Пастухи призраков (СИ) - Ламичева Юлия

– Не в курсе! – рявкнул Дима и осторожно добавил: – Я-то всегда знал, кто ты. Думал, для тебя так же нормально знать про меня.

Лена постно поджала губы.

– И кто же я?

– Вот накой выделываешься? – заныл Дима. – Все вы, бабы, так: хотите, чтоб с вами начистоту, в душу лезете, а как до ваших делишек – крутите хвостами. Я перед тобой раскрылся, а ты сейчас начнёшь мне втирать, что с Ромкой случайно получилось, и вчера случайно, ты не ты, зверюшка не твоя, а зелёная дрянь, что вы тут по чистой ошибке круглые сутки наворачиваете – мазь от диатеза. На фига я с тобой вообще разговариваю после того, чего вчера нагляделся?!

– Ты опять?! – нахмурилась было Лена, но против воли признала, что кое в чём Димка прав. С другой стороны, то, что он спьяну продемонстрировал больше, чем хотел бы на трезвую голову, не означает, что Лена обязана заниматься стриптизом из солидарности. Всё же чего такого он нагляделся?

– В двух вещах можешь мне поверить. Первое: я не хотела причинить тебе вред, ну, и Ромке, и никому другому, это главное. Второе: я сама не понимаю, что происходит. Мне кажется, никто не понимает. Если ты что-то видел и можешь поделиться, будет здорово, нет – дело твоё, без обид. И на тему кто я: я предпочитаю считать себя человеком с неисследованными способностями, усвоил?

– Тогда и я это же самое, – фыркнул Дима.

– В принципе да. Но ты и под определение оборотня правильно подпадаешь: оборотень – ну, это тот, кто превращается во что-то другое. А у нас в семье просто передаются способности. Неисследованные, – Лена замялась. – Дим, у меня что, на лбу написано…

– Вроде того. Вокруг тебя такие… завихрения в разные стороны… даже пытаться не буду объяснять. Если б ты могла трансформироваться, сама бы заметила. Не парься, люди не видят, а у собак нет подходящих выражений. Совсем нет выражений. Это проблема. Я мало что могу рассказать из собачьего опыта, даже не помню почти ничего. Чтобы помнить, тоже нужны слова. Со мной ведь тоже непросто по определениям. Больше всего подходит «раздвоение личности», хотя мне не нравится, звучит как диагноз и тоже не совсем в тему. Короче, в моём случае – это две сущности в одном флаконе, человек и собака, но и то, и другое – я, поэтому оно всё же не раздвоение. То есть это я так понимаю, а проконсультироваться негде, не к психиатру же идти. К Иннокентию Германовичу я б сходил, жалко он не в теме.

– С папой нельзя сказать наверняка, – заметила Лена, – хотя это даже для него чересчур. А ты никогда не встречал кого-то вроде себя?

– Нет. Это ведьм в каждой подворотне десяток сидит.

– Шовинист несчастный.

– Чего сразу шовинист? Полно баб, особенно бабок… бабы вообще…

– Так всё-таки, что ты вчера видел?

– Я тебе вчера и сказал.

– Ага, что у меня нет домового и мохнатых слизней.

– Да пойми ты, это фауна! Или флора… энергетическая. Короче, должны быть, и точка, – упрямо насупился Дима. – Вчера я долго болтался на грани трансформации, то есть ещё соображал как человек, но собака во мне уже смотрела моими глазами, или я смотрел собачьими глазами… вот, блин! Как качели – вверх… вниз…. Нет, не могу объяснить, хоть тресни. Короче, у тебя в квартире полная стерильность, такое бывает в очень паршивых местах, где и находиться не стоит. Это самое я пытался тебе объяснить.

– Ну не знаю, – развела руками Лена. – Фанту с Нюсей наша флора не напрягает. Нюсю как раз ваша фауна напрягает, чтоб ты знал. Вместе с домовым. Так что не так кроме отсутствия слизней? Ты видел волка?

Дима зашагал по кухне (хоть тапки не надел –  не хватало явления Нюси на самом интересном месте).

– Не то чтобы видел…  когда я стал тебе прояснять, какая у тебя дома параша, а ты упёрлась…. Эта ваша бабская упёртость меня всегда выводит…

– Дим, не отвлекайся, твои претензии к бабам мне давно известны.

– Ты стояла,… посмотрела на меня,… и… когда он из тебя выскочил, собака взяла контроль на себя. Дальше не помню.

– Кто выскочил?

– Волк, – ответил Дима, опустив глаза.

