Витя Коробков - пионер, партизан - Яков Ершов

Бой длился до полудня. Когда стрельба начала утихать, в дом заскочили два краснофлотца.

— Хлопец! Напиться, да поскорее.

Пока один торопливо глотал студеную воду, второй успел сообщить, что гитлеровцев из Феодосии выбили. Теперь их гонят к Старому Крыму.

— Так что живите спокойно, — сказал первый, передавая кружку товарищу. — Опять в школу пойдешь, — подмигнул он Виктору. — Ну, бывайте здоровы. А мы покатили дальше, братишкам севастопольским помощь подавать.

Краснофлотцы ушли. Отец заспешил, натягивая куртку, сапоги.

— Ты куда? — спросила Виктория Карповна.

— Пойду, — уже на ходу откликнулся Михаил Иванович, — типография нужна прежде всего.

Витя выскочил вслед за отцом. Бой шел уже где-то за городом. Гитлеровцы обстреливали оставленный город из орудий, бомбили с самолетов. На улицах еще рвались снаряды. И, несмотря на это, город жил. Вокруг краснофлотцев тут и там собирались жители. Пожилой моряк с рукой на перевязи рассказывал:

— На это и расчет был, чтобы, значит, внезапно, как снег на голову… И погодка такая выдалась… Тяжело, зато верно… Я как сиганул с борта в воду, аж обожгло. Выскочил на берег — и в бой, согрелся! Захватили порт… Гитлеровцы спохватились, да поздно. Начали бить из орудий. Где там! Наши уже в городе… Огрызались-то крепко, Из домов стреляли. Ну и мы дали прикурить. Меня уже за городом ранило… Теперь в госпиталь пробираюсь…

Растолкав людей, протиснулась к краснофлотцу старушка в потрепанном шерстяном платке.

— Дай-ка обниму, родимый! Избавитель ты наш. Измучились мы тут.

И она дрожащими сухими руками взяла склонившегося к ней моряка за голову и поцеловала в губы.

Витя побежал дальше. Мальчишки срывали с заборов фашистские объявления. Он присоединился к ним. Потом вспомнил об отце и кинулся в типографию. Там было шумно.

Михаила Ивановича нельзя было узнать. Карие глаза весело поглядывали на Витю, разгладились морщины на лбу. Он похлопал сына по спине, протянул ему листовку.

— На-ка, почитай, свеженькая.

Витя прочитал:

«В последний час.

Наши войска заняли Керчь и Феодосию.

29 и 30 декабря группа войск Кавказского фронта, во взаимодействии с военно-морскими силами Черноморского флота, высадила десант на Крымском полуострове и после упорных боев заняла город и крепость Керчь и город Феодосию».

Витю просто ошеломило это известие. «И Керчь взяли, — шептал он про себя. — И Керчь». Странное чувство радости и горечи одновременно испытал он в это мгновение: было обидно, что вот и Феодосию и Керчь освободили и врага отогнали, а он ничего не успел сделать для победы. Проколол две-три покрышки у немецких автомашин? Вот так дело! Нет. Настоящее обошло его стороной.

Но огромная радость отогнала эти мысли.

— Папа, я побегу, — торопливо бросил он отцу и выскочил на улицу.

Он побежал по мостовой с листовкой в руке и кричал:

— Наши войска заняли город и крепость Керчь! В последний час! В последний час! Керчь взяли! Взяли Керчь!

Листовку выхватили у него из рук, и она пошла гулять от одного к другому, и потом ее уже невозможно было найти.

Витя шагал по тротуару, прислушиваясь к разговорам, и всюду слышал одно и то же:

— Керчь взята. Слышали? Немцы бегут. Значит, началось…

Офицер разведки штаба фронта Николай Козлов с нарядом краснофлотцев ходил по городу, разыскивал попрятавшихся предателей полицаев. За ним по пятам бегала стайка мальчишек. Витя пристал к ним.

— Ну что вы, ребята, прилипли, как мухи к меду? — урезонивал ребятишек Козлов. — Дело у нас серьезное, до стрельбы может дойти. Еще поранят кого…

Разведчик весь перетянут ремнями. Кобура расстегнута. Из нее выглядывает блестящий вороненый пистолет.

— Мы пули не боимся, дяденька, — отозвался самый маленький из мальчишек. — У нас каждый день стреляли. Привыкли.

— Ишь ты! — удивился Козлов. — Ну, коли так, помогайте в деле. А зря нечего грязь месить.

Он наклонился к Вите и тихо спросил:

— Лебедева, начальника сыскной полиции, не знаешь?

— Знаю, — так же тихо ответил Витя.

— Веди на квартиру.

Лебедева дома не оказалось. Козлов приказал произвести тщательный обыск. Витя вслед за краснофлотцами пробрался в комнаты.

