Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 1 - Семен Бабаевский

— И напрасно.

Глаза женщин встретились, и обе они улыбнулись.

— Правда, мне с ним приятно разговаривать. Когда он пол дня гостил у меня, мне было весело. Я этого не скрываю. Может, это потому, что он много рассказывал мне о брате, которого я не видела уже больше пяти лет. — Чикильдина задумалась, расстегивая высокий воротник платья. — Но узнавать, что у него на уме… вообще…

Таисия внимательно посмотрела на сестру, на ее белую шею, на высокую грудь, а сама думала: «Говори, говори… Только кого ж ты обманываешь? Все мы так — говорим одно, а думаем другое».

— Если бы ты, Таиса, знала, — говорила Чикильдина, — сколько он причинил мне хлопот по службе. Тут весна, время такое горячее, а тут гость приехал. — Она невесело засмеялась и стала машинально застегивать воротник. — Из-за него я сегодня не выехала в поле. Оставить неудобно, а сказать «уезжай, ты мешаешь» совестно. Нет, скажу тебе, при такой должности, как у меня, даже если захочешь кого полюбить, и то не сможешь. Времени не найдешь. Нелюбовная у меня профессия.

Желая переменить разговор, Чикильдина встала и сказала:

— Значит, ты решила ехать в Садовый? Твердо решила или как?

— Очень твердо. Даже со слезами.

— Ну, женские слезы большой твердости не имеют. — Чикильдина села и улыбнулась той приятной улыбкой, от которой у собеседницы сделалось легко на сердце. — Ну слушай, сестра, что я тебе буду наказывать. Документы о твоем назначении, кое-какую литературу ты получишь завтра. Жить будешь у родителей. Помогай Прасковье. Ты ее знаешь, женщина малограмотная. Все она делает не умом, а, как бы тебе сказать, чутьем, что ли. А чутье у нее хорошее. Работать тебе придется с людьми. Беседы, читки. Но знай, казачки не любят общих слов. Будешь беседовать — не взлетай высоко к небу, а старайся тянуться к земле. Ну это ты сумеешь. Кто бы туда тебя отвез? В Яман-Джалгу тебя завтра подвезет мой заместитель. Он туда едет. И завтра же я позвоню Краснобрыжеву, лошади у него есть — пусть пришлет подводу. А пока давай пить чай. Он у меня горячий.

Таисия облегченно вздохнула. «Ну вот и все…» — подумала она.

XIII

Вернувшись домой, Таисия начала готовиться к отъезду в Садовый. Укладывать вещи ей помогали сестры. Антонина гладила белье. Секлетия связывала и зашивала в мешковину постель. Книги и брошюры, привезенные Таисией из района, Секлетия сложила в корзину.

— В дороге может случиться дождь, — рассудительно говорила она. — Чтоб книжки не промокли. Едешь не на бал, а в колхоз.

Вечером пришли соседки. Появилась, как всегда, шумная Соломниха, повязанная косынкой.

— Послушай, Тая, моего бабьего совету, — сказала она, когда женщины разноголосо стали говорить каждая о своем. — Говорят, что бабы народ темный и несознательный. А ты этому не верь. Правда, культурности у нас не хватает, и там, где надо брать умом, мы берем криком, — что верно, то верно. Или так сказать: иная бабочка народит детей целый выводок, а сама по самые уши закопается в пелюшки, так что такой квочке просвещаться, верно, трудновато. А все-таки и такая многодетная женщина вполне может быть сознательной. К примеру, вот сидит Васютка Новикова. В доме свои детские ясли, а она колхозом управляет. Ну, Васютка не в счет. На хуторах ты встретишь таких бабочек, что к ним надо иметь особый подход.

— Интересно вы, тетя Соломниха, говорите, — тронутая таким сердечным участием соседок, сказала Таисия. — А какой же, по-вашему, этот особый подход?

— По-моему, чтоб в речах была справедливость. — Соломниха взглянула в смеющееся лицо Таисии. — Ты не смейся! Ты еще молодая, а это дело сурьезное. К примеру, будешь говорить с людьми о нашей жизни — не разукрашивай эту жизнь, не наводи тень на плетень. Мы ж в этой жизни не гости, а хозяева и хорошо знаем, где у нас что лежит и где что болит. Так одна хвастливая женка хотела поддобриться к своему муженьку. И давай ему расписывать: ах, как у нас в хате красиво, ах, как чисто мы живем! А муж и говорит: «А ну, давай мне веник, да полезу я под лавку…» Когда человек говорит правду, его и слушать приятно, а почнет молоть всякую небылицу — зло берет. — Соломниха задумалась, как бы собираясь с мыслями. — Отчего на меня все говорят, что я языкастая да докучая? Через то, что Соломниха любит правду и не может молчать. Помню, приехал до нас из района докладчик. Такой из себя тощий — видать, желудком страдает, и в очках. Специально скликнули баб со всей станицы, и зачал он нам говорить о войне. Слушали мы, слушали его речи, и от слов его получается такая картина, будто и не война у нас с Гитлером, а как бы какая детская забава. Все на войне свершается легко и складно. Побеждаем мы этого черта без оха и без вздоха. Не стерпела я и говорю вежливо: «А позвольте дознаться, вы были на той войне?» — «Нет, говорит, не довелось, по глазам и по желудку не гожусь». Я ему опять вежливо, чтоб не подумал человек, что прицепилась к нему какая-нибудь дура: «А как же вы могли нарисовать нам такую картину, коли вы войну и в глаза не видали? — «По документам, говорит, все по документам», — и стал божиться. «Плохо, говорю, что в глаза вы не видали войну, а оттого такое расписывали, что прямо не война, а рай господний». Тут я разоралась, потеряла вежливость и давай говорить по-своему. Не обиделся. Молчит, только дюже ему совестно перед матерями. Вот так, Тая. Грешно людям говорить неправду. Знай, дочка, ничто так не облегчает душу, как правдивое слово.

