Первая линия. Рассказы и истории разных лет - Макс Фрай

Студент Лю обрадовался, пригласил гостью в спальню, развязал пояс и принялся любезничать. Слуги прекрасной девы тем временем украшали дом, да так, словно ожидалось прибытие Императора Поднебесной.

— Я скромный студент, — сказал деве Лю, — и мало что могу предложить вам в качестве свадебного дара. Старый матрац, рваный халат, подбитый ватой, да бамбуковая флейта — вот все мои сокровища.

— Сокровищ у вашей ничтожной рабыни достаточно, — ответствовала дева. — Единственное сокровище, о котором я прошу, — это благосклонность молодого господина. Но чтобы соблюсти обычаи моих предков, вы должны разделить со мной свою трапезу.

Студент Лю обрадовался, что сможет угодить деве, вынул из-за пазухи сыр из молока Небесных Коров и с поклоном предложил ей взять кусочек. Но прекрасная дева захохотала басом, как нетрезвый погонщик мулов, и проглотила весь кусок целиком, вместе с шелковой оберткой и сургучной печатью чиновника Небесной Канцелярии. Тут же все исчезло: и слуги в нарядных одеждах, и сокровища, и сама дева. Студент Лю остался один.

Сохраняя невозмутимость, студент Лю завязал пояс и отправился к даосскому монаху, который как раз ел камни в соседском дворе. Даос выслушал рассказ студента и сказал, что это, несомненно, были лисьи чары.

От огорчения студент Лю утратил невозмутимость и, выкрикивая непристойности, отправился в ближайший уездный город, где с честью выдержал экзамены, получил шапку чиновника и, будучи уже великим государственным мужем, прилагал все усилия для борьбы с лисьими чарами.

СКАЗКА ПРО ВОСЕМЬ ГОЛОВ, ПОВЕСТВУЮЩАЯ О КАПИТАНЕ-ГЕРОЕ И ЕГО ГЕРОИНЕ [13]

В эту ночь Оле Лукойе пришел поздно, изрядно подшофе. Но маленький Клаус все равно был счастлив.

— Куда мы отправимся сегодня, Оле? — спрашивал он, нетерпеливо толкая локтем ночной столик и роняя матушкино вышивание, батюшкино благословение и нянюшкины сказки.

Оле вздохнул, икнул, пошатнулся, и с ночного столика полетели дедушкины очки. Маленький Клаус огорчился, но виду не подал.

Оле Лукойе, тем временем, порылся в карманах, достал старинный саквояж и водрузил его на ночной столик, уронив при этом дядюшкино наследство и тетушкины пироги. Он присел на край кровати маленького Клауса и принялся отпирать саквояж, тихо бормоча себе под нос: «Нельзя рассчитывать на черепах, дитя мое. Ни в коем случае, никогда больше не станем рассчитывать на черепах!»

— Ты расскажешь мне сказку про черепах? — обрадовался маленький Клаус. — Или это будет страшная сказка про черепа, которые у скелетов? Вот здорово! Я люблю страшные сказки!

Но Оле Лукойе лишь покачал головой, да погрозил маленькому Клаусу пальцем.

— Никогда не рассчитывай на черепах! — с пьяным упорством твердил он. — Никогда, дитя мое! Вот посмотри на меня: я всю свою жизнь рассчитывал на черепах, и что со мною сталось?! Обещай мне, что не станешь рассчитывать на черепах, дитя!

Маленький Клаус обещал. Это было нетрудно: до сих пор ему и в голову не приходило что бы то ни было рассчитывать, да еще и на черепах.

— Лучше я расскажу тебе сказку про восемь голов, — вдруг решил Оле Лукойе. — Про восемь прекрасных, просто замечательных голов. Ты даже не представляешь себе, какая это будет хорошая, добрая сказка… Впрочем, не обязательно, совсем не обязательно! Это ведь как повернуть… Нет, до сказки про восемь голов ты еще определенно не дорос. Лучше я расскажу тебе сказку о пиратском капитане. Это, дитя мое, настоящий герой семи морей и мой старинный приятель. И если ты принесешь мне из кладовой бутылку отцовского портера, я непременно расскажу тебе прелестную сказку об этом герое и его прекрасной героине! Всякому герою требуется какое-то утешение, не так ли?.. О да, я расскажу тебе о настоящем герое и его отменном героине, вот именно! Впрочем, тогда это будет очень-очень злая и страшная сказка! Ха-ха-ха!

Отсмеявшись, Оле Лукойе повалился на постель маленького Клауса и захрапел. Маленький Клаус вздохнул, уронил с ночного столика прадедушкино надгробье и свернулся калачиком на коврике. Будить Оле Лукойе мальчик не решался, поэтому сам убаюкивал себя сказкой. «Жили-были восемь голов, — бормотал маленький Клаус. — Жили они себе были, а может и не было их никогда…»

В эту ночь маленький Клаус спал без снов, а утром впервые в жизни проснулся с головной болью.

Оле Лукойе уже ушел. На опустошенном ночном столике лежали концы вчерашней сказки, так толком и не рассказанной. Один конец был хороший, другой плохой. Они шевелились и жалобно пищали.

Маленький Клаус принес им блюдце с водой и овсяное печенье. Но концы не могли ни есть, ни пить, и к вечеру умерли. Ничего удивительного: концы нерассказанных сказок долго не живут.

Маленький Клаус немного поплакал над обоими концами, а потом позвал маму. Они взяли красивую коробочку из-под разбитых поутру надежд юной горничной и похоронили концы нерассказанной сказки в саду. На похороны прилетели Соловей и Шмель, и еще прикатились горошины. Маленький Клаус не смог их сосчитать, потому что умел считать только от нуля до одного.

Похороны вышли очень хорошие. Матушка играла на бас-геликоне, а батюшка станцевал вприсядку. Маленький Клаус развеселился и отправился есть поминальный студень.

А Оле Лукойе в его спальне больше не появлялся. Наверное, ему было стыдно.

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ ВЫМЫШЛЕННЫХ НЕПРИСТОЙНОСТЕЙ

ОТ АВТОРА

Фрагменты «Энциклопедии вымышленных непристойностей» были написаны в самом конце 2000 года специально для антологии «Книга непристойностей», которая, по иронии судьбы, стала первым составленным мною сборником рассказов, т. е., началом большого, на целое десятилетие затянувшегося проекта, который несколько лет спустя получил название ФРАМ.

Название, конечно же, рифмуется для пытливого читателя с «Книгой вымышленных существ» Борхеса; впрочем, никакого иного родства с текстами Борхеса у «Энциклопедии вымышленных непристойностей», по-моему, все-таки нет.

Что касается текстов, вымышленные непристойности по-прежнему мне очень нравятся. И чем дальше, тем больше удивляют. Так и хочется спросить: «Что творится в голове у автора?»

Впрочем, ответ на этот вопрос мне прекрасно известен.

1

У шнерчи, что живут в лесах на берегах реки Кхромь, крайне непристойным считается упоминание родителей, особенно в беседе с чужими, посторонними людьми. Шнерчи полагают, что, заводя разговор о родителях, человек напоминает собеседнику, что когда-то тот был сгустком мерзостной слизи, обитавшим в чужих внутренностях. Родителей в данном контексте воспринимают именно как свидетелей и соучастников этого позорного периода человеческого существования.