Русские подвижники 19-ого века - Евгений Поселянин

Постоянно заботилась игумения о больных, слабых сестрах, а по умершим творила поминовение и оставшееся после них имущество раздавала нуждающимся. Сама она не участвовала никогда в поминках, не заботилась об изысканной трапезе для почетных гостей, а с помощью помещика Путилова, сад которого подходит к монастырским стенам, подавала хорошее, но простое угощение в своей келлии, на подносе.

Чрезвычайный подвиг предприняла Евпраксия с первых лет своего настоятельства, для уединенной молитвы. Она много скорбела, что управление монастырем лишило ее прежнего безмолвия, и, после одушевленной молитвы, таинственный голос указал ей возможность уединяться. В четырех верстах от монастыря, в глубине густого Абрамовского леса, был высокий пригорок — Абрамовщина. Туда и решила укрываться Евпраксия от молвы. Она стала ходить на Абрамовщину, после ранней обедни, трижды в неделю, по постным дням, и возвращалась поздно вечером. Под высокой сосной срубила Евпраксия малую бревенчатую часовню, а у подошвы пригорка выкопала колодезь и водрузила над ним большой деревянный крест.

На площадке пригорка подвижница совершала свое молитвенное правило. Оно состояло из чтения Евангелия, Апостола и акафистов. С собою Евпраксия приносила священные книги, свечи с огнивом, старинную шпагу и части св. мощей. Четырехверстный путь, чрез мхи и болота, был тяжел, особенно в осеннюю пору, или зимой, во вьюгу, по глубоким сугробам. Евпраксия ходила туда в мужской тяжелой обуви, а зимой на лыжах. Только от сильного вихря она укрывалась в часовенку, или когда нужно было читать со свечою. Без пищи, усталая от ходьбы, погружалась она в молитву; ее тело было покрыто кровавыми рубцами, и исколото жалами оводов и комаров. Но среди этих вольных страданий, на бесстрашную подвижницу сходило благодатное настроение, радостные очистительные слезы, умиление сердца и духовные откровения. Поздним вечером, тихо напевая стих "День скончавается, конец приближается", возвращалась она в монастырь, в свою нетопленную келлию, которую запирала с утра.

Этот подвиг Евпраксии часто был сопряжен с великими опасностями, от которых она избавлялась Божиим заступлением.

Одним глухим осенним вечером, молясь в часовенке, Евпраксия из-за перегородки увидала высокого человека в оборванной солдатской шинели, с ножом в руке. Она не прервала своего правила, а, когда кончила его и обернулась, солдат стоял на коленях и молился. Он называл ее угодницею Божией, молил о помиловании и рассказал, что ушел из полка и скитался без пищи по лесу; восходящий к небу световой столб привел его к часовне, где он думал найти клад. Непонятный ужас лишил его сил убить инокиню, и наконец, он понял, что она осенена благодатью. Евпраксия просила его прождать ночь, вернулась в монастырь и на следующее утро принесла ему большую просфору и медный рубль денег, наставила его и предсказала, что с этим запасом он благополучно дойдет до Петербурга, и, если с повинною головой придет к начальнику, будет прощен, заслужит свою вину и будет повышен затем в чине. Впоследствии солдат написал ей теплое письмо, где рассказывал, что с напутствием игуменьи, дошел он сытый до Петербурга, прощен был снисходительным начальником, очистил себя службой, и за отличие произведен впоследствии в фельдфебеля.

Однажды, тоже осенним вечером, когда игуменья с приближенною к ней монахинею Елпидифорой должна была возвращаться из пустыни в монастырь, разразилась страшная гроза. Темнота ночи, озаряемая блеском молнии, раскаты грома, завывание ветра, гул колеблемых вихрем сосен — все наводило на монахиню ужас; выход из часовни казался ей бездной, и она умоляла игуменью остаться в часовне на ночь. Но Евпраксия была непреклонна, и, освещая себе путь тусклым фонарем, пошла в бурю. У колодца фонарь задуло ветром. Но тогда засиял тонкий свет, который шел пред ними до ворот монастыря, как полоса дневного света. Игуменья строго приказала монахине хранить это событие в тайне.

Евпраксия не боялась хищных зверей, ютившихся в густой чаще Абрамовского леса; эти звери ласкались к ней.

Дворовый человек соседнего помещика, идя вечером с охоты, увидал Евпраксию, окруженную волками, которые бежали за ней, как собаки. Он подумал, что это неспроста и что она колдунья. Тогда звери бросились на охотника и ему пришлось бы плохо, если б старица не стала скликать их к себе, как стаю галок — и тот убежал, а на утро пред всеми в монастыре благодарил ее. Очевидцы рассказывали, что были свидетелями того, как Евпраксия шла однажды на Абрамовщину на лыжах, над землей, не дотрагиваясь до снега.

