Безмолвный мир Николаса Квина - Колин Декстер

— В начале или в конце дня?

— Скорее в конце. Погодите. Думаю, это было… Погодите… — Морс услышал какой-то глухой разговор, потом голос администраторши опять зазвучал в его ухе, — Инспектор, думаю, это было ближе к вечеру, где-то так. Может быть, часов в пять. Простите, что не могу…

— А это могло быть в пятницу, как вы думаете?

— Да-а. А может, в субботу. Я просто не помню…

— С вами говорил мужчина?

— Да. У него был приятный голос. Культурный… Вы понимаете, что я имею в виду?

— О чём он вас спрашивал?

— Знаете, это довольно забавно. Он представился детективным писателем и попросил уточнить кое-какие детали.

— Что за детали?

— Кажется, он сказал, что на билете, который находит его детектив, должен быть проставлен номер. Ему хотелось выяснить, сколько знаков бывает в номере, и всё в таком духе.

— И вы ему сказали?

— Нет, не сказала. Велела ему приехать, если есть такая необходимость. В наше время, как вы понимаете, никакая осторожность не бывает лишней.

Морс тяжело дышал в трубку:

— Понимаю. Что ж, большое вам спасибо. Вы были исключительно любезны. Вероятно, мне, как я уже сказал, придётся побеспокоить вас ещё раз…

— Никакого беспокойства, господин инспектор.

Морс положил трубку и присвистнул: фью-ю-у! Мог ли кто-нибудь ещё обнаружить тело Квина и билет в кино до того, как его обнаружили во вторник утром? Вдруг это произошло намного раньше? Например, в субботу: администраторша говорит, что это могло быть в субботу. Но в пятницу этого быть не могло или могло? Она сказала, примерно в пять. Морс вновь быстро взглянул на расписание сеансов в «Оксфорд мейл» — «Нимфоманка» шла с часу тридцати до двадцати минут четвёртого. В пятницу до пятнадцати двадцати Квин пялил глаза на могучую грудь Инги Нильсон, и мало что могло заставить его покинуть кинотеатр до конца фильма. Если, конечно… Наконец-то его осенило: довольно велика вероятность, что Квин сидел в «STUDIO 2» в ту пятницу не один.

13

Назавтра в два часа дня Морс, стоя с Льюисом на Пайнвуд-клоуз в ожидании миссис Джардайн, почти безуспешно пытался отвлечься от грустных событий этого утра. Поездом из Хаддерсфилда прибыли мистер и миссис Квин, которые, превозмогая жизненное крушение, подавив слёзы, скрепив разбитые сердца, умудрились найти силы для спокойного достоинства и мужества. Морс сопровождал Квина-старшего в морг на формальное опознание сына и почти больше часа провёл с ними обоими в своём кабинете, не в состоянии поддержать беседу, не зная, что им сказать, кроме обычных тщетных слов соболезнования. Наблюдая за трагической четой, садившейся в полицейскую машину до Оксфорда, Морс чувствовал огромное восхищение — но ещё больше испытывал облегчение. Встреча в целом сильно расстроила его, и, если не считать нескольких коротких минут с репортёром из «Оксфорд мейл», он был не в настроении управляться с беспрестанно множащимися нитями к последним часам, прожитым Николасом Квином.

Двое рабочих меняли фонарь перед домом номер один, и Морс направился к ним.

— Долго ли ждать, когда его опять кокнут? — спросил он.

— Кто знает, сэр. Но, если честно, здесь редко безобразничают, верно, Джек?

Однако Морсу не удалось услышать точку зрения Джека на местное хулиганьё, поскольку в этот момент показалась машина миссис Джардайн. Втроём — она, Морс и Льюис — они вошли в дом, где провели полчаса в гостиной. Миссис Джардайн рассказала им всё, что знала о своём бывшем жильце: о том, как он пришёл к ней впервые в середине августа; о своём разговоре с Бартлетом (избранном Квином в качестве поручителя); об аккуратности Квина; о его пунктуальности в оплате жилья; о том, как он обычно проводил выходные, и ещё о многом, о чём её догадался спросить Морс, чтобы лучше понять, каким был Квин при жизни. Но ничего нового он не узнал. Квин был образцовым жильцом — получалось так. Спокойным, аккуратным. К тому же не пользующимся' проигрывателем. Приводил ли он девушек? По крайней мере, она об этом не знала. Разумеется, она не могла бы этого запретить, но гораздо лучше, если её жильцы… в общем, вы понимаете, если они ведут себя прилично. Другие? Наверху? О, они прекрасно ладили с мистером Квином, как ей казалось, хотя знать наверняка она не могла, так ведь? Впрочем, как хорошо, что миссис Гринуэй не было здесь во вторник. Никогда не знаешь заранее, как скажется такое потрясение. Да, это была истинная Божья благодать.

