В степях Зауралья. Книга вторая - Николай Глебов

— Виктора Словцова знаете?

— Да.

— Вот его показание, — колчаковец подвинул к себе другую папку, вынул протокол. Читал он долго и нудно, перевирая фамилии челябинских и зауральских коммунистов, адреса явочных квартир. В протоколе было зафиксировано, что поскольку контрразведке удалось напасть на след подпольной типографии большевиков в Зауральске, то он, Словцов, признает выдвинутые обвинения против него, Нины Дробышевой и других коммунистов. Закончив чтение, офицер спросил:

— К показанию Словцова ничего не можете добавить?

— Могу.

На лице контрразведчика показалась вежливая улыбка.

— Все это наглая и вместе с тем неумная провокация со стороны господ из контрразведки!

Не ожидавший такого ответа, офицер поднялся со стула и, отбросив его пинком, заорал:

— Вы забываетесь! Вы забыли, где вы! Вы знаете, с кем разговариваете?!

— Не знаю и знать не хочу! — ответила спокойно Нина.

— Если вы не знаете начальника особого отдела при штабе генерала Ханжина, то вы его сейчас узнаете! Эй! — вбежал дежурный офицер. — Всыпать шомполов! Перекрестить нагайками! — показывая на девушку, завопил он в исступлении.

Нина пришла в себя через несколько часов. Провела рукой по слипшимся от крови волосам и, сделав попытку перевернуться на бок, застонала.

Выздоравливала она медленно. Болело тело. Долго не могла смыть затвердецшие сгустки крови в волосах. Еще резче выступили скулы и лихорадочно блестели глаза.

Однажды на рассвете она услышала далекий отзвук орудийного выстрела. Откинула одеяло и прислушалась. По тюремному коридору торопливо протопали несколько пар ног.

Канонада продолжалась недолго.

Несмотря на слабость, Нина ухватилась за железные прутья решетки и подтянулась к окну. За стенами тюрьмы, на дороге, тарахтели тачанки, гулко раздавались шаги солдат.

— Красная Армия возле Уфы! Скоро, скоро час освобождения! — Радостное чувство охватило все существо девушки. Опустившись на пол, Нина с надеждой стала смотреть в окно на приближающийся рассвет. Неожиданно в камере вспыхнул свет, послышался скрип засова. В дверь просунулась чубатая голова казака.

— В коридор!

Тяжелое предчувствие охватило Нину. Полная тревоги, она вышла из камеры.

Заключенные, подгоняемые казаками, торопливо шли к выходу из здания. Во дворе тюрьмы раздался первый залп. Нине стало все ясно.

Двор тюрьмы был набит каппелевцами и казаками. Показались Виктор Словцов и другие коммунисты, арестованные в Челябинске и Зауральске.

Нина крепко пожала товарищам руки и, встав между Виктором и челябинским коммунистом, кузнецом Лепешковым, молча выслушала приговор.

Его читал молодой офицер, выпущенный недавно из школы прапорщиков. Руки его дрожали.

«…Суд постановил подсудимую Нину Дробышеву на основании 152 статьи уложения о наказаниях и приказа начальника штаба верховного главнокомандующего от 4 февраля девятнадцатого года за № 11 лишить всех прав состояния и подвергнуть смертной казни через расстрел».

Ни один мускул не дрогнул на лице Нины. Только крепче сжалась рука, державшая Виктора, и суровая складка легла на лбу.

Так же торопливо был прочитан приговор и остальным.

Заключенные встали спиной к тюремной стене.

— Приготовиться! — пропел тонким фальцетом офицер.

Десятка два казаков вскинули винтовки.

— Да здравствует пролетарская революция! — прозвенел голос Словцова.

— Да здравствует коммунизм! — страстно крикнула Нина.

— Вз-во-од! — послышалась команда офицера. — Пли!

Первым упал Виктор. Уткнувшись лицом в землю и, зажав судорожно в кулаке траву, затих.

После второго залпа Нина покачнулась и, подхваченная Лепешковым, крикнула:

— Подлые убийцы! Старый мир рухнет — коммунизм будет жить вечно!

Заглушая ее голос, офицер яростно завопил:

— Вз-во-од, пли!

На раненого Лепешкова с шашками накинулись казаки. Кузнец, шатаясь, поднялся во весь огромный рост и, вытянув руки вперед, с залитыми кровью глазами, сделал несколько шагов в рухнул.

Все было кончено.

Глава 23

…Снег шел несколько дней подряд. Начались бураны. Челябинск потонул в сугробах. На улицах были видны лишь редкие прохожие. Извозчики отсиживались на постоялых дворах, целыми днями играли «в подкидного». На станции застряли поезда. Крестьяне, согнанные из соседних деревень на очистку железнодорожных путей, работали неохотно.

