Последний властитель Крыма (сборник) - Игорь Воеводин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Молоки – вместе с внутренностями, икра – в тазы, и пачки крупной соли, счастливый от того, что может помочь взрослым, вскрывал трехлетний малыш.
Мужчины выпрямились. Топот, тысяченогий топот наполнил тайгу – по левому пологому берегу бежали олени, тысячи и тысячи оленей.
Среди них виднелись медведи, стороной, стороной, чтобы не быть затоптанными, уходили росомахи, лисы и волки. Вдоль воды мчались горностаи, и бурундуки, и мыши, и крысы, возле самой кромки тянулись змеи.
Небо потемнело от птиц – рябчики и совы, кукушки и ястребы, охваченные страхом, стремились на юг.
– Беда, бойе, – шепнула старуха посиневшими губами, – ай, беда, беда…
Но шли, шли на нерест стеной, свиньей, иным неведомым боевым порядком лососи, и бились на перекатах, и взмывали над порогами и, отметав икру в тихих заводях верховий, лежали, еле трепыхаясь, обессиленно вздувая бока, безразличные ко всему, в купелях мелководий, и ледяная прозрачная и вкусная вода играла с их плавниками.
То тут, то там блестели среди разноцветных камешков дна золотинки, порой и крупный самородок мутнел в наилке.
– Беда, – обреченно повторила старуха.
36 градусов по Цельсию
Салабон на тумбочке в комендантской роте старался не смыкать глаз. Но глаза упрямо слипались, и он их таращил на плакат, висевший напротив.
«Обязанности часового» – значилось на плакате.
«Часовой есть лицо неприкосновенное, – в девятитысячный раз читал боец, – неприкосновенность часового заключается…»
Дверь скрипнула. Дневальный подхватился и хотел было привычно рыкнуть вполголоса: «Дежурный по роте – на выход!», но показавшийся в дверях Серебряков тихо прошипел:
– Тссс… Дежурный спит?
– Ну да…
– Кто сегодня?
– Лерман.
– А комендант где?
– Да в каптерке с какой-то марухой, не комендант, на фуй, а кизляр-ага (кизляр-ага – главный смотритель гарема – тюркск.)…
– Ладно.
И Серебряков пошел в дальний, «дедовский» угол казармы, где, не снимая сапог и штык-ножа, храпел дежурный.
– Вова, дело есть, – тронул его за плечо ефрейтор.
37 градусов по Цельсию
– Ты чё, Вася, с дуба рухнул?! – Лерман вытаращил глаза. – Да тебе же на дембель вот-вот!
Они сидели в Ленинской комнате. Портреты министров обороны зло следили за ними со стен.
– Так получилось. Решай – поможешь? – И ефрейтор в упор глянул на сержанта.
– И-ех, – протянул он, – да хрен поверят мне, что ты и меня, и дневального охерачил…
– Поверят. Куда им деваться. А для достоверности, не обижайся, Вовка, я тебе садану…
Тот долго молчал.
– Ладно, – сумрачно сказал он, – если бы не ты – хер бы я согласился…
Через пять минут сигнализация оружейной комнаты была сорвана. Связанные дежурный и дневальный лежали внутри.
– И запомни, шнурок, – внушительно проговорил ефрейтор, глядя в обезумевшие глаза салабона, – будут на киче тебя следаки подвешивать, это цветочки. Брякнешь чего лишнего – до дома не доедешь.
Тот быстро закивал башкой – понял, понял, понял…
Серебряков взял стоявший в углу пулемет Дегтярева и кивнул появившемуся на пороге Нефедову:
– Там… Два диска с лентами. Да, эти. Возьми.
Затем глянул в глаза Лерману и вышел вон.
Огромный синяк наливался под левым глазом сержанта.
Оружейку закрыли. Вонь, смрад и храп висели под потолком казармы.
Внезапно кто-то из спящих застонал, сел в кровати и произнес, не открывая глаз:
– Я кончил!
После чего упал и захрапел опять.
38 градусов по Цельсию
– Ну, какого надо? – недовольно буркнул майор Зубаткин, почуяв, как кто-то скребется в дверь каптерки. – А?
– Товарищ майор, – услышал он, – с ментовки звонят, побег у них…
Глухо выругавшись, майор поднялся с матраса и начал надевать штаны.
Толстая, гладкая тетка, бухгалтер с приисков, приподнялась на локте:
– Куда ты, котик? Я еще хочу!
– Подождешь. Какая-то шняга… Лежи тут, если не вернусь, дневальный тебя проводит…
– А он такой же ласковый?
Но с майором так шутить было нельзя.
Приступ мгновенного бешенства затмил ему мозги, рывком приподняв ее башку за крашеные патлы, он прошипел:
– С…дуешь – удавлю.
И шагнул в коридор, прикрыв дверь. Ствол «макарова» уперся ему в лоб.
– Ну, Фердинанд, поехали в Сараево, – прошептал Нефедов.