День опять выдался промозглый, и Морс потянулся, чтобы включить газовый обогреватель. Он повернул ручку до отказ, но ничего не произошло.

— Возьмите спичку, господин инспектор, — сказала миссис Джардайн, — автоматика вечно не работает. И как это производителям удаётся оставаться безнаказанными…

Морс вспыхнул спичкой, и газ в обогревателе вспыхнул оранжевым пламенем.

— За газ и электричество вы берёте дополнительно?

— Нет. Это включено в плату за квартиру, — ответила мисс Джардайн. Но, словно желая рассеять подозрения в своей излишней щедрости, она торопливо добавила, что жильцы, разумеется, коллективно оплачивают счета за телефон.

Морс был озадачен.

— Я вас не совсем понял.

— Ну как же, у них общая линия. Один аппарат стоит наверху, в спальне Гринуэев, а другой в этой комнате.

— Ясно, — тихо проговорил Морс.

После того как хозяйка дома их оставила, Морс и Льюис отправились в комнату, где был найден труп Квина. И хотя шторы были теперь раздвинуты, помещение казалось не менее мрачным, чем в последний раз. И гораздо более холодным. Морс наклонился, чтобы включить газовый обогреватель. Он пытался сделать это раз, другой, но всё безуспешно.

— Наверно, нет батареек, сэр. — Льюис отсоединил боковую панель и извлёк оттуда два пальчиковых аккумулятора, покрытых вязким слоем вытекшего электролита.

В тот же четверг Джойс Гринуэй с утра перевели из отделения интенсивной терапии госпиталя Джона Радклиффа в обычную палату. Когда в половине третьего её пришла навестить школьная подруга, Джойс уже находилась двумя этажами ниже, в обществе трёх недавно родивших мам. Говорили о детях, о детях и ещё раз о детях. У Джойс улучшилось настроение. Через несколько дней её выпишут. Она ощущала, как глубоко внутри её поднимается непривычно приятная волна материнских чувств. Как она обожала своего дорогого маленького мальчика! С ним всё будет в полном порядке — в этом она не сомневалась. Но проблема с именем оставалась нерешённой. Фрэнк сказал, что ему не очень нравится имя Николас, и Джойс хотела, чтобы теперь он сделал свой выбор. Сама она вовсе не сходила с ума от имени Николас. С её стороны было ужасно неосмотрительно назвать это имя в первую очередь. Но она должна была выяснить, не подозревает ли Фрэнк что-нибудь, и, несмотря на первоначальные опасения, теперь она была уверена, что он ничего не подозревает. Впрочем, и подозревать-то её было почти что не в чем.

Это началось сразу после того, как под ними поселился новый жилец, то есть в начале сентября. Создалось впечатление, будто у Николаса вечно не оказывалось под рукой то спичек, то сахара, то молока. Он был с ней так обходителен, так внимателен — а ведь тогда она была на седьмом месяце! А однажды сентябрьским утром у неё самой в холодильнике не оказалось молока, а Фрэнк пропадал на одном из своих бесконечных дежурств, и тогда Джойс спустилась вниз, накинув халат поверх ночной рубашки. Они долго сидели у него на кухне, пили кофе. Ей очень хотелось, чтобы он её поцеловал. И он действительно поцеловал её, подойдя к ней и положив руки ей на плечи, а потом, осторожно спустив халат, он погрузил правую руку под её ночную рубашку и нежно приласкал её маленькую твёрдую грудь. После того дня это происходило ещё три раза; она испытывала к нему сильную нежность, ибо от её тела он не требовал ничего большего, кроме как ласково проводить кончиками пальцев вдоль её ноги и по выпирающему животу. А один раз она сама пошла на большее, нежели пассивно полулежать, и уступила необычному ощущению, какое вызывали в ней его руки. Всего один раз — когда так робко, так легонько её вытянутые пальцы приласкали его. Да-да, очень, очень легонько! Она испытала огромную внутреннюю радость, когда он наконец утопил голову в её плече, а слова, что она шептала ему тогда, теперь были главным объектом её покаянных мыслей. Но Фрэнк об этом никогда не узнает. Она дала себе слово, что впредь никогда, никогда не будет… не будет…

Её потревожил звон чашек. Было четыре часа дня, а через четверть часа привезли тележку с книгами и свежими газетами. Она купила «Оксфорд мейл».

Морс пришёл на несколько минут раньше назначенного времени, но декан синдиката уже ждал его в своём отделанном дубовыми панелями кабинете, расположенном у старинной лестницы. Они дипломатично поговорили о том, о сём. Пять минут пятого постучался слуга и вошёл с подносом в руках.