Конец тьмы (Капкан на Волчью стаю) - Джон Макдональд

– Мистер Стассен! – Я оглянулся. – Она была слишком старая для тебя, chico[8].

...Кэти лежит под большой кроватью и кричит, кричит, придерживая окровавленную руку. Джон Пинелли, наклонившись, заглядывает под кровать с нелепым револьвером в руке.

В мире нет ничего такого, из-за чего стоит упорствовать. Я ушел. В Мехико я приехал с тысячью долларов в кармане. Нашел дешевый отель и напился до чертиков. Через четыре дня у меня осталось одиннадцать Долларов, а чемодан кто-то украл. Я послал домой телеграмму с просьбой выслать денег. Эрни выслала сто долларов, на которые я купил одежду и туалетные принадлежности. Некоторое время околачивался в городе, останавливаясь в дешевых отелях и стараясь не думать о Кэти. Везде сильно напивался, чтобы воспоминания о ней притупились. Когда деньги почти закончились, я уехал на автобусе в Монтеррей. Там познакомился с семьей из Соноры, штат Техас. Муж, жена и двое маленьких детей путешествовали в пикапе.

У мужа воспалилась царапина на правой руке, а жена-мексиканка не могла вести машину. Так что мы договорились.

Я пересек границу в Дель-Рио в воскресенье, в 19-й день июля. Владелец пикапа почувствовал себя лучше и решил, что сможет довести машину до Соноры самостоятельно. Мы расстались. У меня осталось чуть больше пятнадцати долларов. Мне было наплевать, куда ехать и что делать. Я решил отправиться автостопом на восток. Шел из города по 90-му шоссе на восток, но меня никто не подбирал. Я медленно плелся по дороге, пока не набрел на пивнушку. После длительного пребывания на солнце я ничего не мог разглядеть в полумраке.

Высокий пронзительный голос произнес:

– А вот и Джо Студент, решивший посмотреть Америку, перед тем как остепениться.

Так я встретился с Сандером Голденом, Наннет Козловой и Шаком Эрнандесом.

Глава 7

В толстой папке с делом «Волчьей стаи» первая запись о Наннет Козловой, оставленная Райкером Димсом Оуэном, наверное, является самой претенциозной. Как и большинство мужчин, утверждающих, что они не понимают женщин, Оуэн склонен усложнять свои наблюдения, видеть тонкости и замысловатости там, где их нет.

Но даже лихорадочная игра воображения в его отчете об этой малопривлекательной молодой женщине не помешает успешной распродаже воспоминаний, которые он собирался когда-нибудь написать.

Как большинство скучных, высокомерных людей, Райкер Оуэн обнаруживает склонность к эмоциям, а затем на их основе делает далеко идущие и неточные философские выводы.

В первом же абзаце главы о Козловой заметен этот прием.

Настоящий профессионал – доктор, психоаналитик или адвокат – никогда не станет утверждать, что в любом индивидууме заключено зло в старомодном, библейском значении этого слова. Во время моих встреч с Наннет Козловой я заставлял себя не поддаваться этому ошибочному упрощению. Фактически я отложил написание этих заметок до тех пор, пока не возникнет уверенность, что у меня сложилась по отношению к ней объективная, а не эмоциональная или основанная на предрассудках позиция.

Ей всего двадцать лет, но очень легко забыть, что она молодая девушка.

Рост Наннет – пять футов шесть дюймов, а вес – чуть больше ста двадцати футов. Грудь меньше средней, бедра довольно широкие и развитые. Пышная блестящая копна золотисто-каштановых волос ниже плеч, которые она обычно носит распущенными. Неровная челка спускается почти до густых бровей. Взгляд как у животного в клетке. Глаза Козловой мутновато-зеленые. Смотрят прямо. Все время теребит волосы. То заворачивает их, словно шарф, вокруг шеи, то тянет к губам или глазам. Манерность в движениях: сознательно подражает маленькой французской проститутке с лицом Гекльберри Финна. Французы, по-моему, называют этот тип bardilatrie[9]. Черты ее лица просты, нос слегка приплюснут и довольно массивен, рот широк и мягок, кожа грубая, с большими порами, особенно заметными на широких скулах. Единственная косметика – щедро наносимая темная губная помада. На лице и сильных руках маленькие шрамы, которые встречаются у людей, ведущих бурную жизнь.

Перечитывая описание, я обнаружил, что проявил объективность, не на все сто процентов. Само описание точное, но в случае с Козловой оно не передает главного: у нее крайне вызывающий вид. Сандер Голден назвал ее животным, и он близок к истине. Наннет неосознанно бросает сексуальный вызов, излучает какое-то особое высокомерие, которое вызывает в мужчине желание кое-что ей доказать. Не думаю, что она делает это осознанно. Может быть, во всем повинны железы и гормоны. Даже ее неопрятность ощущается как необъяснимый вызов, возможно, вызов чувствам, которые разделяют все мужчины, хотя признают только немногие.