Пока краснофлотцы осматривали квартиру, Козлов сел на диван. Взгляд разведчика, казалось, равнодушно блуждал по комнате. Но вот он остановился на небольшой, из белого кафеля печурке. Дверка ее была прикрыта неплотно, и на пол просыпалась зола.

Краснофлотцы доложили, что ничего подозрительного не нашли.

— Не может этого быть, — уверенно сказал Козлов. — Печь давно топили? — спросил он у хозяйки дома.

— Да нет, нет, — заторопилась она, — недавно топлена.

— Осмотреть! — распорядился Козлов.

В печке, в золе, нашли пистолеты, запасные обоймы к ним. Краснофлотец вытащил из-за зеркала Свернутый трубкой лист бумаги. Старший лейтенант развернул его.

— Нашли! — взволнованно сказал он. — Не успели, видно, сжечь. Список городского актива. И птички поставлены: кого в первую очередь расстрелять.

Козлов оставил в доме засаду, а сам с нарядом снова вышел на улицу.

Задача у него нелегкая. Разыскивать скрывшегося человека в городе — все равно, что искать иголку в стоге сена. Патруль проверяет каждого подозрительного прохожего.

Проходя мимо комендатуры, Витя загляделся на двух краснофлотцев, прибивавших вывеску: «Военный комендант города Феодосии».

— Эй, малый! — крикнул один из них. — Подай молоток.

Витя схватил с земли молоток и по лесенке взобрался наверх.

Домой он возвратился поздно. На упреки матери ласково ответил:

— Мама, разве теперь можно сидеть дома? Ведь наши пришли!

Город ожил как-то сразу, мгновенно. И хотя многое — и развалины зданий, и стоявшая на площади виселица, которую не успели еще убрать, — напоминало о черных днях оккупации, но уже расчищались улицы от мусора, приводились в порядок здания городских учреждений, налаживалось производство. Фронт был рядом, ежедневно город бомбили и обстреливали, но казалось, никто не обращал на это внимания. Люди сразу повеселели и требовали работы. Открылись аптека, пекарня, несколько магазинов. Поговаривали об открытии школы.

Витя целые дни пропадал в городе. Частенько забегал к Слепову. Художник забросил свою жестяную мастерскую. Он встречал Витю радостно возбужденный.

— Ну, что я говорил? А? Вышвырнули фашистов! А ты нос повесил. Ну, кто оказался прав?

— Ничего я не повесил, — смеясь, отвечал Витя. — Я первый услышал, что наши пришли.

— Ладно, ладно, — примирительно кивал головой Слепое. — Пусть ты будешь первый.

В один из дней Слепов взял Витю с собой в картинную галерею. Здание было запущено. Пол разобран, видимо, на дрова. В залах валялись кирпичи, камни, солома. Очевидно, здесь ночевали гитлеровские солдаты.

Слепов и Витя обошли все помещения. В окнах не сохранилось ни одного стекла. Ветер гулял по залам. Во дворе они нашли несколько досок и лист фанеры. Принялись заделывать ими окна. Потом до вечера убирали мусор на втором этаже.

— Ничего, — говорил Слепов. — Мы ее восстановим. И картины привезут.

— Со стеклами будет плохо, — заметил Витя. — Не достать.

— Попробуем. Схожу в горсовет. Уверен — помогут. Главное — здание цело. И Николаю Степановичу надо написать. Это его очень обрадует.

Вечером Витя сел писать письмо директору картинной галереи.

«Дорогой Николай Степанович! — сообщал он. — Нашу картинную галерею фашисты разрушили. Хорошо, что Вы увезли все картины. А то бы их, наверное, пожгли, как пожгли все полы, стулья и столы. Стекол почти нигде нет. Но мы уже начали уборку. И горсовет поможет».

Слепов одобрил письмо и от себя сделал приписку: «Ждем, когда Вы вернетесь в Феодосию — на родину Айвазовского».

Но отправить письмо не удалось.

В середине января гитлеровцы потеснили наши войска и, установив орудия на высотах, стали обстреливать феодосийский порт, жилые кварталы. Фашистские стервятники непрерывно и жестоко бомбили город.

Витя, укрывшись в щели, вырытой во дворе, прислушивался к грохоту боя. К концу дня фашисты усилили напор и стали прорываться на улицы города. Выстрелы щелкали уже в соседних переулках. Потом бой начал перемещаться к порту и к вокзалу: стало очевидно, что наши войска отходят.

На другой день рано утром Витя пробрался в квартиру Слепова. Окна и двери были выломаны. Картины художника, растоптанные, изорванные, валялись на полу. Кругом поблескивали стреляные гильзы. Василий Акимович неподвижно лежал у окна с автоматом в руках. Ночью было холодно, и темные волосы художника, словно сединой, присыпало изморозью.

ОСОБОЕ ЗАДАНИЕ