Ричард Длинные Руки – воин Господа - Гай Орловский

А еще дальше, в свободном месте между просторной оружейной мастерской и великолепной конюшней, собрал вокруг себя праздный народ какой-то растрепанный проповедник, что-то выкрикивает, вздымает к небу костлявые руки, рвет на себе остатки волос и разбрасывает в стороны. Он показался мне провинциальным трагиком.

Я остановился в темной нише и смотрел с жадным любопытством. До этого почти месяц ехал в команде Ланселота, где если и говорили о Морданте, то с ненавистью и презрением. Ладно, Ланселот мне не указ, но Мордант ненавидит и Бернард, а он мне друг, о Морданте с презрением отозвалась принцесса, а для меня ее мнение свято, Мордант при мне обругал и проклял насмешливый умница Асмер…

И все-таки… все-таки странное очарование вопреки моему желанию медленно заползает в мою душу. Мордант – типичное средневековое королевство, но именно таким я и представлял Средневековье: огромные каменные стены и башни, замок, катапульты, шумный рынок… но одновременно обилие еды и питья, множество праздного народа, что собирается вокруг бродячих певцов и жонглеров, из множества оружейных выносят охапками мечи вперемешку с косами, сохами, а то и плугами, в булочных пекут сладкие хлебцы и тут же выкладывают для продажи, торговцы хватают за руки и показывают на горы винограда, на яблоки, истекающие сладким соком груши, а чуть дальше начинаются длинные ряды, заполненные крупной речной рыбой, толстой, жирной, с раздутыми от икры боками…

Сейчас ночь, но о ней напоминает только черное небо, а жизнь кипит, бурлит… Близость войны почти не ощущается, мне никак не удавалось пробудить в себе гнев на коллаборационистов. Мордант явно сотрудничает или торгует с Тьмой, это ясно. А может, то и другое. Здесь просто заняты собой, своими реформами, а в общей войне либо не участвуют, либо в самом минимальном объеме. Типичная нормальная реакция современного мне государства: на меня не напали, а выступать под знаменем некой общей идеи… не смешите мои тапочки! Какие общие идеи с Зорром, где попы почти что правят королевством?

Стараясь не привлекать внимания, я прошел тихонько через двор, остановился возле колодца, жадно напился. На меня тоже деликатно не обращали внимания, хотя явно знают о моем статусе пленника. Молоденькие женщины хихикали и бросали игривые взгляды. Одна прошла совсем близко, пахнуло запахом свежего молока и сена, веселые глазки стрельнули в мою сторону. Я услышал быстрый шепот:

– Я свободна вечером… И ночью тоже…

Я невольно проводил ее взглядом. Спина прямая, в поясе тонкая, а широкие бедра так и ходят, как волны прибоя, из стороны в сторону. Даже чересчур покачиваются, дразнят. Уверена, что я не в силах оторвать взор.

Из приземистого строения доносится перестук молотков. Из нарочито дырявой крыши вырываются клубы дыма, что на темном небе кажутся серыми, зато снопы искр уносятся быстро, трепещуще. Вот рассыпались в выси бенгальскими огоньками… Жизнь кипит, ведь ночь же, должны работать разве что булочники, чтобы к утру был свежий хлеб, да стражи обязаны бдить, но здесь ночная жизнь в полном разгаре, как на Тверской…

Обходя двор, я добрел до просторной конюшни. Оттуда вкусно пахнет свежим сеном, чистейшей водой, ячменем или пшеницей, не различаю их, но как наяву вообразил себе крупные зерна. Интересно, какие тут кони… А может, в этой конюшне у них и ручные драконы? Или одомашненные?

Я осторожно приоткрыл дверь. Стойла начинаются дальше, а от ворот и метров на пять во все стороны свалены кипы свежайшего сена. Молоденькая девушка лежала на сене, готовясь заснуть, уютно устроилась, а при моем вторжении испуганно приподняла голову. Наши взгляды встретились. Ее щеки начал заливать румянец, она испуганно поправила платье, натягивая его на пятки, снова посмотрела на меня испуганно, румянец разлился на все лицо, покраснел даже лоб, запылали уши, стала розовой шея…

Я улыбнулся ей – ну чего так трусит, она несмело улыбнулась тоже, и я опустился на сено с нею рядом. Я почти слышал, как испуганно колотится ее сердечко. Глаза ее заблестели, как будто она готовилась зареветь. Я приглашающе вытянул руку, она вздрогнула, но послушно опустила на нее голову. Я почесал ей за ухом, она вздохнула с благодарностью, придвинулась и положила голову мне на плечо, рукой трепетно обхватила за шею.

Я непроизвольно прижал ее к своему уже горячему телу, но вместо жара в чреслах чувствовал странную нежность, от которой защипало в глазах, а в груди стеснило дыхание. Ее волосы щекотали нос и губы, я почти жадно вдыхал аромат свежего сена, пахучих трав и цветов.

Девушка шевельнулась, она словно старалась втиснуться в меня, прячась от сурового злого мира, что обступил нас со всех сторон. Я чувствовал тепло ее мягкого тела, чувствовал его нежность, но все страшился спугнуть очарование, что посетило впервые со дня… нет, впервые в жизни.

Сверху посыпались мелкие сухие травинки – это ветер над крышей смахнул с балки клок сена. Под темным потолком пробежал мелкий зверек, в сене некстати затирлинькал уцелевший кузнечик. Или сверчок. Я закрыл глаза, стало жарко, словно огонь разгорался внутри головы.

Девушка шевельнулась, я увидел ее широко расставленные глаза. Ее пухлые губы показались сердито надутыми, потом я решил, что она вот-вот заплачет. Я привлек ее снова к себе, не в силах видеть вопрошающие глаза.

Волна жара наконец захлестнула мозг, затопила сознание. Я мял ее покорное тело, оно стонало и запрокидывало голову, я чувствовал, что не удержал в себе зверя, грязного и похотливого, зверь тут же завладел душой, телом, и я, ощутив себе оборотнем, использовал ее тело для своих звериных нужд, остановиться не мог и даже не пытался, пока огненная лава не прорвала мир. Я вскрикнул, зарычал по-звериному. Волна сладострастия тряхнула еще и еще, удовлетворенный зверь наконец уполз в свою нору, а я обнаружил, что лежу на растерзанной женщине…

Волна раскаяния была такой острой, словно я средь бела дня побил стекла на троллейбусной остановке. Следующей мыслью было схватить ее в охапку и пообещать жениться… как-нибудь потом, когда вернусь из похода, но послышались всхлипывания, я повернулся, девушка смотрит со страхом, губы ее распухли, на нижней кровоподтек.

– Прости, – сказал я с раскаянием.

Мои руки сами по себе схватили ее в объятия, я гладил ее по голове, утешал, даже чесал спину, не зная, как еще утешить, ибо в этот миг утешить ее казалось даже важнее, чем вся наша поездка с Беольдром.

Она приподняла голову, я снова увидел в ее глазах страх.

– Вам, милорд, – проговорила она едва слышно, – было со мной… неинтересно? Мне так стыдно!.. У меня плохая одежда… и я ничего не умею.

Ее чистые глаза наполнились слезами. Я схватил ее голову в обе ладони, прижал к своей груди. Сердце колотилось часто и мощно. Она ревет не потому, что я ее обидел, а из страха, что мне с ней не понравится!