Лакомный кусочек - Маргарет Этвуд

Питер скоро ушел. Он сказал, что ему нужно поспать, и посоветовал мне заняться тем же. Однако я вовсе не чувствовала себя усталой. Меня переполняла энергия, которую я безуспешно пыталась израсходовать на бесцельное хождение взад и вперед по квартире. День отличался той особой мрачной пустотой, которая мне знакома с детства: в воскресенье после пяти совершенно нечего делать.

Я домыла посуду, разложила ножи, вилки и ложки по соответствующим отделениям ящика в кухонном столе, хотя и знала, что долго они там не пролежат; в седьмой раз перелистала журналы в гостиной; ненадолго, но с новым интересом, я останавливалась на таких заголовках, как «Приемный ребенок — хорошо это или плохо?», «Вы влюбились — а если это не любовь? Проверьте себя, ответив на двадцать один вопрос» и «Тернии медового месяца»; потом покрутила ручки тостера, в котором недавно начал подгорать хлеб. Когда зазвонил телефон, я опрометью бросилась отвечать — но позвонили по ошибке. Можно было, конечно, поболтать с Эйнсли, которая все еще сидела у себя, но мне не это было нужно. Мне хотелось что-нибудь сделать, что-нибудь совершить, но я не знала что. Наконец я решила провести вечер в прачечной.

Мы, разумеется, не пользуемся хозяйской стиральной машиной. Может быть, у нее и нет машины. Ее ухоженный задний двор не оскверняет мокрое белье. Может быть, ее белье попросту не пачкается. Вероятно, их тела защищены от грязи невидимой пластмассовой пленкой. Ни я, ни Эйнсли никогда не спускались в подвал дома и даже не слышали, чтобы она упоминала о существовании такового. Не исключено, что, по ее правилам приличия, стирка относится к тем занятиям, о которых порядочные люди не упоминают.

Поэтому, когда в квартире накапливаются горы грязного белья, а шкафы и ящики с чистым совершенно пустеют, мы ходим в прачечную самообслуживания. Чаще, впрочем, хожу туда я: Эйнсли в этом смысле более вынослива. Если идешь в прачечную в выходные, то лучшее время — это воскресный вечер, потому что к вечеру пожилые джентльмены перевязывают и опрыскивают свои розовые кусты, а пожилые дамы в цветастых шляпках и белых перчатках уже разъезжаются в своих машинах по гостям — сидят у других таких же пожилых дам и пьют чай. В прачечную от нас надо ехать на метро или на автобусе, и в субботу днем ездить плохо, потому что транспорт набит все теми же пожилыми дамами в шляпках и перчатках (но не белых), путешествующими по магазинам. А в субботу вечером мешают молодые парочки, направляющиеся в кино. Я предпочитаю воскресные вечера: народу на улицах гораздо меньше. Не люблю, когда на меня глазеют, тем более что сумка, в которой я вожу грязное белье, сразу выдает цель моей экспедиции.

В тот вечер я собиралась в прачечную с удовольствием. Мне не хотелось оставаться дома. Я съела обед, приготовленный из замороженного пакета, оделась, как я обычно одеваюсь в таких случаях, — джинсы, футболка и клетчатые спортивные туфли, которые я как-то купила сама не знаю для чего и надеваю только в прачечную, — и проверила, достаточно ли у меня в сумочке мелочи. Когда Эйнсли появилась на пороге, я уже утрамбовывала белье в сумке. Бо́льшую часть дня Эйнсли провела у себя в спальне, проделывая, наверное, какие-нибудь магические обряды, — скажем, приготовляла любовные напитки или лепила из воска маленьких Леонардов и протыкала их булавкой в нужных местах. Теперь интуитивная догадка побудила ее прервать это занятие.

— Привет, ты что — в прачечную? — спросила она с наигранной небрежностью.

— Нет, — сказала я, — я разрубила Питера на мелкие кусочки и под видом грязного белья несу его в овраг закапывать.

Моя шутка не показалась ей остроумной — она не улыбнулась.

— Слушай, ты бы не могла простирнуть там пару моих вещичек, ведь ты все равно едешь? Только самое необходимое.

— Ладно, — покорно сказала я, — тащи.

Так у нас всегда. Потому Эйнсли и не приходится самой ездить в прачечную.

Она исчезла и через несколько минут появилась с огромной охапкой разноцветных тряпок.

— Эйнсли! Только самое необходимое.

— Так ведь все самое необходимое, — уныло сказала она.

Но когда я убедила ее, что все это просто не влезет в сумку, она унесла половину своего белья обратно.

— Огромное спасибо, ты меня просто спасла, — сказала она. — До вечера.

