Кровь с небес - Марчелло Фоис

– Верно, однако здесь есть одно «но»: в ходе патологоанатомической экспертизы было обнаружено, что Солинас умер от инфаркта, – выпалил я.

– Что же, подобный вывод представляется мне вполне допустимым. Однако, несмотря на это, я не понимаю истинной причины вашего визита.

– О, причин для моего визита много. Конечно же, вы правы, вы совершенно искренне сочли своим долгом признать, что Солинас был задушен. Установить несомненную истинность данного факта должны были соответствующие компетентные лица, ведущие расследование. Но вы не можете не согласиться со мной, что в данном вопросе мнение военного врача играет большую роль.

– Я не могу взять на себя полную ответственность за высказанное мною предположение. Им надлежало все проверить…

– Я уже говорил, что для моего визита есть несколько причин. Одна из них особенно любопытна: тот самый парень, о ком вы упомянули, предполагаемый убийца. Ведь вы его знали, хотя, как мне показалось из ваших слов, вы говорите о нем как о совершенно незнакомом человеке.

Внезапно лицо лейтенанта побагровело.

– На что вы намекаете? – Он почти кричал. – Это был всего лишь один из моих пациентов, человек с нарушениями психики, если можно так сказать. Если хотите знать, это обстоятельство только добавило мне уверенности в том, что совершено убийство! И вообще, я не имею привычки обсуждать моих больных!

– Даже мертвых?

– И их тоже.

– Мне нужно только узнать, поддерживали ли вы, если можно так выразиться, отношения с моим подзащитным после того осмотра для призывной комиссии, когда он был признан негодным к службе. Ведь именно выдали такое заключение, не так ли?

– Да, именно так. Его данные с трудом дотягивали до нижних пределов нормы, кроме того, у него были обнаружены явные признаки психического расстройства. После того осмотра я больше с ним не встречался, за исключением упомянутого случая, несколько месяцев тому назад, когда я нашел его рядом с трупом.

– Вы больше никогда не встречались? – спросил я, рассматривая крохотные деревянные фигурки, стоящие на видном месте в стеклянном шкафчике для лекарств: четыре улана, один – всего лишь заготовка, остальные три еще не раскрашены.

– К чему это вы ведете? – У лейтенанта внезапно пропал голос.

– Я веду вас к камере в тюрьме Ротонде, куда посадили отчаявшегося мальчишку, не совершившего ничего, за что его можно было бы отправить в заключение. Да, конечно, он не совсем нормальный… Этому мальчику дали множество обещаний и потом их не сдержали… И еще… оказали некие знаки внимания, коим он не смог воспротивиться. А вскоре паренька убили. Его убил тот, кто имеет право входить в тюрьму, не расписываясь в журнале посещений.

– Убили? – При этих словах лейтенант весь сжался в комок. – Вы с ума сошли! Я буду жаловаться, я дойду до верхов, до самых верхов!

– Ради бога, жалуйтесь, быть может, для меня это плохо кончится, но еще неизвестно, сможет ли генерал Манунцио снова вас выручить.

Лейтенант безвольно рухнул на стул, как тряпичная кукла.

– Ну, хорошо, допустим, я принес ему в камеру нож и деревяшки, чтобы он делал своих солдатиков. Он мне пообещал, что будет работать только ночью. Разумеется, мне просто было его жаль, эта история меня задела за живое.

– Задела за живое… – повторил я, – и вы стали навещать его в тюрьме.

– Я этого не говорил! Я был там только один раз, когда отнес ему нож.

– И вы туда не ходили, к примеру, вечером накануне смерти Филиппо Танкиса?

– Нет! Я же сказал, что больше туда не ходил!

– А в поместье Предас-Арбас вы бывали? До так называемого убийства разве вы не ездили в Предас-Арбас? Брат Танкиса готов подтвердить в суде, что вы приезжали…

Пытаясь защититься от моих вопросов, лейтенант заткнул уши.

– Что же произошло в Предас-Арбас? – Я решил в полной мере воспользоваться сложившейся ситуацией. – Быть может, нечто похожее на то, из-за чего вы были вынуждены удалиться из Турина? Да, я совсем забыл сразу сказать вам, что я получил разрешение на проведение еще одной патологоанатомической экспертизы…

Риккардо Фантини все понял и перестал сопротивляться. Мне показалось, что он внезапно успокоился, даже улыбнулся. Вдруг резким движением он выхватил свой табельный пистолет и прицелился в меня.

– Этим вы делу не поможете, – заявил я ему тем тоном, каким говорил бы с Филиппо Танкисом, если бы был с ним знаком.

