Мой народ сиу - Мато Нажин

Теперь, когда я вспоминаю эту печальную историю, я недоумеваю: что за человек был тот агент, который отпустил индейцев с территории резервации, не послав с ними хотя бы одного переводчика? И кто был этот низкий человек, который все время обманывал индейцев, обещая им поездку в Вашингтон, свидание с президентом, а вместо этого возил их по другим городам и зарабатывал деньги наглой клеветой о том, что якобы Сидячий Бык убил генерала Кастера?

В то время я был еще слишком юн, чтобы понять всю трагичность этой истории.

Несколько недель спустя на гастроли в Филадельфию приехала труппа артистов. С ними было несколько человек индейцев племени Сиу.

Я поспешил в театр, чтобы встретиться со своими соотечественниками. Одного из индейцев звали Храбрый Лось. С индейцами были жены и несколько детей. Они выступали в небольшом зале театра. Я стал сбоку у самой сцены и долго смотрел на них. Но они меня не заметили.

Дети протягивали публике небольшой ящик, и зрители опускали туда монеты. Я заметил, что толстый шнур протянут поперек зала перед сценой. Я поднял шнур и прошел к подмосткам. Один из индейцев сказал другому:

- Посмотри-ка на этого бледнолицего парня, он идет сюда.

Я поднялся на подмостки и стал здороваться за руку со всеми присутствующими индейцами. Мне кажется, что они подумали про себя: "Вот глупый парень, он хочет обратить на себя внимание".

Тогда я заговорил с ними на языке Сиу.

Я сказал:

- Я узнаю всех вас, друзья, хотя вы меня и не узнаете. Вы ведь все из резервации Розбад, откуда и я.

Тогда одна из женщин воскликнула:

- О, да ведь это же сын Отважного Медведя!

Как они обрадовались все, узнав меня! Они обнимали меня и не выпускали из своих объятий, и я вспомнил такую же сердечную встречу, которую мне устроили здесь индейцы Сидячего Быка.

Храбрый Лось был очень болен и просил меня передать бледнолицему антрепренеру, чтобы тот отпустил его домой.

Бледнолицый ответил, что они все вернутся в резервацию, как только окончатся спектакли в Филадельфии. Я был последним из нашего племени, кто видел Храброго Лося и говорил с ним. На следующий день ему стало так плохо, что его отвезли в больницу.

Труппа бледнолицых артистов вместе с индейцами поехала на гастроли в Нью-Йорк. Никто больше не видел Храброго Лося. До сегодняшнего дня никто не знает, что с ним стало. О его смерти нигде не было объявлено. Никто из родных не мог найти больницу, в которую его поместили, его бедной старушке жене пришлось одной вернуться домой.

Такова была горькая доля наших отважных вождей: Сидячего Быка и Храброго Лося. С грустью вспоминаю я эти последние встречи.

НА РОДИНУ

Девушка, которая работала рядом со мной в бухгалтерии универсального магазина, ушла с этой работы и стала преподавать в школе. Каждое воскресенье мы встречались с ней, и она любила читать мне вслух. Мне она очень нравилась, но я ей ни разу об этом не сказал.

Наступили школьные летние каникулы, и общежитие, в котором я жил, должно было закрыться на лето, так как учащаяся молодежь разъезжалась в разные стороны.

Я написал капитану Пратту, что очутился без квартиры, и спрашивал его совета, что делать. Скоро на мое имя пришло письмо, в котором капитан приглашал меня приехать в Карлисл и провести там лето. Но мне захотелось продолжать работу в универсальном магазине, и я ответил капитану Пратту, что постараюсь отыскать квартиру, с тем чтобы остаться в Филадельфии на работе.

Я употребил все усилия, чтобы найти себе приличную комнату или просто койку в хорошей семье. Но все было напрасно. Бывало, что попадалась подходящая комната, и я пробовал договариваться, но как только люди узнавали, что я индеец, они смотрели на меня с удивлением и сейчас же отказывали.

- Нет, нет, поищите где-нибудь в другом месте, индейцев мы не пускаем к себе в дом. - Вот ответ, который я постоянно слышал. Ничего больше не оставалось, как воспользоваться разрешением капитана Пратта провести лето в Карлисле. Но когда я приехал туда, то оказалось, что занятий в школе не было, все ученики были разосланы в разные стороны на работу.

Не находя для себя интересных занятий, не имея возможности перекинуться словом с кем-нибудь из своих, я стал тосковать и попросил капитана Пратта отпустить меня домой. Он стал возражать:

- Нет, Лютер, я хочу, чтобы ты у нас остался. Когда кончатся летние каникулы и школа возобновит работу, я дам тебе разрешение полностью посещать все занятия в школе, а не так, как раньше, когда ты учился только полдня; или, если тебя больше устроит, полдня можешь учиться, а полдня работать в кладовой.

