Повелитель деревьев (Мемуары Лорда Грандрита - 10) - Филип Фармер

Офицер снял трубку полевого телефона и объявил кому-то о прибытии доктора Муртага и его пленника. Внимательно выслушав ответ, он повесил трубку.

— Детонатор, — приказал он и протянул вперед руку.

В течение нескольких секунд Муртаг оставался неподвижен, застыв на месте, будто статуя. Лишь голова, словно самостоятельное живое существо, судорожно дергалась взад и вперед. Он открыл рот, собираясь, видимо, запротестовать, но тут же опомнился и вытащил коробку с передатчиком. Офицер принял коробку и исчез с ней за портьерой. Вернулся он уже с пустыми руками.

Тот, кто ждал нас, явно стремился сохранить контроль над ситуацией. На его месте я поступил бы так же. Муртаг был слишком амбициозен и вполне способен попытаться распылить на атомы не только меня, но и прихватить при этом своего непосредственного начальника, объявив потом, что произошел несчастный случай или что он вынужден был воспользоваться детонатором при моей попытке к бегству.

Конечно, было маловероятно, чтобы сейчас, когда Муртаг практически добился права быть избранным в число Девяти, он пошел бы на такой риск. Но тот, кто ожидал нас по другую сторону портьеры, прожил на свете слишком долго, чтобы поставить свою жизнь в зависимость от какой-то случайности.

Этим кто-то был Мубанига.

Он величественно восседал за огромным складным столом, стоящим прямо напротив входа. Его кресло с высокой прямой спинкой украшала великолепная шкура леопарда, служившая не столько для украшения, сколько для того, чтобы защитить его сухое высохшее тело с пергаментной кожей и тонкими хрупкими костями, столько веков носившими это тело, от возможных травм и переохлаждения. Под седыми курчавыми волосами виднелось лицо с черной, пепельного оттенка кожей, густо исполосованной глубокими морщинами. Когда он говорил, во рту виднелись широкие, редко расставленные зубы.

Под мощными подбровными дугами глубоко прятались черные глазки с желтоватыми, исчерченными красными прожилками белками. Взгляд их был злобен и безжалостен. Тело облегал комбинезон из легкой белоснежной ткани, а морщинистую тонкую шею он кутал в черный шарф.

Мубанига, патриарх, один из Девяти. Мы встречались с ним не реже раза в год в течение вот уже пятидесяти семи лет.

И всегда, за исключением всего одного случая, он держал себя высокомерно, подчеркивая всю пропасть, лежащую между ним и мною, простым рекрутом. Встречи всегда были коротки, но весьма волнительны для меня. Я имею в виду ежегодную ритуальную церемонию, во время которой кандидаты приносили жертву Девяти частью своей плоти в обмен на эликсир молодости.

Чуть больше я узнал его, когда в течение семи месяцев выполнял функции их Глашатая (нечто вроде мажордома).

Мубанига ни разу не снизошел до того, чтобы поговорить со мной. Его единственными словами, обращенными ко мне, были лишь слова приказов и распоряжений. Но по роду моих обязанностей я присутствовал на всех собраниях Девяти и слышал их беседы между собой. Мне приходилось слышать и Мубанигу, беседующего сам с собой или бормочущего что-то себе под нос на языке, показавшемся мне прообразом языка целой группы диалектов современного банту.

Не хвастаясь, могу сказать, что, живя в течение всей моей жизни среди африканских племен, говорящих на разных языках и диалектах, я являюсь теперь самым сильным африканистом в мире. Я даже защитил степень доктора языкознания при Берлинском университете. Моя докторская диссертация (кстати, до сих пор не опубликованная) как раз и основывалась на сведениях о праязыке древней Африки, которые дал мне Мубанига, сам того не подозревая.

Слушая его монологи, мне удалось выманить из его речи некоторые слова и обороты, которые я понял ввиду их очевидной схожести со словами языка одного маленького племени в Новой Гвинее. Я совершенно случайно обнаружил его, когда мотался по всему материку во время второй мировой войны.

В своем труде я доказывал, что негроиды, родина которых лежала на юго-востоке азиатского континента, вероятнее всего в южной части Индийского субматерика, расселились затем в двух основных направлениях: в Меланез-ии и на африканском материке, и в дальнейшем эволюционизировались в настоящих негров. Оттесненные к югу более светлокожими племенами севера Африки, негры частично уничтожили, частично ассимилировали предков современных готтентотов и бушменов. Те же, кого не коснулся основной поток миграции, были постепенно поглощены кавказоидами и монголоидами.

Несмотря на свой весьма почтенный возраст в 2250 лет, Мубанига родился гораздо позже великого переселения народов. Но все же он еще помнил легенды, мифы и сказки, передаваемые изустным путем, той поры, когда южная часть аравийского побережья узкой полоской суши была связана с Африкой. Следовательно, моя концепция основывалась на вполне реальных фактах. Но, естественно, я не мог просить Мубанигу прийти и лично подтвердить их. Немецкие, эрудиты вначале напрочь отмели мою теорию. Но затем, поразмыслив, согласились с обоснованностью лингвистических признаков, на которые она опиралась. Не то чтобы они полностью приняли мои выводы, но были единодушны во всем остальном, что диссертация, несмотря на всю спорность предпосылок, была блестящим и талантливым исследованием.

И вот я вновь перед Мубанигой, не сводящим с меня свирепого взгляда разъяренного леопарда. По-английски он говорил едва-едва, поэтому предпочел обратиться ко мне на суахили, на котором изъяснялся едва ли лучше, зато я им владел в совершенстве.

— Ну вот и конец твоей длинной дороги. Длинной, правда, только для тебя, потому что в моих глазах она ничтожно мала.

В этом вряд ли кто-нибудь стал с ним спорить. Я ограничился тем, что лишь пожал плечами: — Мертвому все равно, прожил ли он тридцать тысяч лет или один день. И если я уже подошел к концу моего пути, твой мне кажется не таким уж и далеким.

Мубанига поперхнулся и поспешно схватил в руки детонатор, лежавший до этого перед ним на столе.

— Если конец мой так близок, что я теряю, если сам нажму эту кнопку. Потом нужно будет лишь вычистить пол от того, что останется от нас: меня, тебя, тех, кто внутри палатки, и большого количества тех, кто снаружи.

Судя по всему, Муртаг тоже понимал суахили. Он шумно выдохнул воздух и побледнел прямо на глазах.

Патриарх вновь положил детонатор на стол, но руки не убрал.

— Хитрый, словно заяц, сильный, как леопард, живучий, будто гиена, ах, как бы ты точно подошел на вакантное место за нашим столом! Ты мог бы править за ним тридцать тысяч лет! Как Аи-не-на. Но нет. Ему, видите ли, плевать на столь уникальную возможность. И почему? Потому что он не может переварить некоторые вещи, которые не имеют абсолютно никакого значения в глазах бессмертных! Ты что, забыл, что все эти людишки, которым ты так сочувствуешь, будут мертвы через несколько лет? Ничто из того, что ты предпринял против них, не может реально им повредить. Они не заслуживают никакой жалости. Единственное, что имеет какое-то значение и о чем ты должен помнить, — это то, что ты бессмертен, или почти бессмертен. Остальное не представляет собой никакой ценности.