Король русалочьего моря - T. K. Лоурелл

дело попадались под руку. Исабель подумала и кинула парочку в комод, а последний, прежде чем закрыть резную дверцу, сжала в пальцах, вдыхая глубоко аромат дома. Но тут же вспомнила, что не одна, вздрогнула, быстро опомнившись, закрыла дверцу и села, положив на колени веер.

Новая соседка, если что и заметила, виду никак не подала. Собственно, она на Исабель и не смотрела: вдумчиво – иного слова не подберешь – перебирала книги, придирчиво решая, в каком порядке их поставить, и порой замирая над ними – то просто поглаживая кожаные переплеты длинными худыми пальцами, то открывая наугад, чтобы потом с видимым усилием оторваться от чтения. Безжалостно и неровно обрезанные волосы она нетерпеливо заправляла за уши.

Лицо, которое таким образом оставалось всегда открытым, красивым Исабель бы не назвала. Черты его были правильные, но каждый раз, словно в насмешку, чуть-чуть не дотягивали до нужного: губы бледные и тоньше, чем следовало бы; нос хоть и прямой, но, пожалуй, длинноват и с намеком на горбинку; подбородок узкий. Но было в ней нечто – неколебимая внутренняя уверенность человека, сомневающегося во всём, кроме себя, – и это патрицианское спокойствие и влекло, и раздражало.

Фигурой она тоже не вышла, и в отличие от Исабель, чья южная кровь оставляла надежду на относительно скорое исправление, явно собиралась оставаться худощавой, узкоплечей и малогрудой до конца, как это случается у северян. Впрочем, и изящно-хрупкой, по галльской моде, она не была – открытая спина и тонкие руки были сплошь сплетением сухих мускулов, как у чистокровной лошади. Зато каждое движение, каждая поза были такие, будто она их месяцами репетировала, а осанка была и вовсе несгибаемая; Исабель еле удержала вздох тихой зависти. Другое дело, что эта красота была слишком выверена, даже нарочита в своей четкости, и потому тоже раздражала, словно венецианка была на сцене, и каждую минуту рассчитывала на эффект.

– Я танцую, много.

Проклятье! Исабель и не заметила, что объект её внимания в свою очередь наблюдал за ней краем глаза. Она спешно схватила веер и обмахнулась им пару раз – и почувствовав, что резное дерево зловеще хрустнуло в пальцах, так же поспешно свернула и положила на столик.

– Конечно, – ответила она, как могла спокойно, и только тут значение сказанного новой соседкой дошло до её мозга.

Танцует! В мире Исабель знатные дамы, конечно, танцевали – ей и самой приглашали как-то учителя – но величавые придворные контрдансы, приличествующие дочерям благородных домов, не дают подобной мускульной выучки. Такое Исабель видела только раз – точно, вот где! – когда в Монтерей пришел табор, и цыганки, такие же вот поджарые и жилистые, изгибались в своих страстных и нечестивых плясках на площади у самой церкви. Но новая знакомая не шла с ними ни в какое сравнение – в первую очередь потому, что страсти в ней не чувствовалось ни на грош, да и их животной, но всё же естественности тоже.

Наверняка – решила Исабель твёрдо про себя – есть и приличные виды танцев. Мир большой, как любил говорить дядя Алехандро, и люди в нем бывают разные, а уж обычаи – тем более. Исабель и сама читала о разгульных венецианских карнавалах – может, женщины Венеции и танцевать могут напропалую, и ничего в том дурного нет?

Новая знакомая – Одиллия, да – поставила последнюю книгу на полку, изучила результат, задумчиво покусывая верхнюю губу, а потом, видимо, решив удовольствоваться достигнутым, развернулась и уселась на кровати по-турецки. Заодно завернулась в лежавшую… да, таки шаль, но огромную: открытыми – и тем подчеркнутыми – остались только ни на дюйм не ссутулившиеся плечи (неужели ей так удобно?) и голова на длинной, по-лебединому изогнутой шее. И уставилась на Исабель.

Исабель на своем стуле невольно выпрямилась, готовясь ответить на вызов – но венецианка смотрела не вызывающе, а словно Исабель была такой же книгой, и надо решить, куда её поставить и скоро ли понадобится. А потом Одиллия сморгнула, и наваждение вдруг рассеялось.

– Я думаю, – пояснила она, – не стоит ли пойти на разведку.

– Тем более что самое время поужинать, – отозвалась Исабель, стараясь попасть ей в тон, и еле сдержалась, чтоб не поморщиться: получилось как-то… резковато. То ли новой соседке помогала авзонийская привычка говорить чуть нараспев, то ли ещё что, но по контрасту у Исабель вышло опять же почти как у деда. Почему-то это на этот раз её не порадовало.

– На ужин я бы не очень рассчитывала, – заметила Одиллия так, будто для неё это было дело обычное, – но осмотреться у нас время есть. На людей посмотреть и себя показать, – последнее она сказала так, будто кого-то цитировала, пробуя чуждую себе фразу на вкус.

Вот эту небрежность скопировать было уже полегче, чем акцент.

– Да, ты права. – Откинуть голову – да, вот прямо так, и плечи… легко! – Мне ещё надо найти моего вассала. Отдать ему распоряжения.

Светлые бровки Одиллии слегка сошлись.

– Вассала?

– Да, – проронила Исабель, ещё чуть приосаниваясь. – Ван Страатен, фламандский принц.

Она немного подчеркнула последнее слово на тот случай, если новая знакомая не в курсе, но лицо венецианки осталось бесстрастным как маска.

– Даже Альба позволяют фламандцам учиться?

Исабель могла бы сказать, что фламандцы в Академию попадали хоть и редко, но не настолько, чтобы их появлению тут дивиться, но это звучало бы как оправдание, а до этого она решила не опускаться.

– Конечно, не всем, – твёрдо отрезала она. – Но мой Ксандер лучший. А превосходство заслуживает своих привилегий, – ввернула она слова дяди Луиса.

– Конечно, – отозвалась Одиллия, снова то ли соглашаясь, то ли желая распробовать слово. – Раз он здесь. И тем более, если ты его хвалишь. – Последнее она сказала будто недоуменно. – Интересно будет на него посмотреть.

– Я его тебе представлю.

Уголки бледных губ тронула улыбка.

– Думаю, нам всем друг друга не миновать. Но… спасибо. Правда, фламандский я так и не выучила.

Тут пришла очередь Исабель сморгнуть.

– Тебе-то зачем?

Одиллия чуть пожала плечами.

– Наш северный дом недалеко от Нидерландов.

– Фландрии, – поправила Исабель, вскинув бровь.

– И Фландрии, и Голландии, и Гельдерланда, – охотно отозвалась Одиллия. – Так что одним словом называть проще.

Серые глаза были распахнуты, пожалуй, нарочито наивно. Исабель уже приготовилась ответить подобающей отповедью, но вдруг ощутила опять неприятный озноб как от подмороженной мартовской реки. Даже гневный огонь отказался согреть руки, словно прячась подальше от этого стылого льда.

Когда Одиллия опять внезапно улыбнулась, тепло и лукаво, Исабель еле подавила порыв отшатнуться – или наклониться ближе.

– Пошли? – только и сказала