Красная волчица - Лиза Марклунд

Когда Анника вернулась в гостиную, подруга сидела в прежней позе на диване с пустым стаканом в руке. От выпитого вина лицо Анны заметно смягчилось.

— Думаю, что ты не права, — сказала Анника, поставив стаканы с водой на стол. — Владельцы известны своей приверженностью к свободе высказываний, недаром уже сотню лет занимаются публицистикой.

— Уж не по велению ли щедрого сердца? — язвительно спросила Анна Снапхане и что-то невнятно пробормотала. — Они от этого сказочно разбогатели, или как? И продолжают год от года богатеть. Поверь мне, им просто нужны доходы от спутникового телевидения.

— Но у них великое множество других предприятий, — возразила Анника. — Почему ты думаешь, что они должны так сильно интересоваться каким-то стационарным телевидением?

— Посмотри на их дела в книгоиздательстве, — ответила Анна. — Они публикуют тысячи книг, но ни одна из них не занимает ведущих мест в рейтингах. Все газеты, за исключением «Квельспрессен», с треском проваливаются. Радиостанции продаются или закрываются.

Взгляд ее упал на молчащий телевизор. Анника тоже посмотрела на экран и увидела, что весь он занят лицом министра культуры. Она прибавила громкости.

— Начиная с первого июля все общины будут должны содержать по крайней мере одну народную библиотеку, — говорила министр Карина Бьёрнлунд. Глаза ее блуждали. — Новый закон о библиотеках — это еще один шаг к всеобщему равноправию.

В подтверждение своих слов она кивнула телезрителям. Невидимые корреспонденты явно ждали продолжения. Карина Бьёрнлунд многозначительно откашлялась и снова наклонилась к микрофону.

— К знанию. К равенству. К равным возможностям. И еще раз к знанию.

Один из корреспондентов поднес свой микрофон к губам и спросил:

— Не является ли это грубым вмешательством в общинное самоуправление?

Микрофон снова появился в кадре. Карина Бьёрнлунд прикусила губу.

— Ну, этот вопрос дискутируется уже много лет, но мы теперь предлагаем, кроме того, программу государственной поддержки детей и молодежи, на что выделяется двадцать пять миллионов крон, которые пойдут на закупку литературы для народных и школьных библиотек.

— Разве она не ужасная тупица? — спросила Анника и уменьшила громкость.

— Не понимаю твоего отвращения к ней. — Анна вскинула брови и поудобнее устроилась на диване. — Благодаря тем глупостям, что она вещает, только и может существовать мой канал.

— Она не должна была стать министром, — сказала Анника. — Это вышло по ошибке после истории с шестой студией. Она в то время была пресс-секретарем министра внешней торговли Кристера Лундгрена, если ты помнишь такого…

Анна задумалась, наморщив лоб.

— …и в этой должности тоже ничем особым себя не проявила, но после выборов она вдруг стала министром.

— Ага, — сказала Анна. — Вспомнила. Кристер Лундгрен, министр, который, как все думали, убил стриптизершу.

— Иосефину Лильеберг, для точности. Нет, он точно этого не делал.

Они снова замолчали, глядя, как на экране беззвучно шевелятся губы Карины Бьёрнлунд. Анника догадывалась, как пресс-секретарь получила свой пост в Государственном совете, подозревая, что сама, пусть и невольно, стала причиной этого назначения.

— Можно я его выключу? — спросила она.

Анна пожала плечами. Анника подумала было встать и пойти на кухню что-нибудь приготовить — поесть, выпить, да вообще сделать что-нибудь, чтобы занять себя. Однако передумала и остановилась, дожидаясь, когда пройдет охвативший ее страх.

— Я сегодня получила очень интересные сведения от полиции Лулео, — заговорила она. — О каком-то парне из Торнедалена, который, вероятно, и взорвал самолет на базе Ф-21, а потом стал профессиональным международным террористом. Почему вдруг людей заинтересовали дела тридцатилетней давности?

Анна молча слушала.

— Поменьше слушай, что говорит полицейский, — проговорила она наконец. — Вероятно, он не глуп и ему нужна утечка информации. Что может последовать за ней?

Анника принялась вертеть в руках стакан с водой, ожидая, когда пройдет серый туман перед глазами.

— Я раздумывала сегодня об этом целый день, — призналась она. — Думаю, что этот террорист вернулся на родину и полиция хочет, чтобы он понял, что она это знает.

Анна наморщила лоб, глаза ее прояснились, словно она не пила.