Фантини снова мне улыбнулся. Затем он вскочил и грубо оттолкнул меня в сторону, устремляясь к входной двери. Я краем глаза успел заметить, как он выскочил за дверь, и ринулся за ним следом. Он стал подниматься по главной лестнице, ведущей на верхние этажи здания. Преодолев всего несколько маршей, я начал задыхаться.

Фантини опередил меня на целый пролет. Он остановился, чтобы проверить, продолжаю ли я преследовать его. Однако больше ему это не угрожало: стоило мне пробежать больше десяти метров, как меня начинала мучить одышка.

Итак, Фантини наклонился над перилами, чтобы посмотреть, бегу ли я за ним, а я стоял этажом ниже и безуспешно пытался отдышаться. Я поднял глаза и увидел его лицо – теперь оно снится мне каждую ночь: это был жуткий оскал, как у повешенной за шею кошки. Из-за ярко-голубого цвета стен казалось, что над нами свод небес из рождественской сцены с младенцем Христом в яслях. Фантини снова отвернулся от меня, и я подумал, что сейчас он опять бросится бежать. Как бы то ни было, я уже решил, что не стану его преследовать…

…Но вдруг я услышал выстрел, увидел, как что-то взорвалось, и меня окатило брызгами крови и мозга. Я едва успел прикрыть лицо руками.

И тут я закричал, совсем как в ту ночь, много лет назад, когда я был еще ребенком. Тогда мне было пять лет.

Когда я очнулся, я снова был самим собой, мне опять было тридцать два года. Я вмиг это осознал.

Я чуть приподнял веки и увидел перед собой лицо Клоринды. Меня охватило чувство, что все время, пока я плыл по жизни, как утопленник из притчи,[18] она была рядом и держала меня за руку. Я сделал попытку что-нибудь сказать, но мои губы слиплись, и я не мог ими пошевелить. Я подумал, что если постараюсь, то смогу полностью открыть глаза. Так я и сделал, и в этот самый миг лицо Клоринды растворилось в воздухе, словно было настолько неосязаемым, что могло исчезнуть даже от едва уловимого движения век. И оно в самом деле исчезло.

– Бустиа… – Лицо моей матери выражало такой ужас, словно она заглянула в глаза смерти. – Тебе было плохо, – пояснила мне она, как только стало понятно, что я постепенно прихожу в себя.

Я попытался сесть и только тогда осознал, что я в своей комнате.

Доктор Орру, на этот раз без белого халата, с готовностью изобразил улыбку.

– Все в порядке, – сказал он мне ободряюще. – Это был всего лишь шок.

– Шок был у нас! – сказал инспектор Поли, заглядывая в дверь. – Дорогой мой адвокат, я из-за вас чуть не поседел!

Я поднес руки к лицу. Кожа была сухая, протертая этиловым спиртом, чистая. Я посмотрел на свои руки: они были ослепительно белыми, намного светлее, чем простыня.

– Ну, теперь мне можно уходить, – сказал Орру. Затем добавил, обращаясь непосредственно к моей матери: – Я вам оставляю немного абсента, на тот случай, если он будет беспокойно вести себя ночью, но не увлекайтесь! Не больше одной кофейной ложечки, и с большим кусочком сахара, очень вам советую!

Прошло немного времени с тех пор, и это несуществующее дело об убийстве, которого не было, приобрело вполне законченный вид.

Пока я беседовал с Риккардо Фантини, инспектор Поли успел поговорить с Козимо Руйу, надзирателем, дежурившим в ту ночь, когда умер Филиппо Танкис. Разговорить его оказалось непросто, Поли был вынужден пригрозить ему тюрьмой за халатное отношение к службе.

Только после этого Руйу выложил все: именно он отдал лейтенанту один из найденных в камере ножей, а также еще не доделанные фигурки, и тем самым скрыл от следствия эти улики. Руйу сказал, что об этом его попросил сам Танкис за несколько часов до того, как его нашли мертвым. По словам надзирателя, Филиппо показал ему нож, который следовало вернуть доктору Фантини. Руйу сказал, что при других обстоятельствах он, не раздумывая ни минуты, конфисковал бы этот нож, но раз уж его принес сам военврач, значит, он был уверен, что Филиппо – странный, но не опасный тип. И правда, продолжал тюремщик, парень-то причинил вред только самому себе. В тот вечер Филиппо попросил, чтобы в случае, если он умрет, Руйу вернул нож врачу. Руйу кивнул головой в знак согласия, как обычно поступают, разговаривая с сумасшедшими, и еще сказал, чтобы Танкис поосторожнее обращался с ножом: надзирателю не нужны неприятности, а будут ли они у доктора Фантини, ему до того дела нет; так что Руйу предупредил, что ни о каких ножах и слыхом не слыхал и что никогда того ножа в глаза не видал. Но Филиппо продолжал настаивать, он потребовал, чтобы Руйу дал ему клятву.