Молчание - Чарльз Маклин

Три минуты спустя, когда она вернулась на верхний уровень, Хендрикс ее уже ждал. Изучая расписание поездов, он стоял под часами «Мерил Линч»,[25] за тройкой костюмов от «Барни», чьи обладатели были слишком поглощены бегущей строкой финансовых новостей, чтобы заметить, что их используют в качестве прикрытия. Что-то было не так. Детектив сразу понял это по лицу Карен, когда она резко повернулась в его сторону — бледная, с обезумевшим взглядом (темных очков не было), слепая ко всему. В этот момент он почувствовал, что между ними установилась невидимая связь.

«Объект», пометил он для отчета, ведет себя неадекватно: движется по залу, время от времени переходя на мелкую рысь, постоянно оглядывается, а иногда встанет и стоит, глядя на подвесные часы, как будто ей остались считаные секунды…

Именно так и вело бы себя большинство людей, проходя по Центральному вокзалу с полмиллионом долларов в чемодане. Но Карен была без чемодана.

Опасаясь, что она побежит к поезду, Хендрикс снялся с поста и поспешил к выходу на платформы, но в последний момент заметил, что где-то на границе обзора Карен внезапно повернула назад. Теперь, когда он вышел из укрытия, сразу же угодив в ловушку, ему оставалось только одно: подняться по эскалаторам к зданию «Панамерикэн», разглядывая зимний зодиак на синем сводчатом потолке вокзала, как тупой турист.

Тут он обнаружил, что «объект» исчез.

Вроде Карен только что была на месте: ее силуэт маячил на фоне пустой северной стены, где раньше висела колорама «Кодака» — самый большой слайд в мире, — освещая будни постоянных пассажиров, пока какой-то недоделанный комитет не признал это эстетически некорректным; и вот однажды картинка изменилась, как по волшебству, прямо на глазах детектива: была осень в Вермонте, и вдруг — великолепный вид на гору Рашмор.

В следующее мгновение Карен стала прошлым.

Все они стопроцентные американцы, эти участники медицинской тусовки, гримасничающие перед камерой на гнусной «морской» зелени старой площадки для гольфа в колледже Сент-Эндрю, с чем-то вроде призового кубка у их ног; Царственные и Почтенные смутно маячат на заднем плане. Том поднялся и подошел поближе, чтобы лучше рассмотреть фотографию. Он не сразу узнал Голдстона среди парней в причудливых шляпах, с улыбками, цепочкой растянутыми в одну линию. Виделись они лишь однажды, пять лет назад, в течение двадцати минут: сидели вместе с Карен в этой самой комнате и обсуждали наиинтимнейшие детали их супружеской жизни, после чего Том навсегда выкинул этого сукина сына из головы, или хотя бы надеялся, что навсегда.

А сейчас он хотел знать, как могло случиться, что два совершенно посторонних человека в восьмимиллионном городе… случайность здесь просто немыслима. Надо было проявить тогда более пристальное внимание, но вся процедура внушала ему такое отвращение, что он предпочел ни во что не вникать.

Он даже никогда ни о чем ее не расспрашивал — ни разу.

Им предстоит все лучше и лучше узнавать друг друга, сказала Карен на пленке. Иного выбора у них нет. Интересно, что она имела в виду? В одном Уэлфорд был точно уверен: что бы здесь ни произошло, — о господи, она-то ведь наверняка решила, что ее встреча с Джо была чудом! — он не выйдет отсюда, пока не получит ответ.

Вычислить Голдстона оказалось не так уж трудно: вот он, в самом центре, самый голубоглазый, самый загорелый, самый белозубый. Стены его кабинета, освещенные галогеновыми лампами, вмонтированными в потолок для создания мягкой светотени, были увешаны дипломами в рамках и множеством других фотографий, на которых директор Репродуктивно-генетического центра красуется в разных спортивных позах: на лыжах с семьей; за рулем «паккарда» 1937 года с открытым верхом и откидными сиденьями; пристегнутый ремнями к креслу рыболовного катера, оснащенного для охоты на тарпона,[26] — все с той же великолепной, ободряющей улыбкой.

С наслаждением вкушающий все блага жизни.

Дверь в обшитой дубом стене позади письменного стола отворилась, и в приемную вошел осанистый, хорошо сохранившийся мужчина лет шестидесяти с шапкой серебристых, аккуратно уложенных волос. Он был в серых брюках в тонкую светлую полоску и белом двубортном пиджаке с монограммой «ХГ» над сердцем, вышитой красным шелком.

— Мистер Уэлфорд? Благодарю вас за терпение.