— Не притянуто ли все это за уши? — сказала она. — Может быть, они хотят напугать кого-то из его окружения. Какого-нибудь старого соратника. Предостеречь какие-то политические силы — как правые, так и левые. Зачем это им надо — бог весть. Тебе неведомы мотивы полиции.

Анника отпила немного воды и сделала судорожный глоток. Потом поставила стакан на стол. Решила сама разогнать неясные тени.

— Тот старик из полиции рассказал, что говорил об этом с офицером связи с прессой на военно-воздушной базе. Получается, что военные живо обсуждают этот вопрос и что-то готовят. Но почему именно сейчас и почему именно я?

— Во-первых, — сказала Анна, — не кажется ли тебе, что второе ясно как божий день? Сколько сегодня известных криминальных журналистов в Швеции?

Анника задумалась на несколько секунд. Было слышно, как по улице проехал автомобиль с сиреной.

— Подумай, — сказала она, — что это может иметь какое-то отношение к убийству журналиста. Тогда все хорошо сходится.

— Это вполне допустимо, — согласилась Анна. — Ты возьмешься за это дело?

Анника вздохнула, словно эхо проехавшей пожарной машины.

— Я принимаю его, — сказала Анника, — хотя окончательное решение за Шюманом. Мне кажется, что он начинает от меня уставать.

— По-моему, это ты должна от него устать, — сказала Анна и отломила кусочек печенья.

Лицо Анники приняло решительное выражение, она подтянула колени к подбородку и обняла их.

— Я хочу только, чтобы у меня был покой и работа.

Юный официант поставил на стол два джина с тоником, унес кофейные чашки и коньячные бокалы, поменял свечу и вытряхнул пепельницу.

— Кухня закрывается в десять, но бар работает до часа, поэтому только скажите мне, если решите еще что-то заказать.

Он беззвучно исчез, поднявшись по лестнице, застланной толстым ковром.

— Ну кто бы мог подумать, что все так обернется? — с улыбкой воскликнула София и хлопнула в ладоши.

Томас не смог сдержать клокотавший в груди смех. Обстановка в ресторане была по-восточному сюрреалистичной, пол и стены покрыты слоями толстых массивных ковров, в углах стояли большие бронзовые сосуды, на каменных столах горели масляные светильники. Они сидели здесь одни напротив друг друга за широким столом темного дуба на обитых выделанной кожей стульях. Красивый, выложенный красным кирпичом свод напоминал строения семнадцатого века.

— Дома в старом городе чреваты множеством тайн, — сказал Томас, не устыдившись собственной банальности.

— Вы живете в Кунгсхольме? — спросила коллега и посмотрела на него через край стакана с джином.

Он кивнул и отхлебнул из своего стакана.

— Кафельная печь. Лепные украшения, паркетный пол, как в балетной школе.

— Дом по жилищному закону?

— Сейчас да. Мы задешево купили его год назад. А где живешь ты?

София закурила сигарету с ментолом, затянулась и выпустила дым красивыми мелкими колечками.

— В Эстермальме, — сказала она. — У моих родителей там недвижимость.

Он уважительно вскинул брови, София отвела взгляд и улыбнулась.

— Эта недвижимость наша уже несколько поколений, — сказала она. — В моем распоряжении всего-навсего маленькая трешка. У меня есть родственники, которым парадное жилье нужно больше, чем мне.

Она взяла горсть арахиса, оставшегося после пива.

— Ты живешь одна?

— С Соксом, моим котом. Окрестили по имени кота семьи Клинтон, если помнишь…

Он от души рассмеялся. Да, да. Соке в Белом доме.

— У тебя семья? — спросила она и затушила сигарету.

Томас отодвинулся от стола вместе со стулом.

— Да, — самодовольно сказал он и скрестил руки на животе. — Жена, двое детей, кота, правда, нет…

Они рассмеялись.

— Твоя жена работает? — спросила София и пригубила джина.

Он не смог сдержать глубокий вздох.

— Работает, и слишком много.

Она улыбнулась и закурила еще одну ментоловую сигарету. Молчание повисло между ними, словно мягкая крона зеленого дерева, сквозь ветки которого проникают светлые и теплые солнечные лучи. В этом восточном ресторанчике царило вечное лето — было тепло и мирно.

— Зимой она некоторое время не работала и сидела дома, — тихо заговорил он. — Это было самое лучшее время в нашей жизни. Дети чувствовали себя великолепно, я чувствовал себя великолепно. В доме все было хорошо. Мы отремонтировали кухню, в квартире было всегда прибрано.