За речкой шла война… - Николай Прокудин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Чего ты разорался? – прошипел Хлюдов. – Он ведь всё одно, что марсианин. По-русски ни бельмеса. Его бы по-английски…
– Чего ему сказать? «Дую спик инглиш»?
– Нет, что-нибудь другое. Мол, не стреляй, заблудились, желаем виски, сигару, кофе. Вспоминай, что в школе учил!
Мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь… В школе про виски, сигару, кофе как-то не…
– Эй, офисер! Ходи сюда, на мой сторона! Не бойся! Моя стрелять не будет!
Ура! Абориген знает русский!
Абориген свистнул псинам, и те послушно сняли осаду, быстро убежали прочь.
– Слава, тебе, яйца! – выдохнул с облегчением Хлюдов. – Не за границей, кажись. И яйцы целы, не отрезали. Чую, мы дома! Интересно, что это за юный друг пограничников? Кто такой?
Они опасливо приблизились.
– Салам! – радостно произнес Никита.
– Салам алейкум! – изобразил счастье на лице Хлюдов.
Туркмен тоже, похоже, был в восторге:
– Салам, товарищи офисеры! Я такой рад, что ко мне зашла живая человек. Почти год никого не вижу, редко гости бывают. Я местный чабан, Абдулло.
– О, это просто пастух! Ковбой! Гаучо! – обрадовался Хлюдов. – Ура! Мы спасены!
Обменялись рукопожатиями. А дальше? «Салам, товарищи офисеры!» Ну, здрасьте. Вот тебе и здрасьте! Пьяные, пропылённые, усталые и чёрт знает где находятся – товарищи офисеры. Как объяснить этому пастуху, почему сюда забрели? И действительно, далеко ли граница?! Что бы такое ему, чабану, сморозить для завязки разговора?
Но он товарищей офисеров опередил:
– Я сам год назад был солдат. Стройбат. Служил в городе Горьком. Какой хороший город! Какие замечательные девушки! Я их так любил!
– О, земляк! – заорал Хлюдов. – Я ж оттуда родом!
Никита удивился. Земляк?
– Я ж с Волги, только с верхней части!
Ну, в принципе, да, Москва-река – приток Волги.
– Меня Владимиром зовут. А этот – Никита.
– Осинь рад! Осинь! А я Абдулло! Я хотеть остаться в России, жениться, там калым не нужен. Но отец вызвал домой. Я не поехаль, а он со старшим братом прибыль и увёз. Вот загналь сюда овца пасти. Людей не вижу, газэт нэ читаю, телевизор нэт! Рюсский язык забываю. Я так вам рад! Пойдемте, шурпой накормлю!
О, шурпой! А шашлык?
Подошли к чахлому частоколу из тонких жердин. Туркмен махнул палкой на свирепого вида собак, отогнал прочь. Невдалеке – кошара и загон для овец. Рядом – низенький глинобитный домик, пастушья избушка. Ни одного даже чахлого деревца, только полынь, колючки и камыши. Убогое, но всё же жилье…
– Так ты что, тут один живешь? – спросил Хлюдов Володя, оглядывая стены саманного закутка.
– Почему один? Собаки, овцы…
– Э-э, с овцой, что ли, спишь? А где ханум? – сострил Хлюдов.
– На ханум деньги зарабатываю. Пять овец мои, ягнят выращу, будет десять. Потом еще расплодятся.
– А сколько надо-то? Сколько ягнят?
– Если некрасивая жена – двадцать пять баранов. Если красивая – пятьдесят. А красивая и работящая – сто.
– А если умная? – ухмыльнулся Ромашкин.
– Вот за умная и грамотная платить меньше. Много работать не станет, спорить будет, умничать. Жена ведь какой должен быть: послушный, ласковый и молчаливый. Слушать, что умный муж говорит, а не свой мысль ему навязывать.
– Так ты какую ищешь? Глупую, красивую и молчаливую? – спросил Никита.
– Ай! Красота не главное. Работящий для хозяйства.
Характерно: все аборигены ставили на первое место у будущей супруги не красоту и ум, как мы, а работоспособность. Вот и Ахмедка в общаге, помнится…
Хлюдова в тепле снова развезло. Поев шурпу и плов, он с умным видом вдруг произнес:
– Будет тебе, Абдулло, бесплатная жена! Мы вот с Никитой войско собираем. Повстанцев. Записываем взбунтовавшиеся местные народы в отряды против «Белого царя». Хватит жить под игом Москвы! Пора поднимать племена под ружье. Долой «Белого царя»! Пора жить своим умом. С королевой Великобритании мы договорились, а Рейган нам обязательно оружием поможет… Тому, кто встанет в строй, бесплатная жена.
– А две можно?
– Две можно! Можно и две, но только особо отличившимся в боях за свободу. И бесплатно!
– Зачем тебе две жены? – полюбопытствовал Никита. – Прокормишь?
– Вторую жена возьму умную и красивую. Русскую. Первый жена будет работать, а второй ласкать!
– Вот и договорились! – воскликнул Хлюдов. – Записываем тебя бойцом в первую кавалерийскую сотню, «бронекопытной, дикой дивизии»! Конь есть?