Майор открыл рот, чтобы шумнуть, но приклад Серебрякова сокрушил ему зубы. Затем его связали, и Нефедов повторил:
– Пойдем.
…Дождь, дождь со снегом крутил над Алмазом. Будто все демоны ночи, сорвавшись с цепей, выли над сопками и долиной, и подвывали им темные духи Муйских хребтов, и вторили тонким воем да тихим плачем неприкаянные души всех погибших, сгинувших без числа на звериных золотоносных тропах, в рудных откатах, на стремнинах рек, под завалами шахт в сырых туманах кабаков, в темных омутах похмелий.
Серебристый красавец самолет, покрытый изморозью и слезами дождя, одиноко стоял на летном поле.
– Лезь, – скомандовал Нефедов майору, и поднявшийся по лесенке чуть раньше ефрейтор втянул коменданта в кабину.
Затем он спрыгнул на бетон.
Лейтенант и Надя стояли молча.
Глухо застонал в кабине майор.
– Прощай, – протянул руку летчик и полез в кабину.
Надя, поднявшись на цыпочки, поцеловала ефрейтора в мокрую щеку и сунула ему сверток за пазуху.
Это была Библия.
39 градусов по Цельсию
– Валька, ты? – Сержантик посветил фонариком, заслышав, как заскрипели мостки. – Ты, Матрица?
В луче мельтешила шуга, и женская фигурка, всходившая по трапу на борт, вся облепленная снегом, залубеневшая, тихо ответила:
– Я…
– Ну ты, блин, даешь! Я заждался! – И мент вылез на сот. – У нас шухер – ваше! C-под конвоя один сбежал, прикинь? – И он попытался облапить Вальку.
– Соляры взял достаточно? – ровно поинтересовалась она, не отталкивая его.
– С запасом! – ухмыльнулся тот, и Валька сделала шаг вбок.
За ней стоял Серебряков, мокрый до нитки в своем спецпошиве.
– Ты чё, рекс? – удивился сержант.
– Прыгай, – услышал он.
– Куда?!
– Хочешь – на берег, – спокойно ответил ефрейтор. Мент царапнул кобуру и почувствовал холод стали, прижатой к его шее. Матрица чуть надавила, и струйка крови побежала за воротник.
– Прыгай, Толя, – просто сказала она. – Мне швартовы отдавать не надо…
Заскулив, сержант обрушился с борта в Угрюм-реку, благо было неглубоко, и побрел к берегу по пояс в ледяной воде.
– Готов? – спросила Валька.
– Готов, – ответил Серебряков.
– Тогда, Вася, вперед! – скомандовала Валька и полоснула лезвием по канату, удерживающему катер с кормы.
Через три секунды обвис и носовой швартов.
Мотор взревел и стал работать на малых. Валька вошла в кабину, села рядом с Серебряковым и сказала:
– Обратной дороги нет.
41 градус по Цельсию
– Что?! Что ты сказал?! – Главмент вскочил из-за стола. – Повтори, падла!
Мокрый снизу и сверху сержантик стоял перед ним. На паркете набежала лужа.
Главмент затряс его за шиворот:
– Куда?! Куда они пошли?!
– К морю.
– К морю?! Зачем к морю?! Скока ты соляры загрузил?
– Четыре бочки…
– A-a-а, гад! – И кулак главмента свалил сержанта на пол. – Этого ж аккурат до Аляски хватит!
– Погранцам надо звонить, – тихо произнес сыскарь, притулившийся сбоку начальственного стола.
– Х…евцам! – заорал шеф. – Да у них один катер на все побережье, да не катер – «казанка» с будкой! Куда против нашего!
– Ладно, – взял себя он в руки через пару секунд, – сколько людей есть?
– Мы трое да дежурный, – вздохнул сыскарь, – все летуна да конвой ищут…
– У-у-у, ссука! – вновь взорвался шеф. – Ссука!
Какой-то глухой стук донесся с реки.
– Это что? – поднял голову главмент.
– «Метеор» с барыгами подходит, – неохотно ответил сержант.
– Так-так-так… – заговорил шеф, – до моря им главной протокой – сто верст, да губой – триста. По Звягиневой протоке «Метеор» проскочит? – кинул он взгляд на сыскаря.
– Должон, – пожал плечами тот.
– Пушки, пушки, «калаши» взять и бегом! – скомандовал главмент. – Так вот куда рыжье-то поплыло, вот сколько вас, голубчиков, было…
– Товарищ полковник! – вырос за стеклом дежурки пожилой капитан. – У рексов ЧП, оружейка вскрыта, Зубаткин бежал!
– Хорошо, хорошо, хорошо, – бормотал шеф, натягивая кожаную куртку, – мы на месте на два часа раньше будем, там им кляпец и приготовим, там мы вас, голубчиков, и залобуем. Готовы? Айда!
И через минуту в опустевшем райотделе остался только дежурный. Он опустился в кресло. Как безумные, звонили все три телефона. Откуда-то издалека раздался рев авиационных двигателей, и мелко задрожала ложечка в стакане чая в подстаканнике.
