Тесты для настоящих мужчин. Сборник - Валентин Черных

— Благодарю вас. — Главный тоже встал. — Вы очень интересно начали книгу. Как только вы ее закончите, у нас к вам будут и другие предложения.

Ну и сука же я. Должна быть им благодарна, что пригласили и дали работу, а я их тут же заложила, как только Пират мне предложил более выгодную сделку. Я подставляла издательство. Но они тоже подставляли меня, наверняка пригласив, чтобы Пират мне отказал, и тогда бы они взяли его измором. Они были пиратами, но и я тоже оказалась пираткой.

Когда я несколько дней назад вошла в издательство, то позавидовала молодым, хорошо одетым и таким уверенным женщинам. Сейчас я им не завидовала. И те пятьсот долларов, которые они получали, мне показались очень средними деньгами.

За оставшийся вечер я сделала многое. Съездила на «Горбушку», почти официальный центр продажи видеокассет, купила четыре кассеты фильма «Ниже пояса». Я понимала, что выпустить роман по этому фильму попытается обязательно какое-то одно из сотен издательств. Я их могу опередить только за счет нестандартной организации выпуска романа. Роман мог быть заказан уже два дня назад, как только появилась видеокассета. Старт дан, и я своих потенциальных соперников могла обойти только за счет скорости.

Я лично знала сценаристов как минимум четырех выпусков ВГИКа, это почти пятьдесят персон. Из них я должна была определить и уговорить одного. Хотя почему одного? Роман, как и сценарий, могут писать сразу несколько человек.

Я завезла видеокассету секретарю-машинистке отдела боеприпасов своего издательства, которая печатала с диктофона, значит, сможет и с видеомагнитофона.

— Отпечатай только диалоги, — попросила я.

Потом я позвонила Брагиной, она жила в центре, и заехала к ней: мне был нужен телефон. Мы попили кофе, поговорили о наших однокурсницах: кто где работает, кто с кем спит и кто не спит ни с кем вроде меня.

Нужного мне автора я вычислила, пока ехала к Брагиной. Курсом старше нас на сценарном факультете учился Вася Дедков, который обладал уникальной способностью растворяться. Если перед тем, как писать свой сценарий, он смотрел фильм Пазолини, то его сценарий был слепком Пазолини, хотя действие его происходило в Рязанской области.

Я позвонила Дедкову и объяснила суть работы.

— Перепечатанные диалоги ты получишь завтра. За страницу текста ты будешь получать два доллара, нужно пятьсот страниц.

— Есть проблема, — сказал Дедков после небольшой паузы. — Действие фильма, насколько я понял, происходит в Нью-Йорке. Я ни разу там не был. Я не определю, в каких районах Нью-Йорка ходит этот супермен, в марках машин я более-менее разбираюсь, но все детали быта: названия холодильников, пылесосов, телевизоров — их ведь надо из изображения перевести в слова.

Я учла и продумала и эту проблему.

— Ты Вику с параллельного киноведческого знаешь?

— Знаю.

— Она прожила в Нью-Йорке с родителями шесть лет, сейчас у нее там парень, и она к нему мотается в год по два раза. Я попытаюсь с нею договориться, чтобы она тебе прокомментировала всю фактографию по фильму.

— Это скажется на моем гонораре?

— Нет.

Я и так ему пообещала мизер, ниже спускаться нельзя.

— Тогда нет проблем.

Подпольный автор будущего бестселлера сразу повеселел.

Я позвонила заведующей складом типографии, и мы встретились у нее дома. Она, как и я, была в вынужденном отпуске, а утром и вечером убирала какой-то офис рядом со своим домом.

Она мгновенно поняла, что мне надо. Мы подсчитали, сколько потребуется на тираж в пятьдесят тысяч. У нее на складе были излишки. В результате бумага мне обошлась в два раза дешевле самой низкой цены на бумагу в этом месяце. Я ей тут же оплатила излишки и дала деньги для начальника типографии. Я впервые убедилась, что можно украсть по-крупному, если человек заинтересован, чтобы у него украли, ведь крали не его личное, а государственное, мифически-общее, значит, ничье. К тому же она распоряжалась такими огромными ценностями и получала за свою ответственность такую мизерную зарплату, что воровство считала, наверное, разумным перераспределением или местью государству, которое не ценило ее верности и ответственности.

Самое странное, я не испытывала никаких колебаний, угрызений совести, что украла собственность нескольких американцев. Я не заплачу и половины стоимости работы автора, я украла две тонны бумаги у государства и еще украду, не платя за электричество, амортизацию типографского оборудования, я заплачу только девочкам-печатникам, и то мизер.