— А особливо с бабами надо говорить на их языке, — сказала Василиса Новикова.

— А какой же это язык? — спросила Таисия. — Разве он какой-то особенный?

— Не очень особенный, — красивое лицо Василисы озарилось улыбкой. — Я вот читаю нашу районную газету и в толк не возьму, что там написано. Иной раз там разные писатели такое понапишут, что аж голова разболится, а понять ничего невозможно. Слов много, а дела мало. Вот так и в разговоре с людьми: будешь говорить о войне или о посеве, не пой «отче наш» и «от лукавого», а бери быка за рога.

— А главное, сама будь во всем примером.

— И в женском деле — тоже.

— Не гордись, не чуждайся людей.

— Все выслушай, если надо помочь чужому горю — помоги.

— А не сможешь помочь, так хоть пожурись. Поплачь вместе с бабами, и то им будет легче.

— Не слушай сплетней.

— Книжки читай, а в жизню вникай.

— Много у нас хозяйских хлопот, а еще у каждой есть и своя сердечная забота. Так ты и про нее не забывай.

— А ежели бабы сами поведают свои сердечные дела — молись богу: значит, они тебя полюбили и пойдут за тобой хоть в огонь, — сказала Васюта. — Да и нас, погорельцев, не забывай. Новую Грушку вместе будем строить.

— Теперь вместе, — сказала Таисия.

Такое обилие советов испугало Таисию. Поблагодарив женщин и распростившись с ними, она легла в постель с разболевшейся головой и долго не могла уснуть. До этого разговора будущая ее работа представлялась ей простой и беззаботной.

Утром Секлетия успокаивала сестру.

— Ты не печалься. Соломниха тебе еще и не такое наговорит, только послушай ее. Ты так думай: не святые горшки лепят. Не печалься, а смелей берись за дела. Ты у нас после Ольги самая грамотная.

В это время ко двору подъехал рессорный двухколесный шарабан. В оглобли была запряжена ярко-гнедой масти брюхатая кобыла.

На шарабане сидела женщина, остроносая и веснушчатая, с набеленным и напудренным лицом. Рыжие волосы на ее голове были слабо прикрыты платком, уголок которого нависал над глазами в виде козырька. Женщина подошла к раскрытому окну.

— Туточка проживает Масликова, каковой надо ехать в Садовый? — спросила она, заглядывая в отражение оконного стекла и поправляя платок.

— Я буду Масликова, — сказала Таисия. — А вы не от Краснобрыжева?

— Ну слава богу, разыскалась! Всю станицу изъездила, и никто про тебя не знает. А Афанасий Кузьмич Краснобрыжев, такой, знаете, чудак, пришел ко мне в хату и так ласково говорит: «Дашенька, все бабы в степу, а ехать надо за одной женщиной; стало быть, тебя надо отвезти в Садовый; так, говорит, поезжай ты, мое золотце…» Так и сказал, ей-богу. Такой чудак: «Ты, говорит, ее найдешь». А ты не знаешь нашего председателя Афанасия Кузьмича?

— Нет, еще не знаю, — сказала Таисия.

— Такой чудак! Так ты и меня не знаешь? Сорока Дарья Ильинишна. А про Афанасия Кузьмича я ничего не скажу. Боюсь, чтобы ты в него не втрескалась.

— Да что вы? — покраснела Таисия. — Как вы могли сказать такую… глупость?

— Это я так… пошутила. — Даша снова взглянула в стекло, как в зеркало. — Вещичек у тебя много? На шарабане поместятся?

Даша помогла уложить на шарабан корзину, постель, кошелку. Пока Таисия прощалась, Даша, упираясь коленкой в оглоблю, подтянула чересседельник. Когда Таисия уже сидела на шарабане и вокруг стояли с грустными лицами сестры, соседки, прибежала с огородов Аксюша и со слезами схватила Таисию за руки. Потом быстро взобралась на шарабан и, обнимая Таисию, зашептала на ухо: