Журнал Наш Современник №6 (2001) - Журнал Наш Современник

Несколько позднее с мамой заговорил староста. Он тоже был из дезертиров, но старался быть обходительным с односельчанами.

- Скоро приедут немцы, они опишут скот и другое имущество. Вы не скрывайте, что муж в Красной Армии. Но говорите, что его мобилизовали насильно. Просите о снисхождении, может быть, пожалеют. Чай, они тоже люди.

Так и вышло. Офицер, худой и бесцветный, с неимоверно высокой кокардой на фуражке, в сопровождении переводчика и полицая начали обходить село. Заходили не во все дворы, но к нам пришли. Расспросили о запасах хлеба. Проверили хлев, погреб, побывали на чердаке - взять нечего. Мама закопала мешок зерна в огороде. Немец пристально посмотрел на маму, погрозил пальцем и изрек:

- Я строго наказывать тех, кто обманывать или вредить рейху.

Ушли и больше не возвращались.

Правда, весной 1943 года появился полицай. Он снова переписывал скот. Дома были мы со старшим братом. Он загнал меня на печку, чтобы я не сболтнул чего лишнего.

- Корову мы сдали еще в 1941 году. Держим 10 куриц и 5 уток. Больше ничего нет, кормить нечем, - сообщил брат.

Полицай уже не был таким ревностным, как в начале оккупации. Не стал проверять. Сделал вид, что исполнил свой долг. Направился к выходу, но тут я не выдержал. Как же, брат сказал неправду!

- У нас есть еще два поросенка, - крикнул я с печки.

Дверь захлопнулась. На мои слова не обратили внимания. Наверное, я не очень громко кричал. Но недолго пришлось мне огорчаться такой несправедливостью. В хату влетел брат с хворостиной и хорошо огрел меня поперек спины. Вечером мама объяснила, что я мог подвести брата под расстрел.

Во время оккупации немцы не особо свирепствовали в нашем селе, да и полицаи были порой снисходительными. Угоняли молодежь в Германию, но при желании можно было избежать такой участи. Кто-то из управы, а в последнее время и сам староста, нет-нет да и предупреждали о возможных облавах. Юноши и девушки прятались кто где мог. Мой брат, например, пересиживал это время или в другом селе, или в скирде на поле.

А вот моральное унижение пережить пришлось.

В первые рождественские праздники многие дезертиры принарядились, важно ходили по селу. Солдатки порой заискивали перед ними в расчете хоть на какую-то защиту.

Однажды и моя мать пригласила в хату бригадира и полицая. Угостила самогоном. Они выпили, закусили и повели разговор:

- Дурак твой Петр. Мы говорили ему - пойдем домой. Что тебе дала советская власть? Тебя раскулачили, в колхозе волам хвосты крутил, жил в нищете. Не коммунист, не еврей. Может, при новой власти заживем. Так куда там, он же патриот. Ты знаешь, что он ответил? "Я не власть защищаю, а Родину". Сказано - дурак.

Ничего не дало это угощение. Только на душе стало пакостно. Гости наговорили обидных слов, а помощи никакой не было. Наплакалась мама. Потом она рассказывала, что родители отца в самом деле несправедливо были раскулачены. Они жили не бедно, но и не очень богато. Работников не держали. Управлялись сами. Всю семью сослали на север. Там умер дед. А отец с матерью бежали (строгого контроля не было). В свое село возвращаться не решились. Поселились в степях под Кривым Рогом.

Но вот закончилась оккупация. С приходом Красной Армии все мужчины села были мобилизованы полевым военкоматом. Подросшие за эти годы парни вроде моего брата были направлены в учебные подразделения. Некоторые участвовали в боях, служили по семь лет. А остальные попали в штрафные части. Под Кривым Рогом велись тяжелые затяжные бои. Почти все бывшие дезертиры полегли недалеко от дома.

Вскоре возвратились в село те трое, что ушли на войну вместе с моим отцом. Все они были ранены и стали инвалидами. Не вернулся только отец. С помощью оставшихся в живых фронтовиков нам все же удалось получить из военкомата извещение, что отец пал смертью храбрых в бою под Ростовом-на-Дону 21 ноября 1941 года.

Замполит

Эту историю мне рассказал бывший фронтовик и мой хороший друг, которому я верил, как самому себе.

Сидорина, студента пединститута, вызвали в военкомат.

- Вы заканчиваете исторический факультет, - то ли спросил, то ли сказал утвердительно военком.

- Да.

- Армии нужны образованные люди. Есть мнение направить вас на курсы красных командиров. Согласны?

- Так точно, - почему-то перешел на военную терминологию Василий.

В общежитие возвращался почти вприпрыжку. Распирала радость. Открывалась прекрасная перспектива. Красная Армия пользовалась авторитетом у народа. Автопробег по пескам Каракумов, конный марафон киргизских всадников в Москву, спасение челюскинцев, подвиги Чкалова в сознании молодежи связывались с патриотизмом. А патриотизм - это защита Родины от многочисленных врагов. Армия - оплот непобедимости Советского Союза. Сидорину понятны и близки были энтузиазм и эйфория современников. Тем более что он лично участвовал в лыжном пробеге Москва - Ленинград.

Успешно окончил курсы. Получил направление на должность политрука артиллерийской батареи. Часть дислоцировалась в Молдавии. Спросил любимую девушку:

- Ты согласна?

По глазам понял, что согласна. Расписались в загсе и уехали с одним чемоданом на двоих. Несмотря на неустроенный быт, их медовому месяцу, казалось, не будет конца. Любимое дело; Кишинев, утопающий в зелени; вокруг высокие холмы, почти горы, укрытые садами и виноградниками. А какая романтика в непривычных названиях: Баймаклия, Дурлешты, Тараклия, Кайнары, Кагул.

И вдруг безмятежное счастье рухнуло в одну ночь. Фашисты бомбили Кишинев.

Сидорин вскочил с кровати, наскоро побрился (красноармейцы не должны видеть своего политрука в неприглядном виде ни при каких обстоятельствах), оделся.

Прибежал оповеститель:

- Товарищ политрук, приказано прибыть в часть.

- Иду, - а сам подумал: "Что приказывать? Неужели задержусь?"

Поцеловал жену. Бросил взгляд на растущий живот. Как-то она спросила: "Ты хочешь сына или дочь?" - "Все равно, любимая. У нас будет много детей".

Забежать домой больше не довелось. Прислал бойца с запиской: "Уезжай к родственникам в Казань. Береги себя и нашего..." - не дописал, торопился в часть.

Война, словно водоворот, закрутила, завертела, засосала. Потери личного состава и техники. Окружения и прорывы. Боль и страдания. Оставили Молдавию. Вот уже и пол-Украины позади. Порой, отступая, обгоняли беженцев. Стыдно было смотреть им в глаза. Нередко слышали от женщин: "Защитнички. Смажьте салом пятки, чтобы легче было улепетывать..."

Единственным утешением было только то, что подразделение Сидорина ни разу не оставило позиции без приказа.

Однажды батарею окружили. Политрук повел артиллеристов в рукопашную. Сам сцепился с мускулистым немцем. Оба понимали, что, как у гладиаторов, только один может остаться живым. Противники молча тянулись к горлу друг друга. Пущены в ход руки, ноги, головы. Немец впился зубами в нос Сидорина. Василий не чувствовал боли, не видел крови, только дышать стало нечем. Кое-как дотянулся до шеи. Вот артерия, а вот и кадык. Сдавил и оцепенел. Казалось, не будет конца этому объятию непримиримых врагов. Но вот фашист обмяк, пополз вниз. Политрук изловчился, выхватил кинжал и всадил по самую рукоятку в шею над ключицей.

Это был первый немец, убитый непосредственно. От него остался на всю жизнь рубец на носу. А сколько их полегло от пуль и снарядов политрука - не сосчитать.

"Я их не звал на мою землю", - мысленно говорил он в минуты раздумий.

Boeнная судьба привела Сидорина на Северный Кавказ. Часть стала на переформирование, пополнение. Перевели дух. Занялись розыском родных и близких. Перед началом наступления пришло письмо. Любимая и желанная сообщала, что вместе с дочкой ждут его и надеются на скорую встречу. Описала, как на машинах и повозках, опасаясь разродиться, бегом и ползком добиралась до Казани...

Как-то весенним днем (это было уже под Кенигсбергом) после совещания в блиндаже командир полка предложил офицерам покурить на воздухе. Теплая погода, зеленая травка, пение птиц заставили забыть на миг, что война рядом.

- Замполит, распорядись насчет табачку, - сказал командир, обнаружив, что не взял с собой курево.

Сидорин отошел. В это время не то прошуршал, не то глухо просвистел фугас. Инстинктивно прильнул к земле. Еще подумалось: "Вот посмеемся потом, как весь штаб прохлаждался на травке..."

Взрыв был такой силы, что казалось, земля раскололась. Деревца пригнулись, словно былинки. Осыпались комья почвы, булыжники. Развеялся дым. Поднялся Василий, а товарищей нет. Подбежал к тому месту, где оставил их, а там зияет воронка, дымятся клочья обмундирования - и ни одного живого.

Из оцепенения вывел командир разведотделения:

- Товарищ замполит, привели пленных. Прикажете отправить в штаб дивизии?