Масонство в прошлом и настоящем - Микеле Морамарко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В которой отсутствуют зазоры между объектом и образом, который этот объект порождает в психике субъекта. В символе как бы сплавлены воедино объект и суггестивные значения, которые мы ему приписываем. По этой причине символическое познание является в конечном итоге актом творчества. Недаром античное искусство было не имитативным, как современное, а символическим. Так, Нойманн, например, пишет: «Как для первобытного человека, так и для нас, распознающих символ, не существует объекта «дерево» вне нас и образа «дерево» внутри нас, которые затем, как в фотографии, совмещались бы методом наложения. Та часть целостной реальности, которую мы именуем «дерево», распознается первоначально символическим образом личностью, которая целостным образом обращена к этой реальности»[95]. Символическое познание развивается благодаря деятельности человеческой души уже в тот момент, когда она сама еще не развила в себе четкую функциональную дифференциацию. В силу этого символ всегда архаичен (если угодно, традиционален), ибо содержащаяся в нем идея всегда соответствует архаической стадии развития (относительно недифференцированной) сознания. Всякий раз, когда современный человек прибегает к симво лическому образу мышления, он вынужден пробуждать в себе человека архаики, обладавшего той способностью, которую антрополог Луи Леви-Брюль определяет как «мистическое соучастие», иными словами, чувство при надлежности к природе, которая так же, как и он, обладает душой и пребывает в динамическом равновесии. В самом деле, если вдуматься, то ведь и для нас, сегодняшних, объект и событие приобретают символическое значение, когда мы наделяем их душой: что- нибудь из одежды ушедшего из жизни близкого человека сохраняется нами с любовью и пиететом, постепенно превращаясь в священный символ, ибо, полагаем мы, слушая подсказку своего бессознательного, этот предмет наделен душой; по меньшей мере, убеждает нас бессознательное, он одухотворен душой близкого и любимого человека. В коллективном бессознательном ничего не изменилось со времен буддистских «ступ» и войн за обладание святым и мощами древнего христианства. И сегодня здесь все то же, как было тысячелетия назад. Тогда, как и сегодня, символическая психическая деятельность наполняла жизнью и силой все то, что, казалось бы, давно Умерло и бездыханно.
Согласно Нойманну, символическое сознание «филогенетически и онтогенетически предшествует осознанию реальности со стороны дифференцированного сознания… Процесс, который должен затем воспоследовать, связанный с дифференциацией сознания, воспроизводя схему дупликации: внутреннее — внешнее, психика — мир, приводит к разделению этого целостного и символического образа на образ внутренний (так называемую психику) и на образ внешний (так называемую физику)»[96]. Очевидно, дифференциация сознания и соответствующее этой дифференциации развитие «специализированной» мысли вдвойне основано на отделении субъекта или объекта познаваемой реальности (например, «человек» и «дерево»), равно как и на анализе различных аспектов объекта (морфология, структура растительной клетки и т. п.), где, напротив, символическое сознание является, по существу, синтетическим; все это, несомненно, сыграло величайшую роль в интеллектуальном возвышении человека. Однако, замечает Нойманн, «дифференцированное сознание — это то же самое, как если бы мы, желая лучше слышать, закрыли глаза и превратились в слух. Поступая таким образом, мы, действительно, при обретаем возможность лучше слышать, но при этом воспринимаем только какую-то одну часть чувственной реальности. Более адекватно мы познаем ее в целостности проявлений, если не только слышим, но и воспринимаем ее запахи и ощущаем ее руками»[97].
Итак, дифференциация сознания и развитие специализированной мысли обеднили целостное восприятие реальности, которое возможно восстановить или воссоздать только благодаря пробуждению символического мышления. Упадок религиозности в современном мире является не чем иным, как упадком символического мышления в той мере, в какой религиозность является человеческому горизонту одновременно с восприятием целостного духовного субстрата и благодаря первой символической операции — наделению нематериальным значением материальных объектов. Для полноты картины следует, правда, сказать и о том, что падение религиозности порождено отчасти и самими историческими религиями, которые, оставаясь, по словам Юнга, «психотерапевтическими системами в самом узком смысле этого термина и сохраняя свои монументальные пропорции»[98], превратили символы в окостеневшие догмы, лишив их во многом психодинамической эффективности и познавательной функциональности. В конечном итоге, согласно психологической школе, основанной Юнгом, неиспользование человеком своих «символических способностей» является тяжелой психической травмой, вызывая патологические проявления первой и самой древней психической диссоциации — разделения духовности и мира, «эго» и «не-эго». Напротив, подчеркивает Нойманн, целостная символическая реальность и «есть тот мир, который возникает всякий раз, когда поляризация действительности на внешнее и внутреннее, связанная с диссоциацией психической системы, еще не произошла или уже отсутствует. Это мир совершенно особый, мир целостного преобразования реальности. Он такой, каким его переживает творческий человек»[99]. Среди философов науки одним из наиболее выдающихся ее представителей, поставивших вопрос о значении символа в познавательном процессе, был математик, физик и астроном Артур Стэнли Эддингтон (1882–1944).
Символ, по Эддингтону, является формой, скрывающей непознаваемую реальность, которую он одновременно открывает. Это — традиционное эзотерическое понимание символа, хотя нам неизвестно, чтобы Эддингтон был адептом оккультных наук или принадлежал к масонам или иным инициационно-символическим организациям, каким был вызвавший в свое время немало шума орден герметистов «Золотая заря»[100], основанный в 1887 г. и действовавший в первое десятилетие XX в. под великим магистерством поэта Йитса в Англии.
Однако, прежде чем подробно изложить эпистемологическую проблематику Эддингтона, быть может, целесообразно сказать несколько слов о его научной работе в области физики и астрономии.
В 1914 г. в одной из статей, посвященных движению звезд, Эддингтон выдвинул гипотезу, согласно которой спиралевидные туманности, считавшиеся в то время принадлежащими нашей галактике, на самом деле являются по отношению к ней внешними системами. Они, как выразился Эддингтон, являются другими островами вселенной.
В своих исследованиях, посвященных вопросу становления галактик, английский ученый доказал, что «перенос тепловой энергии от ядра к внешней поверхности звезды происходит почти исключительным образом благодаря лучистой энергии». Он исследовал также содержание водорода в звездах и периодические пульсации цефеидов (сверхгигантских звезд). Он глубоко интересовался теорией относительности и сумел снабдить ее еще одним доказательством. 29 мая 1929 г., во время солнечного затмения, Эддингтон, находясь в составе британской экспедиции на Принцевых островах, фотографически установил, что звездный свет изгибается, проходя возле нашего светила. Тем самым он подтвердил одну из Эйнштейновых дедукций в связи с теорией относительности.
Абетти в своей «Истории астрономии» пишет, например, что «Эддингтон предпринял попытку разработать фундаментальную теорию,