Буря сорвала крест с церкви Успения, и Евпраксия, по особому внушению, перенесла его на Абрамовщину и повесила на большом суку сосны, над часовнею. С тех пор, по маленькой лесенке игуменья подымалась ко кресту и зажигала перед ним свечу. Пред этим крестом она получила внезапное и чудесное исцеление руки, переломленной пред самым выходом из монастыря в Абрамовщину, чему свидетельницами были монахини, видевшие утром руку вспухшею и висящею книзу и совершенно здоровою вечером.

Несколько раз, в церкви, чудные видения посещали Евпраксию, и она стояла в восторженном восхищении, словно унесенная от земли, и лицо ее светилось.

Годы шли; Евпраксия достигла уже глубокой старости и, по неотступным просьбам, была уволена на покой. Она перешла в тесную келлию, выходила только в церковь и к своей преемнице, перед которою заступалась за сестер, становясь перед ней на колени. Ей было тяжело, что в храме новая игумения забелила стены, покрытые иконописью, и что храмы лишены прежних огней. Но голос ее не имел более значения.

Приблизилась кончина Евпраксии. Древняя старица Акилина, которую часто видали в ночное время в мантии с жезлом обходящею монастырь, явилась к ней. Поздно вечером постучалась к ней в оконницу и произнесла: "Готовься к исходу — ты скоро соединишься со мной". Когда Евпраксия посмотрела в окно, древняя старица уже удалялась от ее келлии. Евпраксия вышла за ней, но она исчезла пред ее глазами.

Старица простилась с монахинями, просила игуменью положить ее в схиме, тайно ею принятой, и погребсти ее у ног любимой ею старицы Акилины. Приняв святое причастие и проводив св. Дары до дверей, она заперла сени, разостлала на полу рогожку, легла на ней с распятием и свечою в руке, закрыла глаза — и опочила.

Это было 23 сентября 1828 г. Она прожила 91 год.

Ее тело готовили к погребению три ближайшие монахини; они обливались слезами и не опомнились, как Евпраксия очутилась в их руках в сидячем положении. Она сидела с поникшей головой и с опущенными на колени руками, сияя чистотою изможденного подвигами старческого образа.

Ее погребли на пятый день по кончине; тело ее издавало благоухание. Игуменья не исполнила ее просьбы о месте погребения и о схиме. Верная Елпидифора тайно подложила схиму в гроб. О своем посвящении в схиму Евпраксия кратко выразилась однажды этой монахине: "Бог послал мне ангела своего посвятить в схиму".

После нее в запечатанном ларчике нашли вериги и пакет в 250 руб., с подписью. "На погребение и поминовение убогой Евпраксии". Это был скопленный ею во всю жизнь доход от чтения псалтири. На могиле Евпраксии, за окном главного алтаря Успенской церкви лежит плита с надписью, иссеченною ее рукою задолго до кончины.

Большая часть сведений о жизни этой подвижницы сохранилась, благодаря монахине Елпидифоре, которая пользовалась доверием старицы и сопровождала ее иногда на Абрамовщину.

В книге "Третьеклассный Староладожский Успенский монастырь" (изд. 1871 г.), по которой составлена настоящая статья, описано несколько явлений и чудес старицы Евпраксии. Так, деревенская расслабленная девочка видела во сне благообразную старицу, худую и небольшого роста, в шапочке, мантии и с жезлом в руках. Она повелела ей свести себя на Абрамовщину, обмыться водою из колодца и отслужить молебен кресту и панихиду по игумении Евпраксии, обещая тогда полное исцеление. Исполнив повеление, девочка совершенно выздоровела.

Самоотверженная жизнь, нравственная крепость и великая сила религиозного одушевления ставят игуменью Евпраксию Староладожскую в число замечательных русских женщин.

ОТЕЦ НАЗАРИЙ, ИГУМЕН ВАЛААМСКИЙ

Отец Назарий, в миру Николай Кондратьевич, сын причетника села Аносова, Тамбовской губ., и жены его Мавры, родился в 1735 г.; на семнадцатом году ушел в Саровскую пустынь, в 1760 г. пострижен и в 1776 г. посвящен в иеромонахи. О. Назарий строжайшим образом соблюдал устав. Чтение священное было пищею его души. Его мысль была настолько проникнута божественным, что для дел мирских он не знал и слов, как говорить о них. Когда же говорил он о Боге, то слушатели забывали время. Все свои беседы он основывал всегда на изречении Св. Писания. Слово его было прямо, право и резко; с виду он был строг и как бы неприступен, но сила его слов привлекала к нему сердца. Одежда его близка была к рубищу. Слава о его подвижнической жизни достигла и до Петербурга.