– Есть конь. И шашка острая, дедовская, и ружьё хорошее есть! Патронов мало-мало! – защебетал туркмен.
– Вовка, ты что, сдурел совсем?! – ткнул Никита в бок Хлюдова. – Шутки шутками… Договоришься! Он ведь и вправду поверил!
– Вот и славно! А я, может, и не шучу! Ты, главное, мне подыгрывай!
– Да не хочу я подыгрывать!
– А придётся!
Чабан тем временем достал из шкафчика бутылку какого-то ужасного пойла, холодное мясо, лепешки.
После второго тоста за свободу уже не смущали ни шкуры, полные блох, на которых они полулежали, ни пыль в войлоке, ни осыпающаяся с потолка глина.
После четвертого тоста за джихад неверным Никита сломался.
Керосиновая лампа нещадно дымила, в печурке горели вонючие кизяки, насекомые кусались, но зато было тепло и сытно. Великая вещь – крыша над головой, горящий очаг и вода… Никита провалился в сон. Голова, правда, гудела, как трансформатор. Ещё бы! Двое суток пить вместо воды ром и водку!
…Пробуждение сопровождалось паническим животным страхом – кто-то на него пристально смотрит. Кто-то или что-то – непонятное и потому страшное. Чуть приоткрыв глаза, Никита их вновь крепко зажмурил. Басмачи! Накликал Хлюдов, пьянь! Расхлебывай теперь! Расхлебаешь, как же!
Вокруг их первобытного ложа стояли фигуры в халатах и чалмах. То, что испугало Ромашкина, оказалось молодой девушкой. Видны были только глаза. Остальное – чадра. Выходит, красный командир Федор Сухов освободил не всех женщин Востока. Далеко не всех.
Чабан Абдулло что-то оживленно рассказывал трём вооружённым берданками и двуствольными ружьями угрюмым мужчинам. Два древних старичка на корточках о чём-то переговаривались и жестикулировали. У изголовья толпилась стайка в платочках, чадрах, паранжах. Кто их разберет, в чём…
Ромашкин аккуратно, но сильно пихнул в бок Хлюдова:
– Капитан! Вовка! Проснись, пьянь! Что ты вчера плёл, сволочь, об освобождении от тягот коммунизма и империализма, о свободе и независимости диких племен? Объяснись с народом! Ты собирался зеленое знамя ислама водрузить в Кремле? Теперь водружай…
Хлюдов открыл глаза и тотчас же зажмурился:
– Ого! Никита, что будем делать? Делаем вид, что спим?
– Нет, надо как-то изворачиваться. Вовка, а это точно не Иран?
– Если наш друг вчера не соврал, то нет. Но мы наверняка рядом с границей. Только бежать к гарнизону далеко и незнамо куда! А, была не была!
Хлюдов резко приподнялся, развел руки в знак приветствия:
– Салам алейкум, аксакалы!
– Салам…
– А не подскажете, как проехать в Педжен? Там размещается штаб формируемого исламского эскадрона!
Чабану Абдулло немножко нездоровилось после вчерашнего. Или он был немножко растерян из-за открывшихся вчера же перспектив? Чабан Абдулло указал на соплеменников:
– Вот, офисер, это наши бригадиры. Они ехали волка загонять. Могут подвезти к шоссе. А ты, офисер, их в войско запишешь? Потом сюда вернёшься? Когда нам за ружья браться? У меня пулемет «Максим» есть и патронов ящик…
Уже ящик? Вчера было «мало-мало». Растёт благосостояние братского туркменского народа! Не по дням, а по часам.
Соплеменники чабана Абдулло стали выходить во двор из душного домика, недоуменно пожимая плечами, что-то бурча по-туркменски.
Хлюдов обнял чабана Абдулло за плечи, уверенно пообещал:
– Не переживай, Абдулло! Жди! Мы скоро вернемся. На днях поднимем «зеленое знамя ислама» над отрогами Копетдага, и наши скакуны пересекут пустыню Каракумы до Волги и далее. Я и начальник штаба повстанцев. По весне вернемся с отрядом. Формируй добровольцев, составляй списки, назначай командиров отрядов. Только без лишнего шума. Конспирация!
Во дворе стоял бортовой «уазик». Бригадир и шофёр стояли у кабины, а женщины – в кузове, держась за передний борт. Аксакалы расселись под навесом у стены, попивая зелёный чай. Верно, старые басмачи, заслуженные – уж больно живо они обсуждали пьяный бред Хлюдова.
– Стр-р-роиться! – вдруг рыкнул Хлюдов. – Р-р-равняйсь! Смир-р-рно! Здр-р-равствуйте, бойцы!
– Салам, здра… – ответили мужчины вразнобой.
Хлюдов прошелся вдоль строя. О чём говорить? И как?
Язык с перепоя еле ворочался. А говорить нужно убедительно, эмоционально, с душой. И чтоб выглядело правдоподобно. Не то грохнут за насмешки над собою, и поминай как звали. Пустыня большая….
Но не зря учёные толкуют, что в экстремальных ситуациях человек способен превзойти себя на два, а то и три порядка.
