Маги Второго Круга - Эва Бялоленьская

«Точно у меня и без того было мало неприятностей! — жаловался Творитель. — Труп в коридоре, повсюду кровь… А что с этой придворной собачкой, можешь его осмотреть?»

Камушек приподнял лицо Искры за подбородок, заглянул ему в глаза. Пострадавший юноша был совершенно безволен. Похоже, до него мало что доходило из происходящего вокруг. Хотя, за исключением ссадины на шее, никаких других повреждений Камушек на его теле не обнаружил.

«Он в шоке. Зрачки огромные, как блюдца. Но опасности никакой. Достаточно будет хорошо выспаться, и он придет в себя. И будет столь же мерзопакостным, как и раньше, можешь не сомневаться. Кому ты обо всем этом доложишь? Страже?»

Ночной Певец схватился за голову, охваченный запоздалой паникой. Он с отчаянием посмотрел на товарища.

«Караул! Я же не могу признаться, просто не могу! Я ж его талантом убил! Не могу! За это с меня шкуру живьем сдерут!»

«Ты чушь несешь, Певец. Ведь тебе пришлось защищаться. Ты спасал жизнь этому вот несчастному. Да и свою тоже при случае. Какая разница, ножом или талантом? Закон не может этого запретить!» — настаивал Камушек, опираясь на собственный подобный, хотя и значительно менее суровый опыт.

«Да меня там вообще быть не должно. Я должен в это время послушненько лежать в постельке, — упирался Ночной Певец. — Предстоят немалые хлопоты. Ты не знаешь… я не могу признаться. Попросту не могу».

Время шло неумолимо. На галерее лежал покойник, и вот-вот на него мог наткнуться ночной дозор. А запах крови, во влажном воздухе быстро распространявшийся все дальше, рано или поздно наверняка привлечет хайгонских пантер. Единственный человек, о котором Певец сразу вспомнил и которому полностью доверял, был Творитель Имбирь, но, к сожалению, Имбирь уже добрых несколько лет имел практику в городе, а в сложившейся ситуации он с тем же успехом мог обитать на луне. Оставался только приятель Розы Ветер-на-Вершине.

Когда Камушек увидел убитого тихорукого — наемного убийцу, он тут же понял, почему Певец не хочет признаваться, что имел к нему какое-либо отношение. Труп выглядел на самом деле препаскудно. Парнишка с трудом сглотнул слюну, подавляя тошноту. Он не раз видел конечности с открытыми переломами, колотые и резаные раны, бывал свидетелем забоя скота. Но на сей раз он даже не мог найти определения состоянию, в котором находилось мертвое тело. Точнее всего, кажется, можно было выразиться так: «Частично вывернутое наизнанку в области грудной клетки». На голове и лице убитого виднелись глубоко выжженные, обугленные следы, там, где его коснулись ладони Искры. Если б он выжил, так ли, сяк ли, с красотой все равно распростился бы навсегда.

Мальчики вместе перетащили труп в комнату Победного Луча Рассвета и тут снова испытали очередной удар при виде второго тела. На этот раз слуги Искры.

«Он выглядит так, будто спит. Никакой крови, никаких ран», — сообщил Камушек, осмотрев тело.

«Спящие еще и дышат, — возразил ему Ночной Певец, разминая ушибленную ногу. — Гром и молния, я себя так чувствую, будто меня конь лягнул. Даже не знаю, удастся ли мне добраться до хайга. Болит все сильнее и сильнее».

«Я сам пойду, я знаю, где это».

Камушек оставил Ночного Певца сторожить тела, а сам поскорее побежал за магистром Иллюзии, в спешке забыв даже, что на нем только тонкая туника, а на улице все еще моросит холодный дождь.

Он пошел, срезая дорогу самыми необычными переходами, которые в свое время показал ему Ночной Певец. Прямиком через огороды и калитки для замковых слуг. Два раза ему пришлось переждать, пока пройдет дозор. Стражники находились от него на расстоянии вытянутой руки и даже понятия не имели, что тут стоит маг, скрытый иллюзией невидимости. Наконец он добрался до знакомых дверей на третьем этаже, которые вели в коридор, туда выходило несколько квартир, занятых магистрами различных каст. Камушек неуверенно постучал, дрожа от холода в насквозь промокшей тунике и одновременно размышляя, как объяснит свой приход слуге из ночной смены. Но никто не отозвался. Кулаками постучать, что ли? Видно, слуга заснул или как раз тут ночью никому его услуги не требовались. Камушек попробовал толкнуть двустворчатые двери — они по-прежнему были заперты. Он не собирался поднимать на ноги всех тутошних обитателей, тем более что сохранение тайны было важнейшим условием. Окна покоев Ветра-на-Вершине выходили во внутренний дворик, а под ними проходил лепной декоративный выступ, достаточно широкий, чтобы на нем можно было стоять. Приняв решение, Камушек снял башмаки. Для ловкого парня пройти по балюстраде галереи, подняться на выступ и уже по нему добраться до нужных окон — сущий пустяк. Даже если этот выступ на стене немногим шире шарфа и весь мокрый, тучи закрыли луну, а тремя этажами ниже твердый камень двора только и ждет одного твоего неверного шага. Человек в некоторых душевных состояниях способен и на более удивительные вещи. Камушек передвигался медленно, прилепившись к стене и раздумывая по дороге, не свернет ли вспыльчивый, внезапно вырванный из сна хайг ему шею с ходу, еще до того, как его узнает. Наконец он добрался до маленького балкончика, прилепившегося к стене вроде ласточкиного гнезда, и с облегчением вздохнул. Окно комнаты магистра было гостеприимно приоткрыто, но внутри царила темнота.

Ветер-на-Вершине лежал на своем жестком ложе, состоявшем из меховых шкур, брошенных прямо на пол, прислушивался к шуму дождя за окном и пробовал вообразить, что находится в шалаше где-то на горных лугах. Это было трудно. Собственно, даже невозможно, хотя у Ветра хватало фантазии. Вот уже десять лет он не видел снега. Зима на юге напоминала, скорее, северную осень в горах, но, по крайней мере, дождь прогонял всепроникающую летнюю духоту и вонь города, тщательно вымывая всю грязь и нечистоты из сточных канав на крутых улицах Посада. Зима в Ленгорхии — это пора очищения и одна из немногих вещей, которые он тут ценил, помимо пива и женщин. Точнее, одной женщины. Мысли мужчины обратились к Розе. Она отличалась от других. Ба! Трудно было бы это не заметить. Красивая и сильная, а при этом еще и твердая как кремень… Эх, она с самого начала не боялась его ни секунды, тогда как иные круглыми, как тарелки, глазами пялились на его клановые татуировки, шрамы, с опаской относились к его любви к оружию. Он быстро проникся отвращением к тем чахлым куколкам, которые либо пытались преувеличенно подлизываться к нему, либо во что бы то ни стало хотели унизить. Первые в объятиях «дикаря» искали удовлетворение своему больному сладострастию, вторые пробовали доказать свою отвагу, а между тем обе разновидности отличались просто-напросто трусостью и глупостью. А вот Роза за прошедшие десять лет стала для него не только любовницей, но и другом.