Затем ударили морозы, сковали толстым слоем льда реку, загнали в теплые избы людей, одели в пушистый куржак леса.

В один из таких дней из города: по направлению Копейска вышла девушка, одетая в овчинный полушубок, пеструю шаль, из-под которой выбивалась небольшая прядь волос. Поправив ее на ходу, девушка внимательно стала вглядываться в старый завьюженный след саней, который, обогнув березовую рощу, терялся на снежной равнине.

Началась поземка. Колючий снег с легким шуршанием катился по затвердевшему за ночь насту, дымил на высоких сугробах и легкими вихрями кружился по опушке редких лесов. Ветер усиливался. Девушка глубже спрятала озябшие руки в полушубок. Это была Христина.

Еще весной, после того, как чехи заняли Марамыш, она благополучно доехала до Челябинска и остановилась на квартире у дальней родственницы в Заречье.

Город был наводнен чехами и белогвардейцами. Отдохнув с дороги, Христина начала осторожно наводить справки об оставшихся на свободе коммунистах.

Лето прошло в напряженной и опасной работе. Шпики шныряли повсюду. Подпольный комитет поручил Христине заведовать отделом Красного Креста. Девушка раза два выезжала на Куричью дачу, в отряд Русакова для оказания денежной помощи семьям партизан. Через нее была установлена связь с рабочими Златоуста и Миньяра. Сейчас она шла в Копейск по заданию укома.

Над равниной медленно плыли тяжелые тучи. Повалил снег.

Девушка прибавила шагу. Согретая быстрой ходьбой, она не чувствовала холода и, поглядывая с опаской на тучи, старалась лишь не сбиться с дороги.

«Только бы добраться до построек! Должно, будет буран», — подумала она и поспешно выбралась на дорогу.

Обогнув рощу, девушка заметила стог сена. От него к Копейску вел свежий след.

Часа через полтора она стучалась в дверь маленького домика шахтера Ошуркова.

Сам хозяин был в партизанском отряде. Девушку встретила хозяйка, еще молодая женщина, но уже состарившаяся от нужды и непосильной работы.

Вечером Христина вместе с женой Ошуркова направилась к партизанским семьям.

В семье шахтера Андрея Бойко было девять сыновей; трое из них сражались против Колчака, четвертый томился в белогвардейском застенке. Малыши жались друг к другу на широкой кровати, где лежали лохмотья одежды. Христина, окинув взглядом пустые промерзшие стены избушки, вздохнула. Из-под кровати вылез тощий поросенок, почесался о деревянную ножку ее и, хрюкая, поплелся в закуток к пустому корытцу.

Вскоре в избу вошли другие женщины. Девушка начала рассказывать о наступлений Красной Армии и разложении в рядах белых частей.

— Скоро придут освободители, и наши страдания кончатся!

— Скорей бы, — вздохнула одна из шахтерок. — Так намучились, так намучились, что и сказать трудно!

— Скоро! — решительно тряхнула головой Христина. — Потерпите немножко. Колчак подыхает, но он еще силен. Нужно бороться, не давать угля белогвардейцам! — Открыв полевую сумку и достав из нее деньги, бумагу и карандаш, девушка продолжала: — Подпольный Комитет посылает вам свою пролетарскую помощь. Мы будем оказывать вам поддержку по мере возможности. Сегодня в районном Комитете партии выберем одного товарища, которому и поручим это дело.

Ночью Христина передала директиву укома копейским подпольщикам.

— Снижайте добычу угля. Если не будет угля, паровозные топки заглохнут, тогда воинские эшелоны колчаковцев застрянут на станциях. Не получая подкрепления, беляки быстрее начнут откатываться обратно, мы скорее их добьем! Нужно устраивать забастовки, ни одной тонны угля на-гора!

На второй день девушка направилась в обратный путь.

Буран утих. Выйдя за околицу, Христина на миг зажмурила глаза от ярко блестевшего снега, который миллиардами изумрудов сверкал под лучами солнца. На душе было хорошо. Радовали бодрые выступления горняков, твердо веривших в близкую победу над Колчаком.

Пройдя километра два, Христина заметила небольшую группу всадников, ехавших ей навстречу. Растянувшись цепочкой, они двигались неторопливо, видимо, боясь сбиться с дороги.

«Казаки!» — девушка поспешно расстегнула пуговицы полушубка и, вынув полевую сумку с бумагами, быстро втоптала в снег.

Казачий разъезд приближался. Переминаясь с ноги на ногу, девушка стояла на сумке, ожидая, когда проедут всадники.