механизмы политической власти в 30-е годы - О. Хлевнюк

Как именно разделились тогда голоса в Политбюро, я уже не помню. Помню лишь, что определённо против казни говорил Киров, которому и удалось увлечь за собою большинство членов Политбюро. Сталин был достаточно осторожен, чтобы не доводить дело до острого конфликта. Жизнь Рютина тогда была спасена: он пошёл на много лет в какой-то из наиболее строгих изоляторов…»[172].

Несмотря на то, что данные Николаевского никогда не были подтверждены какими-либо фактами или хотя бы косвенными свидетельствами, они широко используются в научной литературе и учебниках по советской истории как достоверные. Распространено также мнение, что, получив отпор по такому принципиальному вопросу, Сталин решил постепенно готовить массовые репрессии против старой партийной гвардии, что столкновение между Сталиным и Кировым по делу Рютина было одной из причин убийства Кирова в декабре 1934 г. Со временем рассказ Николаевского об обсуждении в Политбюро дела Рютина стал обрастать новыми подробностями. Б.А. Старков, например, к сведениям, почерпнутым у Николаевского, добавляет: «Резко и наиболее определённо против вынесения смертного приговора Рютину высказался С.М. Киров, которого поддержали Г.К. Орджоникидзе и В.В. Куйбышев. При голосовании Л.М. Каганович и В.М. Молотов воздержались»[173]. Старков не указывает источник этой информации. Однако, учитывая другие аналогичные утверждения Б.А. Старкова о борьбе в кремлёвских верхах (подробнее см. стр. 236–237), можно предположить, что в своём рассказе он «подкрепил» данные Николаевского лишь силой собственного воображения.

Пока ни один архивный документ не обнаруживает хоть какую-то реальную основу свидетельств Николаевского. Детальное изучение обстоятельств дела в связи с реабилитацией Рютина в 1988 г. также не выявило фактов разногласий в Политбюро[174]. Теперь известно, что Рютин был приговорён к 10-летнему тюремному заключению коллегией ОГПУ 11 октября 1932 г. Произошло это после обсуждения дела на пленуме ЦК ВКП(б) 2 октября и на Президиуме ЦКК 9 октября 1932 г. Президиум ЦКК принял постановление об исключении 24 человек как «членов и пособников контрреволюционной группы Рютина — Иванова — Галкина…, как предателей партии и рабочего класса, пытавшихся создать подпольным путём… буржуазную кулацкую организацию по восстановлению в СССР капитализма и, в частности, кулачества». ОГПУ поручалось принять против организаторов и участников этой «контрреволюционной группы» судебно-административные меры, «отнесясь к ним со всей строгостью революционного закона»[175]. Это постановление Президиума ЦКК от 9 октября было утверждено опросом членов Политбюро 10 октября 1932 г. Сталин сделал в тексте решения Президиума ЦКК лишь незначительные поправки и поставил резолюцию: «Согласен». Ниже в знак согласия расписались Молотов, Каганович, Микоян, Ворошилов и Куйбышев[176]. Отсутствие подписи Кирова в данном случае — не исключение. Киров крайне редко появлялся в Москве и почти не участвовал в работе Политбюро. Можно, конечно, предположить, что судьба Рютина решалась на строго секретном заседании Политбюро. Но упоминаний о таком обсуждении нет и в особых протоколах Политбюро («особая папка»), где содержатся сведения о решениях по куда более существенным и секретным вопросам. Если предположить ещё более невероятное — что судьбу Рютина определяли на секретном неофициальном собрании членов Политбюро без оформления протокола, то встаёт вопрос, откуда о таком собрании мог узнать информатор Николаевского, даже если это действительно был Бухарин?