Но уговаривать теперь меня было трудно. Мой ответ был один и тот же: "Я хочу поехать домой". Только мне не хотелось бежать из школы, как это сделали некоторые из наших мальчиков. Мне хотелось получить разрешение капитана Пратта. Об этом я ему и сказал.

- Хорошо, - наконец согласился он. - Только дай мне слово, что ты вернешься к нам.

Я поблагодарил капитана Пратта, но никакого определенного обещания я не мог ему дать.

Капитан Пратт написал письмо агенту нашей резервации и дал мне деньги на билет.

Итак, я простился со школьной жизнью и отправится в обратный путь на родину, где жизнь моего народа после исчезновения бизонов потекла совсем по другому руслу: никто уже из индейцев не охотился, надо было другим трудом обеспечить себе пищу и одежду.

Дорога прошла довольно тоскливо, так как я не решался с кем-нибудь познакомиться и ехал все время один, забившись в угол вагона.

Было раннее утро, когда поезд остановился на станции Валентайн (штат Небраска). На платформе я увидел отца. Не могу передать, какая это была для меня радость, - ведь мы так долго были в разлуке. Отец крепко обнял меня видно, и он тосковал. Поговорив немного, мы пошли в буфет позавтракать. Отец заботливо угощал меня, он знал, что я в дороге ничего не ел.

Прошло немного времени, и мы уже сидели в пролетке отца, запряженной парой крапчатых мустангов.

На полпути мы сделали привал: распрягли лошадей, перекусили немного и отдохнули часок. После этого мы продолжали свой путь. Наконец вдали показалась резервация. Наши родственники уже слыхали о моем возвращении, поэтому в доме отца собралось много народу. Некоторые из них сердечно приветствовали меня, другие не решались подать мне руку. Я потом только узнал, что среди окончивших Карлислскую школу были ребята, которые стеснялись общества стариков индейцев и отказывались здороваться с ними за руку. Были и такие, которые прикидывались, что они забыли родной язык.

Весь вечер только один я и говорил, стараясь рассказать все, что мог вспомнить о нашей школьной жизни, и ответить на многочисленные вопросы. Я слышал несколько замечаний о том, что моя кожа посветлела, - это на самом деле было так, ведь мне пришлось целыми днями быть в помещении магазина, когда я работал в Филадельфии.

Я хорошо выспался в ту ночь дома в чистой постели.

На следующий день мне прежде всего захотелось навестить свою родную мать, которая, как я уже говорил, жила отдельно от нас. Я сказал о своем желании отцу. От него я узнал самую грустную весть, которую только можно услышать: моя мать умерла во время голодовки, пока я учился на востоке. Отец не известил меня о ее смерти, он боялся огорчить меня этой печальной вестью на чужбине, где и без того нам было очень тяжело.

Я СТАЛ УЧИТЕЛЕМ

Проснувшись на следующий день и еще не совсем очнувшись от сна, я не сразу понял, где я:

все еще казалось, что затрубит горн в час подъема или тебе самому надо будет трубить, чтобы поднять товарищей. Но потом я вспомнил, что вернулся домой.

Да, школьная жизнь со всеми ее трудностями и огорчениями осталась позади. Теперь надо было здесь найти работу и трудиться, трудиться и своим примером учить других.

Позавтракав, я достал письмо капитана Пратта, которое он адресовал здешнему агенту, и отправился к нему в контору.

Агента звали мистер Райт. Я поздоровался с ним и протянул письмо.

Прочитав письмо, агент сказал:

- Ладно, я тебя устрою на работу, приходи завтра. Моя дочь работает здесь школьной учительницей, ты будешь ее помощником.

На этом кончился наш деловой разговор, и я ушел домой.

Моя педагогическая работа началась с 1884 года, когда мне было 16 лет.

В то время задача, которая стояла перед учителем индейской резервации, была несложная. Вовсе не требовалось быть хорошо образованным человеком, чтобы преподавать в индейской школе. Самым главным было научить наших детей писать их имена по-английски; затем следовало изучение латинской азбуки; потом учили детей читать по-английски и, наконец, считать.

Мне очень нравилась эта работа, и дети, с которыми я занимался, учились хорошо. В первой книге для чтения было много маленьких картинок, это делало урок более занимательным и помогало запоминать. Я заставлял детей прочитать одну строчку по-английски, и, если они не понимали все, что прочли, я им объяснял содержание прочитанного на языке Сиу.