Это был незапланированный вызов. Я знал, что для консультаций приезжает светило английской онкологии. И раньше вызывали зарубежных медиков, но привилегией быть осмотренным мировой величиной раньше пользовались не больше двух десятков деятелей первой величины в стране. В этот раз английского хирурга-онколога вызвали для тещи чиновника из администрации президента. Я хорошо знал стоимость визита и операции — зарплата нескольких сот рабочих за год.

Англичанин посмотрел мои анализы, осмотрел меня и стал говорить медленно, чтобы переводчица успевала переводить. Я заговорил с ним по-английски, вернее, мой английский был похож на американский. Даже американцы принимали меня за техасца, Татьяна с детства жила в Далласе.

— Вы долго жили в Америке? — спросил хирург.

— Моя жена американка.

Хирург был моложе меня лет на двадцать, но тоже не мальчик.

— Я советую вам оперироваться, вы выиграете несколько лет жизни, — сказал хирург.

— Сколько?

Хирург еще раз посмотрел в выписку моей болезни и подчеркнул год моего рождения.

— Этот вопрос скорее к Богу, чем ко мне. Но без этой операции вы увидите очень немного рассветов. Простите за банальность.

— Я знаю. Местные эскулапы дают мне год.

— Они преувеличивают…

Консультирующие в Женеве трезво, по-швейцарски предупредили меня, по каким причинам я могу умереть во время операции или после. Тогда я принял решение не оперироваться. Теперь, когда появилась эта кариатида, так похожая на мою жену, мне бы не помешали два-три года жизни — хоть и иллюзорное, но все-таки возвращение в молодость. Но даже при удачной операции месяца три я буду прикован к постели, не исключено, что и вообще не встану. Я не хотел бы, чтобы она видела меня беспомощным. Человека, который не поднимается, вычеркивают из своей жизни и ждут, когда наступит конец. В разведке в тылу у немцев, если кто-то получал тяжелое ранение, ему оставляли пистолет с двумя патронами — второй патрон на случай осечки — и отходили в сторону: расставание с жизнью процесс интимный. Правда, был только один случай, когда разведчики не могли донести тяжелораненого до базы партизан.

Я поблагодарил хирурга и отказался от операции. Я хорошо знал свой организм. Изменения в нем я фиксировал каждые несколько дней. По моим расчетам, я мог продержаться еще около года. Я видел, как умирают с моей болезнью, и надеялся, что не пропущу момент, когда в последний раз использую свой именной вальтер.

Главный врач был раздражен. Можно его понять. Вызов и оплату англичанина списали бы за мой счет, не буквально моих денег, скорее моего имени — я все-таки был хоть и закрытой, но легендой советской разведки.

Я вернулся домой, пообедал, поспал полчаса, раньше до болезни я позволял себе час, теперь, когда времени у меня оставалось все меньше, я экономил даже не часы, минуты. Работу над книгой придется форсировать. Я включил диктофон. Ведь я могу наговаривать и без нее, не стоит ее загружать и перепечаткой, это сделает машинистка, ей надо оставить правку и конструирование, компоновку, уточнения, чтобы каждая глава читалась как детектив, хотя детективы я не любил и никогда не мог угадать, кто убийца. Писатели в отличие от разведчиков играли не по правилам, они облегчали задачи для своих героев. Завтра она задаст вопрос: как и почему меня, боевого офицера, командира батальона, перевели в разведку. Я включил диктофон:

— Причина в том, что я знал если не все, то очень многое о противнике. В милицейской школе нас учили вести допросы. Один из способов получения необходимой информации — не задавать конкретных вопросов. У воров тоже была своя этика: не закладывать своих. Солдату и офицеру во все века внушали, что раскрыть военную тайну — значит предать. В основном немецкие солдаты молчали на допросах. Я всегда помнил, что настоящий допрос не тогда, когда один задает вопросы, а другой отвечает. Самое большое искусство — получить ответ, не задавая вопроса в лоб. Я не жалел времени на допросы, у меня была организована слуховая разведка. Как-то я шел по окопам и услышал, как развлекаются солдаты. С немецкой стороны раздавался орудийный выстрел, и один из солдат определял калибр снаряда, расстояние, на котором расположено орудие. Я узнал, что по шуму двигателя он определял тип танка, грузовика, трактора. Солдат оказался музыкантом в своей прошлой мирной жизни. Наши и немецкие окопы разделяло не больше двухсот метров. Ночью мы солдата выдвигали почти вплотную к немецким окопам, маскировали, а следующей ночью забирали.