Три дня в Дагезане - Павел Шестаков

- Придется спуститься и поискать по течению.

Архитектор покачал головой.

- Не рано ли мы его похоронили, Игорь Николаевич? Человек молодой, полный сил. Задиристый, не меланхолик. Такие не склонны к самоубийству.

В словах Кушнарева слышалась разумная мысль. Вина Валерия не доказана, и самоубийство не больше чем гипотеза.

- Однако пройтись по речке, не замочив ног, ему не удалось бы.

Мазин еще раз оглядел "пейзаж в лунном свете". Что-то изменилось во втором плане. Со стороны леса двигалась неожиданная фигура.

- О-го-го! Игорь!

- Борис Михайлович, - узнал Кушнарев Сосновского.

- Я ищу тебя по всему поселку, - сказал запыхавшийся Борис.

- А мы ищем Валерия.

- Зачем?

- Чтобы узнать, как он переправляется через горные реки.

Сосновский вытаращил глаза.

- Да он сейчас через собственную кровать не переправится. Набрался как бегемот.

- Валерий?

- Кто ж еще!

- Где он?

- Дома. В спальне.

- Ты уверен?

- Еще бы. Он обложил меня такой руганью...

- Убедительно, - заметил Кушнарев.

- Реальнее, чем мистика со следами, - согласился Мазин с облегчением.

- Какими следами?

- Видишь? Уперлись в обрыв. А мы - в следы. Что скажешь?

- На самом берегу снега нет. Он спустился и вернулся берегом.

- Просто, как колумбово яйцо. Хотя спускаться крутовато, да и зачем?

- Спросишь у этого психа сам. Я с ним больше не имею никакого дела.

- Так обругал?

- Было...

- Через дверь обругал?

- Игорь, не поддавайся лунному гипнозу. Я видел его, даже пощупать мог, но чересчур несло сивухой. Парень так проспиртовался, что возле него курить опасно. Хоть табличку на трех языках вешай: "Ноу смокинг!"

- Почему он ушел из хижины? Он был здесь недавно.

- Я знаю. Он сказал.

- Что?

- Полностью процитировать не могу, но, исключив нецензурные выражения, приблизительно так: убирайтесь, прокурор, я не в настроении и сильно пьян. И готов отстаивать свое одиночество вплоть до применения физической силы. В хижине мне... забыл точные слова... Смысл - не нравится. Поэтому он пришел домой, и из спальни его никто не вытащит.

- Ясно. Побеседовать с ним не удастся. Остаемся на точке замерзания. Зачем ты искал меня?

- Не понимаешь? Нырнул и исчез. Я беспокоился о тебе.

- Борис, я тронут. Предлагаю вернуться маршрутом Валерия. Пойдемте вдоль речки.

Мазин не хитрил, он не собирался осматривать берег. И он не знал, что увидят они всего в ста метрах от места, где оборвались следы, ему и в голову не приходило, кого они увидят.

На отмели под обрывом в напряженной позе изготовившегося к старту бегуна лежал человек. Голова его находилась в реке, шапку снесло, и почти успокоившаяся вода скользила по редко поросшему черепу, а согнутая нога в новом резиновом сапоге ярко блестела в лунном свете. Другая нога, разутая, в носке домашней вязки, зацепилась за выступивший из песка камень.

Секунду или минуту все молчали.

- Демьяныч? - спросил Сосновский.

Мазин спустился по скользкому склону, придерживаясь за обнаженные, мокрые и холодные корни. Непромерзшая глина предательски уходила из-под ног, но он не упал. Он подошел к трупу и глянул в его лицо. На отмели лежал мертвый пасечник.

Следом скатился Борис и остановился, стряхивая комья грязи с колена.

- Я ошеломлен, Игорь... Кто его сюда?.. Как?..

Мазин не ответил. Все, что с трудом выкапывал он из хаотического нагромождения несопоставимых фактов, оказалось ненужным, ошибочным. Он испытывал чувство человека, сбитого с ног неотразимым ударом, хотя и стоял, и внешне спокойно рассматривал залитый холодным, издевательским светом труп, похожий на перевернутую скульптуру спортсмена, какие любили устанавливать в парках культуры двадцать-тридцать лет назад.

"Предположим, он пришел в хижину повидать Валерия. Не застал его... Пошел и бросился в реку? Глупо. Пойти и броситься в реку мог любой, кроме Демьяныча. И бросить в реку могли любого, кроме него! Так ты думал. И вот смотри, пожалуйста. Он лежит рядом. Мертвый!"

Игорь Николаевич вобрал глубоко воздух. Нужно было выходить из нокаута. Раз! Два!.. Пять... Семь... Пора вставать!

- Сними-ка с него сапог, Борис. Прежде всего нужно установить идентичность следов. Они исчезнут вместе со снегом, как только появится солнце. А труп никуда не денется. Вода падает, да и что мы поймем без экспертизы! Синяки могут быть и от ударов об камни, его несло по течению.