В общем, доступные документы заставляют признать рассказ Николаевского о столкновении между Сталиным и Кировым по поводу судьбы Рютина не более чем легендой, каких немало в советской истории. Более того, известные факты пока не дают оснований усматривать в поведении ленинградского руководства в начале 1930-х годов особую, более умеренную, чем в других регионах страны, линию. Как и повсюду, в период кризиса в Ленинграде проводилась жёсткая террористическая политика. 16 апреля 1932 г., например, Киров подписал постановление секретариата ленинградского обкома партии «Об очистке г. Ленинграда от преступных деклассированных элементов» (проходило под грифом «особая папка»). Этим постановлением руководителям областного представительства ОГПУ поручалось согласовать в Москве вопрос о необходимости «изъятия» 2 тыс. «преступных, деклассированных элементов» для отправки в Свирлаг, лагерь ОГПУ, который занимался заготовкой дров и деловой древесины для Ленинграда[177]. 6 августа 1932 г. «Правда» напечатала речь Кирова на совещании руководителей районного звена Ленинградской области. Эта публикация была одним из элементов в идеологической подготовке к обнародованию знаменитого драконовского закона от 7 августа о хищении социалистической собственности, предложенного и сформулированного Сталиным. «Пора поднять нам ответственность людей, которые имеют отношение к колхозному и кооперативному добру, — говорил Киров. — Надо откровенно сказать, что наша карательная политика очень либеральна. Тут надо нам внести поправку. Ведь если мы какого-нибудь растратчика и засудим, то надо понять, что это такие людишки, которые во всякой обстановке умеют приспособиться, они обычно очень быстро попадают под амнистию, и суда как не бывало. Мы рассматриваем кооперативное колхозное добро как общественное достояние. Мне кажется, что в этом отношении колхозные и кооперативные организации пора приравнять к государственным, и если человек уличен в воровстве колхозного или кооперативного добра, так его надо судить вплоть до высшей меры наказания. И если уж смягчать наказание, так не меньше как на 10 лет лишения свободы».

О стиле политического мышления Кирова в этот период даёт также представление его выступление на объединённом заседании Политбюро и Президиума ЦКК 27 ноября 1932 г., на котором рассматривался вопрос о «контрреволюционной группе» Смирнова — Эйсмонта. Речь Кирова выделялась напористостью и грубостью. Обвинив Томского (Томского вместе с Рыковым Сталин старался объявить сторонниками новой «контрреволюционной организации») в нежелании защищать «генеральную линию», Киров восклицал: «Твоё положение совершенно особое в этом отношении. Если каждый член партии должен сейчас любого оппозиционера бить в морду, то ты должен это делать в два раза сильнее и в два раза крепче, если ты действительно порвал со своим прошлым»[178].

В конце 1932 — начале 1933 г. ленинградское руководство столь же успешно, как и руководители других регионов, занималось чисткой города от «чуждых элементов» в связи с введением паспортов. О том, что творилось в это время в Ленинграде, свидетельствуют жалобы жителей города в Москву, сохранившиеся в архиве секретариата председателя СНК Молотова. 57-летний инженер И.Д. Смирницкий, например, получивший приказ о выселении из Ленинграда, пытался найти правду у городских властей: «…Я сделал попытку добиться толку в райсовете, но там я оказался в очереди свыше шестисот человек и ушёл без всяких результатов». Обратившись после этого в Совнарком СССР, Смирницкий писал: «Самое страшное в том, что проделано со мной и моей семьёй и, по-видимому, со многими другими такими же лицами…, это то, что разрешение столь важных вопросов, как вопрос об оставлении или высылке, о дальнейшей работе, о куске хлеба для людей преклонного возраста и больных, вроде меня, — это буквально вопросы жизни и смерти — производится келейно, безответственно, без опроса заинтересованных и т.д… В заключение позволяю себе обратить Ваше внимание на то, что ввиду краткости срока, даваемого для ликвидации дел (10 дней) мне уже пришлось приступить к распродаже имущества, так как, с одной стороны, куда его везти, а с другой, нужны большие деньги, чтобы сняться с места»[179].

Конечно, приведённые факты не могут рассматриваться как окончательные аргументы, отрицающие существование особой, «умеренной» программы действий Кирова. Несомненно, полезным было бы изучение открывшихся партийных архивов Ленинграда за 30-е годы и выяснение на их основе вопроса о реальной политике Кирова во вверенной ему области. Однако значительный комплекс документов, уже доступных историкам, подтверждает скептическую точку зрения по поводу «оппозиционности» Кирова. В общем, этому вряд ли стоит удивляться, учитывая политическую биографию Кирова и обстоятельства его работы со Сталиным, о чём подробнее будет сказано в следующем разделе.

4. Причины и значение реальных конфликтов

Одно из возражений возможных противников проверки мемуарных свидетельств о столкновениях в Политбюро при помощи архивов может состоять в том, что, по понятным причинам, документы такого рода были уничтожены. Однако, на самом деле, архивы буквально переполнены свидетельствами о всякого рода конфликтах в Политбюро в 30-е годы. Далее на примере некоторых из таких конфликтов мы попытаемся проследить их истоки, суть и роль в формировании механизмов высшей политической власти в СССР.