Позови меня трижды… - Ирина Дедюхова

Катька нашла фонарик и отправилась к старухе. Дверь была открыта, Макаровна гремела в кухоньке чайником. В квартире совсем не пахло мочой, чего так боялась Катька. Под лампой с шелковым абажуром с кистями стоял все тот же круглый стол с клеенкой, вокруг него можно было протиснуться с трудом. Потому что здесь же в комнате стояли знакомые Кате с младенчества огромный пузатый шифоньер, резная горка с посудой, разрисованной картинками, огромное трюмо и никелированная кровать с вышитым вручную подзором. На стене над кроватью висел старый плюшевый ковер, который Катя так любила раньше рассматривать. По полу были постелены рябые полосатые половички, вот только у горы подушек на кровати теперь лежала совсем другая кошка. Под стол Катя заглядывать не стала. Она точно знала, что на стене там так и висит ее страшная картинка "Девятый вал", налепленная ею на кусок сливового повидла. Почему-то именно сейчас глядеть на нее она не могла.

— Чо, Кать, баско я живу? Просто — барынька! — вышла из кухни старушка. Она достала красивые чашки, банку вишневого варенья и сушеных яблок, нарезала принесенный Катькой хлеб и стала готовить большой заварочный чайник.

— Здорово живете! Пьете-то только чего?

— Водку пью! Все воспитываешь, Катюха? Одного вон уже довоспитывалась, в тюрьме его воспитание закончат! Видала я, видала, как ты за ним тут шесть лет увивалась!

— А у вас денег на хлеб нету, а на водку хватает!

— У меня, Кать, пенсии-то отродясь не было, а платят мне теперь все водкой. Деньгами, попробуй, нынче возьми, сразу участковый придет, нетрудовой доход оформит. А так он тоже иногда у меня бутылку другую по дешевой цене возьмет. Мне старой много и не надо. Но принять иногда самой приходится, чтобы душу сохранить. Не жизнь получилась, а сплошной девятый вал какой-то!

— А вы на водку-то чем зарабатываете?

— Так я ж, Кать, судьбу ворожу! Аль забыла?

— А мне можете? Можете на картах?

— Да я тебе и так скажу, без карт. Не хотела, да ладно, скажу. Будут у тебя и встречи, и разлуки из тех, которые ты считаешь самыми важными для себя. Да вот как бы пустотой трефовой они не обернулись, впрочем, вам решать, у вас хоть выбор есть… Ну, много тебе сообчение мое ума прибавило? А? То-то! Ты варенье кушай, оно по старому рецепту сварено, нынче так не варят. Гляди-ка, цвет и запах всю зиму сохраняется, само густое, капнешь в чай, капелька так и лежит! Варенье из вишни всегда густым должно быть и терпким.

— У вас огород, что ли, теперь есть?

— Да откуда же, это тоже мне приносит одна вместо водки. Меня ведь когда-то из-за этих ваших домов снесли, а у меня здесь раньше все было — и огородик, и полисадничек, а какой у меня погреб, Катюха, был! В дому — две кладовые! Разорили в конец на старости лет, только и осталось, что в этой конуре уместилось. Больше всего тулуп папашин жалко, вещь основательная, громоздкая — ну, куда теперь с ней! Только и памяти о папочке — иконы эти. У меня и домовина была на чердаке припасена, все под бульдозер пошло. Хоронить-то как меня теперь будете? Да какая разница! Чай, на земле сверху-то не оставите?

— Да, не оставим, конечно! — бодро заверила старуху Катя.

Чай у Макаровны был ненастоящий, на травах. Но с вареньем получалось вкусно. Молоко старушка вылила кошке: "Балую тварь усатую, да нынче пост, Господи прости!".

— А почему к вам Ленка не ездит? Она, случаем, не померла? Если вы совсем одинокая, то я вас к пионервожатой запишу, будем к Вам пионеротрядом ходить.

— Не надо никуда меня записывать и ходить пионеротрядом! А деток-то у меня своих нету вовсе, потому что я, Катька, и в замуже ни разу не была. Это я на вокзале встретила подружку свою в войну. У нее когда-то сынок был, в начале войны женился. Потом похоронка от него пришла, так жена молодая девчонку свекрови бросила, все карточки с собой прибрала и умелась куда-то. У нас до войны-то городишко дыра дырой был, даже детдома не было. Это теперь уже два интерната да детдом, да дом ребенка, а раньше как-то без этого обходились… Почему-то. А я как раз там с гаданием к эшелонам выходила. Какой-никакой кусок хлеба, а не лишний, знаешь ли. Карточка-то у меня иждевенская была. А тут вижу нашу Ларочку в обносках с младенцем на руках. А ведь ей всегда везло, всегда! Она за красного командира замуж вышла, так хорошо устроилась, его до самой войны не сажали, даже авто у них было собственное. И тут такое… В дому у меня и померла, Господи прости. Даже чулок на Ларочке не было! Я все думала, может мамка-то Ленкина опамятует, вернется. Объявления везде развешивала. Да где там! Дурное семя. Вот и Ленка в нее же пошла… Давно уж не звонила. Наверно, решила, что я уже того…

— Чего «того»?

— Да того! Померла уже…

Макаровна шумно пила чай из блюдца с крупными яркими цветами на каемке. Она была действительно очень старая, у нее на лице уже были такие малиновые точки и светло-коричневые пятнышки, как у всех старых людей, щедро раскиданные по правой стороне лица. Из-за них Катя не сразу даже заметила удивительно молодые карие глаза Макаровны, а в них была скрытая насмешка и какая-то мысль, будто старушка не могла что-то решить в отношении ее, Кати. Но почему-то Катя тогда подумала, что, наверно, Макаровна тоже когда-то была молодой. А та, напившись чаю, со вздохом стала растирать ноги, и Катя с острой жалостью увидела бесформенные деформированные старухины ступни.

— Скоро вся такая буду за грехи мои тяжкие, — сказала Макаровна, поймав Катькин взгляд.

— А что вы в замуже не были?

— Да я уж и сама не знаю! Не нравился мне, наверно, никто. Уж лучше одной, когда все не нравятся. Живу себе тихонько, водочкой с Настей и Вероникой из вашего дома балуюсь. Старухи всегда дольше стариков живут.

— Почему?

— Знают больше. Я вот много такого знаю, что тебе и не снилось! Многое теперь могу!

— Как джин?

— Да, нет, как Баба-Яга, скорее. А что, например, — все?

— Да вот хорошо бы, чтобы этот Кролик бы куда-нибудь делся! Валерка в тюрьме сидит, а этот…Чтоб глаза мои его больше не видели!

— А, это-то, это можно! Запросто даже, и греха никого особого здесь нет. Ладно, ты ступай, мила дочь!

Неделя прошла как обычно. Самыми противными были вторник и пятница — шесть уроков, и даже ни одна учительница не заболела! А еще придумали для пионеров какой-то всесоюзный марш, поэтому у них в школе объявили конкурс песни и строя. После уроков они классом все топали в шеренгу и кричали до одури про веселого барабанщика, которого можно увидеть, только если встанешь пораньше. Катя едва тащила ноги домой. У подъезда курил Терех, она совсем забыла взять с него честное слово про папиросы.