Знаю, что разговаривать с ней нелегко и в дальнейшем легче не станет. Когда Козлова устремляет на вас взгляд своих зеленых глаз, проводит блестящими волосами по губам и медленно покачивает круглыми, твердыми бедрами, она общается с вами сразу двумя путями, и только один из них словесный. На какое-то время вы теряетесь, не можете вспомнить, что хотели сказать.

У Козловой было нелегкое детство. Родители, польские крестьяне, в 1945 году бежали в Западную Германию и оказались одной из тех счастливых семей, которые очень недолго жили в пересыльном лагере. С тремя маленькими детьми они переехали в Соединенные Штаты и поселились около Бассета в Небраске, арендовав ферму. Тогда Наннет было шесть лет. В Небраске у Козловых родились еще трое детей. Наннет быстро выучила английский язык, пошла в школу и начала работать на ферме. Строгость родителей нередко переходила в жестокость.

Наннет созрела рано. В четырнадцать лет ее исключили из школы за скандальное поведение со старшеклассниками, и она сбежала с батраком, позже бросившим ее в Сан-Франциско. Семья даже не пыталась ее отыскать. Выдав себя за восемнадцатилетнюю, Наннет устроилась работать официанткой. В шестнадцать лет она связалась с богемой в Сан-Франциско. За три последующих года Наннет прочно обосновалась в этом полулегальном артистическом мире, где рождаются странный джаз, непонятная живопись, истерическая поэзия с их непременными атрибутами – мистицизмом, беседами до одури в кафе, употреблением наркотиков, насилием и жалостью к себе. Время от времени она устраивалась на работу и переходила от музыканта к поэту, от поэта к художнику как модель, муза или подруга по постели. За это время Козлова изучила жаргон богемы. Большинство ее друзей считало, что вовсе ни к чему, чтобы вас понимали в разговоре.

В прошлом году художника, с которым она жила, убили на вечеринке. Друзья прятали Наннет, но полиция настойчиво искала ее для допроса. Она бежала в Лос-Анджелес и встретилась там с Сандером Голденом. После одной полицейской облавы они с Голденом уехали из Лос-Анджелеса. Их целью стал Новый Орлеан, где у Голдена были друзья. В Тусоне встретили Эрнандеса и вместе добрались до Дель-Рио, где к ним присоединился Кирби Стассен.

Нелегко оценить влияние Козловой на трех остальных мужчин, если не принимать во внимание их недолгую преступную деятельность. Каждый член этой компании, по-моему, служил катализатором для остальных. В некотором смысле, вероятно, мужчины чувствовали необходимость покрасоваться перед девушкой, показать ей, что для них не существует никаких правил и ограничений. Однако для того чтобы оказывать на них какое-нибудь влияние, ей следовало передать им свою собственную безрассудность.

Из ее туманных намеков я, возможно, смогу восстановить ситуацию в Дель-Рио. Наннет Козлова уже несколько лет жила с единственной целью – повеселиться, как сказал бы Сандер Голден. Но слишком острая пища притупляет вкус. Поэтому приходится добавлять все больше и больше специй. Думаю, что она вполне могла принять непосредственное участие в убийстве художника из Сан-Франциско, хотя Наннет и отрицает это. Он получил несколько ударов в живот небольшим вертелом для жарки мяса, а затем в затылок и горло – вилкой. В этой женщине скрыто столько примитивного насилия, что в отместку за жестокость, причиненную ей обществом, она могла бы пойти и на убийство. Убийство – это крайнее средство, а Козлова всю свою короткую жизнь выбирала средства одно радикальнее другого.

Кроме того, Сандер Голден пичкал ее стимуляторами по расписанию, которое он выработал путем экспериментов. По его словам, это «самая великая вещь после изобретения колеса»; регулярный прием мощных транквилизаторов плюс неочищенный декседрин и барбитураты.

Наннет описывала это так: «Такого я еще не видывала. Вы полностью под их контролем. Любой пустяк – камень или бутылка – кажется веселым, ярким и влажным, и ты смеешься и проникаешь в суть явлений, которая остальным недоступна. Он немного изменил состав для меня и все время спрашивал об ощущениях. Голден экспериментировал до тех пор, пока не получилось то, что мне было нужно, и я могла летать сутками напролет. Сэнди не мог много давать Шаку, потому что тот свирепел. Сэнди сказал, что собирается разработать состав и для Шака и что необязательно, чтобы все принимали одно и то же. Иногда у меня начинало бешено колотиться сердце, и я немного пугалась. Но, что бы ты ни делал, все кажется несерьезным. Понимаете, о чем я? Можно спрыгнуть с крыши и во время падения смеяться. Мы давали наше лекарство Стассену и спрашивали об ощущениях. Сэнди менял состав, но ему так и не удалось подобрать подходящий. „Колеса“ либо не в меру возбуждали Стассена, либо усыпляли».