Все тот же глубокий мелодичный голос — Том хорошо его помнил. Голос и волосы.

— Харви Голдстон. — Доктор протянул через стол худую загорелую руку. — Прошу прощения, что моя секретарша пыталась вас отфутболить… она бывает не в меру усердной, когда дело касается защиты моего графика.

Сухое, жесткое рукопожатие доктора оставило легкий запах дезинфектора.

— Понимаю. Вы прекрасно знаете, что я не пришел бы сюда, не имея серьезных оснований.

Том был вынужден пригрозить секретарше, что ради этой пятиминутной аудиенции он готов вдребезги разнести дверь директорского кабинета.

— Присаживайтесь, мистер Уэлфорд. Ну-с, чем могу служить?

Том продолжал стоять руки в брюки, раскачиваясь на широко расставленных ногах.

— Постараюсь быть кратким, — сказал он, заметив, какую мину состроил Голдстон, опускаясь на вращающееся кресло за письменным столом. — Когда мы с женой приходили к вам в первый раз…

— Маленькое предупреждение. Никогда не играйте с внуками в теннис, — Голдстон скорбно улыбнулся, — а не то пощады не жди. Простите, я вас перебил. Так о чем вы?

— Когда мы с женой приходили к вам в первый раз, — повторил Том, — до того, как она начала здесь лечиться…

— Имя я, разумеется, знаю, но у меня дырявая память на даты. Когда примерно это было?

— Пять лет назад.

— Пять? Так, хорошо.

— Вы заверили нас, что все, что произойдет в этом кабинете, будет содержаться в строжайшей тайне.

— Ваша жена забеременела в результате лечения?

Том не спешил с ответом.

— У нас сын. Его зовут Нед. — Он сел, потом резко встал и, опираясь на руки, навис над столом доктора. — Вы никогда не отступаете от своих слов?

— Одной из наград в работе по моей специальности является то, что никогда не бывает поздно для поздравлений. — Лицо Голдстона осветилось лучезарной улыбкой. — Я правда очень рад, я как нельзя более счастлив за вас, мистер Уэлфорд. — Его глаза мерцали, как звезды. — Беременность наступила после донорского оплодотворения или от вас?

— Вы не ответите на мой вопрос?

— Охотно, только сядьте. — Он подождал, когда Том вернется на свое место. — Все, чем мы здесь занимаемся, подчинено принципу анонимности. Главное положение нашего устава гласит, что донор не должен знать о своих детях, а дети — о доноре. Без этого залога секретности, как я всегда говорю, наша работа в «Репрогене» никогда бы не…

— Однако утечка все-таки произошла.

Голдстон нахмурился.

— Вы хотите сказать, что кто-то кроме вас и вашей жены знает, каким образом она забеременела?

— Меня это всегда беспокоило. А теперь… — Том повел плечами.

— Можете быть абсолютно уверены, что никакая информация о наших клиентах никогда не выносится из этих стен.

— Знаете, мне трудно было свыкнуться с мыслью о том, чтобы назвать чужого ребенка своим сыном. Это потребовало немалых усилий, но я себя преодолел — совершил тот самый «эмоциональный скачок», который вы советовали мне совершить, чтобы полностью с этим примириться.

— Если говорить начистоту, мистер Уэлфорд, я даже не помню вашего дела. Более того — забывать я считаю своей святой обязанностью.

— В таком случае предлагаю вам обратиться к записям.

— Ха! — Голдстон оторвал ладони от стола и поочередно соединил кончики пальцев. — Вот оно — доказательство и гарантия нашей щепетильности, если угодно. Мы не храним записей.

— Это правда?

— Экономим на канцелярских расходах. — Доктор с хохотком откинулся на спинку стула. — Нет, если серьезно, большинство считает искусственное оплодотворение этаким новым славным рубежом в развитии современной медицины. Чушь! Оно существует с незапамятных времен. Вторая древнейшая профессия, как я всегда говорю. Еще древние шумеры пользовались услугами анонимных доноров, когда над какой-нибудь династией нависала угроза вырождения. Они обеспечивали анонимность доноров, предавая их смерти. Нам же приходится довольствоваться более доступными мерами предосторожности, избирая из них самые надежные.

— Меры предосторожности! — повторил Том, кивая головой. — Если вы хотите избежать иска о преступной халатности врача, доктор Голдстон, рекомендую вам либо найти какое-то объяснение тому, что здесь произошло, либо срочно подлатать вашу «дырявую» память.

Голдстон опешил.

— Простите, я, кажется, чего-то недопонял, — сказал он. — В чем конкретно состоит ваша жалоба?