На бледном, застывшем в ледяной воде лице пасечника выделялись темные пятна. След удара был заметен и на затылке, но от чего наступила смерть от ударов, или старик захлебнулся, или от того и другого вместе, или по третьей, неизвестной причине - гадать не стоило, требовалась экспертиза. Заняться нужно было тем, что вело к фактам.

Сосновский наклонился и потянул за каблук. Сапог легко скользнул по ноге. Он перевернул его и вылил воду. Стало понятно, почему другая нога оказалась разутой.

- Второй смыло. Сапоги номера на два больше.

- Вижу. Неудачный подарок. Старик это сразу заметил и не захотел примерять при тебе. Помнишь?

- Деликатный был мужик.

Они поднялись на луг. Появились легкие, прозрачные облака. Ветерок гнал их навстречу лунному диску, но казалось, что сама луна заспешила, прорезая и расталкивая облака, чтобы укрыться за ближайшей горой.

Найдя особенно четкий след, Мазин приложил носок к передней его части и опустил сапог. Подошва совпала с углублением в снегу. Игорь Николаевич надавил, прижимая сапог к земле, потом поднял. След не деформировался. Все углубления совпали с выступами.

- Как в аптеке! - обрадовался Борис. - Это он шел от хижины к обрыву.

Кушнарев наблюдал за ними, скрестив руки на груди.

- А дальше?

- Дальше очутился в реке.

- Вот именно: очутился.

- Причины смерти будут установлены, пока же я склоняюсь к самоубийству. Он шел один.

- Демьяныч гораздо меньше, чем Валерий, походил на человека, склонного к самоуничтожению, - сказал Мазин, к которому постепенно возвращались здравый смысл и логика.

- Ты видишь...

- Вижу одно. Если тут произошло самоубийство, то оно напоминает любовную драму девятнадцатого века.

- Ну, скажешь!

- Посмотри сам. "Графиня с изменившимся лицом бежит к пруду". Вспомни рост Демьяныча и сравни со следами. Это же следы бегущего человека! Характернейший нажим на носки.

- Поищем причину.

- Смертельно пьян и ничего не соображал?

- В рот не брал, даже по праздникам.

- И бутылка в хижине полная. Пил, видимо, Валерий один. Второй вариант: сошел с ума. Внезапное помешательство.

- Теоретически не исключено. Отчего? Сознайся, у тебя мелькала мысль, что Демьяныч убийца?

- Мелькала, - признал Мазин коротко.

- Но ты ее отверг? Он не похож на убийцу.

- На графиню, обуреваемую страстями, еще меньше.

- Далась тебе графиня! Как могли его убить, если это не самоубийство? Кто-то позвал с берега, старик поспешил туда и получил камнем по голове.

- Масса возражений. Как убийца пробрался на берег, не оставив следов? Как он должен был вопить, чтобы его услышали в хижине! Откуда он знал, что старик там в одиночестве?

- Мы не подумали о несчастном случае.

- Вам пора подумать об отдыхе, - вмешался Кушнарев. - Не пренебрегайте вековой мудростью. Утренние мысли - лучшие мысли.

- Ночь же - время ошибок, - согласился Мазин.

- Что подтверждается статистикой преступлений, - присоединился Борис. - Коллектив всегда прав. Отбой до рассвета?

- Я, пожалуй, останусь здесь, - сказал Мазин.

- Здесь?!

- Передремлю в хижине. Подумаю.

- Запрись, по крайней мере!

Игорь Николаевич помахал рукой. Луна скрылась, потемнело, и два силуэта быстро затерялись на фоне леса и гор. Он остался один. Только этого он и хотел, потому что никаких конструктивных мыслей по-прежнему не было. Два человека боролись в Мазине. Один усталый, потерпевший поражение, мечтающий отдохнуть... Самолюбие другого не могло смириться с неудачей. А может быть, не самолюбие, а профессиональное чутье, которое подсказывало, что победа приходит нередко в самую трудную минуту, что вот-вот возникнет второе дыхание и сквозь мучительную бессмыслицу проступят контуры единственно возможной системы. Но где же эта критическая точка?

Нужно было прилечь, успокоиться, сосредоточиться, уснуть, на худой конец. Вместо этого он снова зашагал к реке.

Труп Демьяныча, невзрачного, худощавого старика, склонного к доморощенной философии, в промокших носках, порванных на пятках, лежал теперь в полуметре от воды. Река больше не могла, да и не пыталась дотянуться до пасечника, предоставив его полностью людям и закону. Мазин обратил внимание на сжатые в кулаки руки. Одну прикрывала пола расстегнувшейся куртки. Он приподнял ее и увидел кусочек белой ткани между скрюченных пальцев. Это был тот самый, выпачканный краской платок Михаила Калугина, который Мазин захватил в хижине и вернул вечером Валерию.