– И из какого места он у меня выпрыгивает?

Дима нарезал ещё несколько кругов по кухне. От его мельтешения начала кружиться голова.

– Сядь, наконец! Я не поняла, ты намекаешь, что я вервольф?

– Нет же! Рядом с тобой что-то живёт. А может, и в тебе. И оно реально жрёт всё вокруг, поэтому кругом тебя чисто, – Дима трусовато покосился на Лену. – Если ты уверена, что не вызывала эту тварь нарочно…

– Дим, ты меня достал!

– Я много разной литературы читал, на разные темы. У вас в семье народ не умирает при мутных обстоятельствах?

Помолчали. Лена прикидывала степень мутности семейных смертей.

– Что ты собираешься делать? – спросил Дима. – Или ты мне по-прежнему не веришь?

– Верю, – вздохнула Лена. – Мне ещё до тебя один ценный специалист что-то похожее наговорил. Живёшь так, живёшь, вдруг «здравствуй, жирненький песец».

– А этот специалист поможет?

– Щаз! У него самого проблем выше крыши, причём намного. Но у меня есть идейка. Как раз вчера я пыталась её воплотить, за этим ты мне и понадобился, ну, караулить. Кто мог знать, что вы такие все чувствительные! У тебя полнолуние, Нюся с Фантой медиумы, блин, придётся к папе ехать.

– Это правильно, Иннокентий Германович разберётся. Вот теперь я реально на работу опоздаю. Ты… ты никому про меня не…

– Первым делом побегу к Нине Павловне делиться впечатлениями, ни минуты не стану терять: надо же поддерживать репутацию психованной алкоголички. Возьми жвачку, мне скоро к Татьяне Викторовне подлизываться насчёт Нюсиной передержки, а от тебя амбре.

В дверях Дима остановился.

– Не думал, что скажу, но мне приятно, что ты теперь знаешь. Мама делает вид, будто у нас всё как у людей. Пожилой человек, сердце, давление. Бабуля последние десять лет в маразме. А иногда выговориться просто необходимо. Оборотень – это ж находка для психиатра, безо всяких полнолуний сядешь на успокоительные, только с ними алкоголь нельзя. Спасаюсь йогой и боевыми искусствами. Выпить тоже хорошо помогает. Давно бы свихнулся, но звериная часть гораздо устойчивей к проблемам с крышей, чем человеческая.

– Ни разу не видела сумасшедшей собаки, – авторитетно подтвердила Лена. – Наш главврач утверждал, что животные не сходят с ума. Я, правда, сомневаюсь, но лично мне не попадались. Нервные – да, с поломанной психикой – сколько угодно, но не сумасшедшие.

***

Вытянувшись точно примерный покойник, Лена лежала на белом покрывале в белой комнате с полом настолько белым, что ходить по нему казалось кощунством, особенно если ноги не то чтобы очень чистые. Над таким полом надо левитировать, едва касаясь педикюром (которого у Лены не водилось). По больничному стерильная, прохладная, свето- и звукоизолированная комната больше смахивала на бункер, нежели на гостевую спальню пентхауса. А что, однажды папа жил в подвале при морге, куда устроил Лене экскурсию на девятый день рождения. Весёлый парень-санитар подарил ей собственноручно ощипанный и сваренный череп (бабушка долго осаждала кладбищенского сторожа по поводу незаконного захоронения неопознанных останков).

Знакомое давление на глазные яблоки, будто в детстве, когда жмёшь ладошками веки, чтобы полюбоваться звёздочками. Вместо звёздочек Лену встретила тьма и с чавканьем проглотила. Началось соскальзывание в зелень потока, медленное и невыразимо приятное, прерванное ещё более грубо, чем в прошлый раз – удар в бок едва не вышиб из Лены дух.

Она снова оказалась в темноте, но в темноте обычной, как если зажмуриться, скажем, в туалете, выключить свет и запереться (интересно, кому и зачем это может понадобиться?). Запахи и звуки хлынули в Лену с сокрушительной силой. Большую их часть она не умела опознать. У Лены возникла уверенность, что она воспринимает мир чувствами другого существа, не человека. Оно лежало в лесу, между корнями поваленного дерева, а человек сидел на стволе и говорил. Лена не понимала слов, так как их не понимало существо, но и без слов было ясно: человек убеждает зверя, что вместе им будет лучше. Несмотря на исходящий от человека пугающий смрад, зверь соглашался. Почему ничего не видно? В этот момент Лена поняла, что значит быть слепым и иметь хвост. Зверь принял решение. Вспышка света.