На ладони судьбы: Я рассказываю о своей жизни - Валентина Мухина-Петринская

— Пока я на Дукче, не дадите.

— А куда тебе деться, окромя Дукчи? До свидания, стекольщик! — И он пошел дальше снежной тропой. Но Швили опять ошибся — не везло ему со мной! Дня через два я уже уезжала в Магадан на легковой машине вместе с женой начальника и старичком фельдшером. Мы трое сидели сзади, а рядом с шофером охранник, сопровождающий меня до «Женской командировки» в Магадане.

Я закрыла глаза, вроде дремала, и думала о предстоящей встрече с Маргаритой.

Все это время на Дукче я скучала и тосковала о своем верном друге и одновременно радовалась, что не она, а я попала на Дукчу.

Так же все девять лет я не переставала радоваться, что это я попала в лагерь, а не моя сестра Лика или мама. Я не знаю, хватило бы у них сил выжить? За тетю Ксению, партизанку, я не беспокоилась. Она бы дала мне сто очков вперед.

Когда меня арестовали, тетя Ксения жила в Севастополе. Узнав о моем аресте, она тут же переехала в Саратов — разделить с сестрой беду. Добралась до моего следователя Щенникова и крепко с ним поговорила.

Вошедший во время их разговора какой-то сотрудник сказал:

— Жаль, что вы партизанка, а хлопочете о враге народа. Вам надо отрекаться от такой племянницы.

Тетя Ксения вспомнила все матерные слова, что слышала за свою многотрудную жизнь, и выложила их обоим сотрудникам. После ее ухода они даже говорили: «Не арестовать ли ее».

Но Щенников ее отстоял.

— Не надо. У Валентины Михайловны может быть только такая тетка. Все же она партизанка… Белогвардейцы в девятнадцатом году загоняли ей иголки под ногти, требуя указать, где партизанский штаб, — никого, ничего не выдала. Приговорили к расстрелу. Расстрелять не успели, наши перешли Сиваш и утром освободили политических заключенных…

Я была любимицей тети Ксении. Представляю, как она неистовствовала, что меня арестовали ни с того ни с сего…

Я ждала Маргариту вечером, но она, узнав, что я приехала, поспешила на попутной грузовой машине в лагерь.

Мы обнялись, сколько радости, сколько счастья дает дружба.

— Отпросилась у бригадира? — спросила я, улыбаясь. Маргарита рассмеялась.

— Представь, бригадиром назначена я. Уже третий день. Не знаю только, справлюсь ли?

— Конечно справишься.

— Теперь, когда ты вернулась, я уже не боюсь. А ведь утром боялась. Что начальнику вздумалось назначить меня бригадиром, я же самая младшая?

— Ничего. Справишься. Ну, рассказывай, как вы тут без меня жили?

Мы с ней проговорили до полночи. Решили, что завтра я возвращаюсь в свою бригаду на рыбный склад.

Ночью мне приснился странный сон. Будто весь барак — все сто двадцать девять человек — выехали куда-то на этап и я осталась одна. В отчаянии я ходила в опустевшем бараке, кругом мусор, клочки бумаг, склянки, какие-то тряпки. Пустые нары, и я одна. Ни Маргариты, ни других товарищей…

На работе, когда мы отдыхали в теплушке, я рассказала женщинам свой сон.

— Какой неприятный сон, — вздохнула Маргарита. — Не знаю, как можно растолковать его?

— Ладно, может, и вправду чепуха, мало ли что кому приснится.

Но вечером, когда после ужина каждый занялся своим делом, а мы с Маргаритой все еще рассказывали, как жили друг без друга, в барак вошел начальник лагеря (новый, а ту начальницу куда-то перевели). За ним шла нарядчица Вера, с листами бумаги.

— Неужели всех читать? — спросила она у начальника.

Он что-то ответил ей вполголоса.

— Женщины, внимание, — объявила Вера. — Все! Понятно? Все, проживающие в тринадцатом бараке, кроме Мухиной Валентины Михайловны, собирайтесь с вещами, утром рано — этап в тайгу.

Они вышли, а мы сидели в молчании, словно оглушенные.

— Вот и Валин сон, — сказала Маргарита и заплакала. — Ей не ехать, потому что она поедет на освобождение.

— Этап в тайгу, — решила Надя Федорович. — Давно я слышала, что с бывшим тюремным заключением в Магадане держать не полагается. Отправят в тайгу на лесоповал. Просто долго раскачивались, как всегда и во всем у нас.

— Давай не спать всю ночь, — предложила Маргарита, — может, мы никогда не встретимся.

Мы проговорили всю ночь. Чтоб не мешать товарищам, уснувшим возле собранных вещей, мы вышли во двор. Лагерь спал, даже собаки не лаяли — дремали. Мы прогуливались перед бараком. Затем остановились и стали смотреть в небо… Никогда, нигде не видела я таких ярких, косматых, пламенеющих звезд, как здесь в ясные заполярные ночи. Созвездия сдвинуты с привычных мест и кажутся совсем иными, неизвестными, будто мы смотрели на них с другой планеты.

— Увидимся ли мы когда-нибудь с тобой? — сказала грустно Маргарита. — Ты была мне настоящим другом…

Увезли их после обеда. Я долго стояла у ворот и смотрела вслед ушедшим машинам.

«Что-то ждет Ритку? Что-то ждет их всех?»

Я вернулась в барак. Все было в точности, как в моем сне: бумажки, мусор, пустые нары, опустевший барак и я одна.

Я сидела и плакала, когда мне пришли сказать, чтоб перебиралась в седьмой барак. Наш тринадцатый шел на слом.

Я перебралась. Но с горя — слегла. На третий день ко мне, помню, подошёл новый начальник.

— Врач говорит, вы заболели с горя: потеряли друга. Могу понять вас… Но советую завтра выйти на работу… Все же рассеетесь с людьми. Познакомитесь с новой бригадой. Мы пока не будем требовать от вас нормы.

— Спасибо, начальник, я выйду на работу. Пожалуйста, туда же, на рыбный склад.

— Да, да. Вы зачислены в ту бригаду…

На складе царило большое оживление. В бухту Нагаева пришел ледокол и привел за собой целый караван судов. Мы спешно освободили бочки от снега, подкатывали их к воротам, а когда одна за другой подъезжали грузовые машины, мы грузили бочки с кетой и горбушей.

В помощь нам подключили бригаду мужчин. Мы быстро все перезнакомились. В основном, как и мы, 58-я статья, и среди них ленинградский писатель Юлий Соломонович Берзин. Как раз перед арестом я прочла его роман «Возвращение на Ифаку».

В теплушке нас усадили рядом, я сказала, как мне понравился его роман, и спросила, почему не Итака, а Ифака?

Он охотно объяснил, что древние греки произносили именно так — «Ифака».

Мы ели черный хлеб (обедали мы по-прежнему вечером, вместе с ужином), и мужчины предложили нам икры.

Откуда? Они при нас вскрыли одну из бочек с кетовой икрой.

А мы поделились с ними хлебом. Потом бочку забили, и мы все дружно выпили чаю с сахаром, которым нас угостил начальник склада.

Я очень беспокоилась о Маргарите. Где она, как они там живут?

Из новых заключенных — в седьмом бараке — я больше почему-то сблизилась с эстонкой Мартой (Мартой Яновной) и москвичкой Машей. У Марты трое детей остались с мужем и ее матерью.