Правильный выбор - Роузи Кукла

Прыщавке так повезло, что ее подобрали от криков на улице и доставили, куда надо, на скорой помощи. Потом она тихо исчезла совсем. А эти кобели как — то выкрутились.

Но этого нам показалось мало. Поэтому мы набрались наглости и сумели донести Хлыщу, что ему эти кобели пригрозили устроить кое, что. Не сами, а им со стороны передали, что их Хлыща, вожака банды, они поочередно грозились от иметь, как их научили в тюряге.

Само собой. Что в городе потом происходило два месяца подряд, можете себе представить! А тут еще, их домик, взял и вспыхнул в ночи! Они ели ноги унесли, но все их имущество погорело. Грамотно подожгли, с четырех сторон! Ребята толк в этих делах знали. Потом все женщины в городе говорили, что так им и надо, и хорошо, что сгорел этот е…. Кошкин дом. Да жалко, что не с котятами и волчарами. Все лето потом они между собой воевали и разбирались, кто, от чего и зачем, да что послужило первопричиной. Почему–то заподозрили Котю. Сказался, боком его мордобой. Затаили злобу! Но в этих разборках кто–то полег, кого–то покалечили. Оба волчары, что измывались над Талмудой, пострадали. Одному выбили глаз, а другому, проломили кастетом череп. Вот, так им! Так им и надо! Радовались не только мы, но и люди. Ведь знали, но молчали, кто с ними за все расплатился!

Часть третья

Как учат уму–разуму

Конечно, мне хочется рассказать вам про свадьбу, но я не для этого рассказываю, а для того, чтобы знали, какая я стала и как себя повела, что испытала за все это время.

Ну, а если все по порядку, так слушайте!

Я уже говорила, что сестра Инга стала метаться и разрываться. С одной стороны, это Володька, а с другой, тот, не знакомый мне мужчина, ее начальник по госпиталю. Ну, помните, о котором, я рассказывала вам раньше. Об этом я раньше, когда про Кадеточку рассказывала и вам напоминаю. Я там подробно об этом рассказывала. Ну, если забыли, то кратко напомню.

Она со своим начальником уехала в командировку, а когда приехала, то я сразу же догадалась, что она по уши в него, своего начальника втрескалась.

Потом мне о нем почти всю ночь рассказывала, и я ей еще позавидовала тогда. Так она о нем отзывалась прекрасно. Но при этом выяснилось, что присутствует одно но. Оно оказалось довольно проблематичным. Он ведь, хоть и был ее начальником и подполковником, руководителем отделения, но был женат и имел взрослую дочь. Вот об этом она мне тоже той ночью рассказала.

А потом я стала замечать, что сестра стала жить сразу как бы в двух измерениях. После работы, дома, сестра как сестра и даже с Володькой своим болтает вроде бы как обычно по телефону. А вот, как только на свои дежурства начинает собираться в госпиталь, так прямо меняется на глазах. Долго крутится перед зеркалом, потом примеряет и надевает то одно белье, то другое, каждый раз все откровенней и сексуальней одевается и при этом о чем–то все время думает. А то приблизится к зеркалу и подолгу себя рассматривает в нем.

Э, нет, думаю. Неспроста все это. Она чего доброго так и приживется в этих своих двух измерениях одновременно. А как же Володька ее?

Пыталась расспрашивать, мол, что ты решила, а она все уклоняется от моих вопросов. Тогда я сама, за нее, решила положить конец этому ее раздвоению личности. Так ведь и человека можно потерять, тем более родную сестру!

Как–то мамы не было дома, а сестра только пришла с дежурства. Запоздало так и очень подозрительно. По ее поведению я сразу же поняла, что она только что от него. Уж больно у нее настроение такое веселое было, и сама она словно летала. Я уже знала, что это за состояние у женщины такое. Так всегда, когда женщина удовлетворена сексуально от встречи с мужчиной. Поэтому я ее сразу же взяла и одернула, говорю.

— Ну, что? Летаешь?

— Ага, Лапусик, летаю, словно в облаках!

— Ты летай то, летай, а жить то тебе надо на земле. Кстати, ты я вижу так и решила, что с ним ты так и будешь….

Хотела съязвить и сказать ей прямо, но грубо от чего она такая сейчас, но потом ее пожалела, так как увидела, как она вся напряглась, даже жилка у нее на лбу вздулась от напряженного ожидания моих слов. Поэтому я, пожалела ее на этот раз и продолжила фразу вот так.

— ….летать в облаках, а Володьку ты собираешься держать при себе, как запасной аэродром, после полетов с тем, другим! Так? — И смотрю на нее.

Она сразу же съежилась, и прямо на глазах потускнела вся, словно моими словами я ее грязью облила. Отвернулась, вцепилась руками в подоконник и смотрит упрямо в окно, а потом говорит.

— Ну, зачем ты так?

— А как? Как я должна тебе о твоем бл…ве сказать?!

Она обернулась, вижу, что в глазах ее слезы, губы слегка дрожат и руки, которыми она, не просто держится, а вцепилась в этот подоконник, словно в спасательный круг. Голос ее дрожит.

— Я, я… Я его люблю.

— Да, ты еще скажи, что люблю и благодарю его каждый раз своим телом за это! Так, что ли? Ну, что ты молчишь? — Она упрямо молчит и все так же стоит гордо у окна.

Не дождалась ее ответа я опять.

— Ага! Его благодаришь своим телом, объедаешь его законную жену, а Володьку, который ждет и не дождется от тебя такой же точно благодарности, которой ты награждаешь, но не его, ты решила отложить пока на некоторое время, про запас, отставить! Так что ли? Может, ты сама скажешь мне, как такое поведение женщин называется?

Наступает такая гробовая тишина, что мне кажется, что я слышу, как тарахтит ее сердечко. Молчим.

Мне и жалко ее! Ну, ей Богу! И я, пересиливая, в себе всякую жалось, и, помня, что мне ее надо обязательно спасти и спасти ее могу только я, родная сестра, ведь она же никого больше слушать не будет. И если я, не вытяну ее сейчас, то она так и порхнет туда, на его любовный огонек и сгорит, словно мотылек в этом костре. Я‑то это понимаю, как это не звучит странно. И она, это понимает, но по–бабьи. Догадываюсь я. И все не может признаться себе в том, что эта ее связь, она не только ее и его губит, но и Володьку. И ничего из этого путного у нее не получится. А ей ведь, так хочется! Хочется любить и чтобы у мужчины, который с ней сейчас, у него тоже голова шла кругом. Но так не бывает в жизни. А бывает так, как с ней сейчас. Он женат, семья, а она, моя сестра, моя родная и единственная, она ему для утех. Поэтому я бьюсь над ней и все пытаюсь донести до нее эту горькую, но справедливую правду жизни.

— Ну, хорошо. — После долгой и продолжительно паузы я говорю ей смягчаясь.

— Не хочешь говорить, как такое поведение женщин называется, тогда я тебе скажу, кто ты!

Она вскидывает на меня свое перекошенное болью и переживаниями лицо. Но мне надо ей сказать! Если не я, то кто же? И поэтому я, прямо глядя в ее глаза, говорю, как можно мягче.