На лестнице я волокла сумку по ступенькам, но внизу подобрала ее, повесила через плечо и шатаясь вышла на улицу, успев заметить ледяной взгляд хозяйки, выскользнувшей из-за бархатной портьеры, которая заслоняла дверь в гостиную. Я уверена, что ей хотелось выразить свое возмущение этой откровенной демонстрацией грязного белья. «Все мы нечисты», — мысленно возразила я хозяйке.

Забравшись в автобус, я пристроила сумку рядом с собой на сиденье, надеясь, что издали она может сойти за ребенка и я буду избавлена от праведного гнева тех, кто не одобряет работающих в день господень. Не могу забыть, как одна пожилая дама в черном шелковом платье и лиловой шляпке вцепилась в меня однажды в воскресенье, когда я выходила из автобуса. Ее оскорбило не только то, что я нарушаю четвертую заповедь, но также и моя нечестивая одежда: по ее словам, Иисус не простил бы мне этих клетчатых спортивных туфель.

Я принялась читать яркий плакат, висевший над окном; на плакате была изображена молодая женщина с тремя парами ног, которая приплясывала, выставляя напоказ свой пояс. Вынуждена признаться, что меня немного шокируют рекламы нижнего белья. Уж больно откровенно все выставляется напоказ. Проезжая мимо первых кварталов, я пыталась вообразить себе женщину, у которой подобный плакат действительно вызвал бы желание немедленно купить рекламируемый товар; не знаю, проводился ли когда-нибудь опрос потребителей касательно таких реклам. Изображение женской фигуры должно привлекать внимание не женщин, а мужчин; но мужчины обычно не покупают дамские пояса. Впрочем, возможно, эта стройная девица предназначалась для глаз покупательниц, которые отождествляют себя с героиней рекламы и думают, что, приобретая пояс, они возвращают себе юность и стройность. Проезжая следующие несколько кварталов, я размышляла о прочитанном где-то наставлении женщинам: если хочешь хорошо одеваться, никогда не забывай о поясе! Меня поразило это «никогда». Остаток пути я думала о том, что всё женщины с возрастом полнеют и что когда-то это произойдет и со мной. Когда? Может быть, я уже начала полнеть? Я подумала, что за такими вещами надо следить очень внимательно: оглянуться не успеешь, как будет поздно.

Прачечная совсем рядом с входом в метро. Лишь очутившись внутри и стоя перед одной из больших стиральных машин, я обнаружила, что забыла дома порошок.

— О, черт! — сказала я вслух.

Человек, закладывавший белье в соседнюю машину, обернулся и посмотрел на меня. Лицо его ничего не выражало.

— Можете взять у меня, — сказал он, подавая мне коробку.

— Спасибо. Не понимаю, как у них не хватило ума поставить здесь автомат для продажи стирального порошка.

Теперь я узнала его: это был тот молодой человек, к которому я заходила во время опроса по пиву. Я застыла с коробкой в руке. Как он узнал, что я забыла порошок? Ведь я не сказала этого вслух. Он внимательно разглядывал меня.

— А! — сказал он. — Вспомнил. Не сразу сообразил, где я вас видел. Без скорлупы служебного наряда у вас какой-то… голый вид. — Он снова склонился над стиральной машиной.

Голый. Это хорошо или плохо? Я быстро оглядела себя, проверяя, не разошлись ли у меня где-нибудь швы или молнии; потом стала торопливо засовывать белье в машины, темное — в одну, светлое — в другую. Мне не хотелось, чтобы он управился раньше меня и потом глазел на мое белье, но он кончил раньше и успел оглядеть несколько пар Эйнслиных кружевных трусиков, пока я засовывала их в машину.

— Это ваши? — заинтересованно спросил он.

— Нет, — сказала я, покраснев.

— Я так и думал. Они на вас не похожи.

Не знаю, как это следовало понимать — как комплимент или как оскорбление? Судя по его равнодушному тону, это было бесстрастное наблюдение. Бесстрастное и верное, — усмехнулась я про себя.

Я закрыла двойные стеклянные двери, опустила в щель монеты, дождалась знакомого плеска, означавшего, что машина в порядке, и села на один из стульев, поставленных здесь для удобства посетителей. Я поняла, что мне придется ждать: в воскресенье вечером в этом районе больше заняться нечем. Можно было бы посидеть в кино, но я не взяла с собой лишних денег. Я даже забыла книжку взять. О чем я думала, когда уходила из дому? Обычно я ничего не забываю.

Он сел рядом.

— Одно только плохо в этих прачечных, — сказал он, — в машинах всегда находишь чужие паховые волосы. Мне-то все равно. Я не брезгливый и микробов не боюсь. Просто неприятно. Хотите шоколада?

Я оглянулась, проверяя, не слышал ли кто-нибудь его реплику, но мы были одни.