Блондинка в футляре (Простушка и трубочист) - Луганцева Татьяна Игоревна
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Эля? – уточнила Варя, хотя это было излишне. Так себя вести могла только она. А это ее бесконечное рисование кругов, кругов разных размеров, могло довести кого угодно до сумасшествия. Если у нее в этот момент отнимали карандаш, мелок или ручку, что, собственно, и делали, так как она разрисовала в помещении все стены, девочка продолжала чертить пальчиком воображаемые круги, пока не засыпала. Однажды приступ длился почти целый день, девочка даже не ела в это время, чем очень напугала Варвару. Она постоянно консультировалась с врачами по поводу учеников. В отношении Эли прогнозы психотерапевта были весьма неутешительные. Дело в том, что она была абсолютно асоциальна. Эта девочка замкнулась на чем-то, как пояснил врач.
– Она словно шла и шла по лестнице, поднимая ноги на одинаковую высоту, пока не наткнулась на ступеньку, большую по высоте, и остановилась… Она так и осталась стоять и тыкать ногой в ступеньку, и сколько она так будет стоять на одном месте, неизвестно. Может, день, может, всю жизнь. Я говорю на примере с лестницей условно…
– Я понимаю, – отвечала Варя, – а что поможет сдвинуть ее… ну, с этой ступеньки? Что может дать толчок к тому, чтобы она поняла, что надо поднять ногу повыше и двинуться дальше?
– Хороший вопрос, важный. Если бы мы ответили на него, мы бы вернули этого ребенка в наш мир, – отвечал светило психотерапии. – А толчок может дать что угодно… Сильная эмоция или просто хорошее утро. Не тешьте себя надеждой, Варвара, ведь этого может и не случиться вовсе.
– А эта девочка впала в такое состояние из-за какого-то стресса? С ней что-то сделали или что-то сделали на ее глазах? – продолжала спрашивать Варвара.
– Я не думаю… Это наследственная предрасположенность плюс пребывание в детском доме, не располагающее к развитию индивидуальности. Это состояние могло возникнуть также из-за какой-то мелочи и стать камнем преткновения, той ступенькой, не такой, как все. Мы можем никогда не найти причину…
– Так же как и то, что сможем вернуть ее в реальность? – спросила Варя.
– Точно!
– А эти причины могут быть связаны? То есть, чтобы вылечить Элю, мы должны обязательно знать, что ввергло ее в это состояние?
– Я смотрю, Варвара Ландышева, вы очень вдумчивый педагог.
– Я искренне болею за этих детей.
– Понимаю. Девочка – чудо. Но, отвечая на ваш вопрос, хочу сказать, что это совершенно не обязательно. Ее можно переключить, и для этого не надо копаться в прошлом девочки. Вот рисует она круги, это как психологическая защита от чего-то, что ее тревожит. А если заставить ее рисовать другую геометрическую фигуру? Какая разница, что будет чертить этот больной ребенок? Но я хочу сказать, что это очень важно, сломать в ее мозгу стереотип, это как первая ласточка к общему лабильному восприятию. Будет чудо, если это произойдет. Другая геометрическая фигура стала бы тем мостиком, который помог бы Эле преодолеть ту большую ступеньку, преградившую ей путь.
После той беседы с врачом Варвара уже много месяцев пыталась научить девочку чертить квадрат вместо круга. Она садилась вместе с ней и рисовала эти чертовы квадраты с той же одержимостью, что и девочка. Она обвешала ее спальное место рисунками с квадратами. Варвара не ленилась, и в каждом нарисованном девочкой круге дорисовывала квадрат, она переделывала круги девочки в квадраты, пририсовывая им красной ручкой углы. Она брала руку ребенка в свою прохладную ладонь и рисовала вместе с ней квадраты, но Эля была к этому абсолютно безучастна. Рука ее словно превращалась сразу в безвольную плеть. Но стоило Варваре отпустить детскую руку на свободу, как на бумаге появлялись ровные круги разных диаметров. Это продолжалось уже очень давно, иногда Варваре хотелось выть от отчаяния или биться головой о стенку. Только разум говорил ей, что это не приведет к позитивному результату. Она смотрела в красивые, большие глаза девочки и не видела там ничего. Словно это были две пустые сквозные дырки, а иногда Варе чудилось, что она видит в них мысль, тоску и просьбу помочь ей. И от этого Варвара просто сходила с ума от своего бессилия. Она бы все сделала для этой девочки, сама не понимая, чего ради до такой одури привязалась к ней.
– Не сдавайтесь, – говорил ей психотерапевт.
– Я не имею на это права, – отвечала Варя.
– А я не о вашей профессии, я о том огне, что горит у вас в сердце. Это тяжело, Варвара, но возможно, это окажется потом очень легким.
– Или не окажется никогда… – прошептала она.
– Вы влюбились в эту девочку.
– Вы весьма проницательны. Может, я схожу с ума? Мне иногда кажется, что она смотрит на меня и умоляет помочь ей. Ничего не говорите! Я знаю, вы скажете, что это может быть так или не так.
Психотерапевт засмеялся.
– Вы сами все знаете.
Да, Варя знала, и ради этого «так» она продолжала биться «головой о стенку» каждый день. Вот и сейчас, услышав об обострении заболевания у Эли, она готова была броситься в свой класс, если бы не окрик Люды Кузьминой:
– Сидеть! Ты что? Директриса, придите в себя! Нельзя давать собой манипулировать даже больным детям и хромым собакам… Это я так, к слову. Ты что? Там – учительница! Ты дискредитируешь ее авторитет, ты пойдешь на поводу у детей. А Эле ты все равно не поможешь, ты же знаешь ее состояние, ей сейчас все равно, есть ты рядом или нет.
Варя опустила голову на руки.
– Ты как всегда права… Тебе надо было оставаться на месте Веры.
– Ага! А тебе бежать к своей Эле!
– Может быть… Может быть…
– Варя, а почему ты не удочеришь ее? – задала ей вопрос в лоб Людмила.
– Я бы сделала это… Ребенок очень болен, но я – педагог-дефектолог и могла бы обеспечить ей специфический, то есть специальный, уход. Я не сделала это только потому, что боюсь тронуть ее с места, к которому девочка привыкла. Вдруг я спровоцирую обострение?
– А я считаю, что хуже некуда, – покачала головой Кузьмина, при этом рыжий шиньон съехал набок. – Она абсолютно неадекватна.
– Анализы говорят обратное. Она слышит и, более того, воспринимает речь! – возразила Варвара. – Мало того, она все понимает!
– И где все это?
Варя развела руками.
– Пути Господни неисповедимы…
– Это точно, – провела наманикюренным пальцем по поверхности стола Людмила. – Так вот я пришла тебе сообщить об Эле и еще сказать, что мы все верим в твои способности, наверняка за месяц наш интернат не развалится.
– Я тоже на это надеюсь, – ответила Варвара, словно сама себя убеждая в этом.
Люда одернула свою кофту и, встав со стула, покинула кабинет директора.
Глава 16
Варвара решила навести порядок на столе. Начала она с перекидного календаря и поставила сегодняшнее число, двадцать седьмое марта, пусть и прошлого года. К ее удивлению, именно на этом листке красовалась надпись, сделанная, судя по почерку, рукой самой Веры Сергеевны.
«Очень важно. Одиннадцать ноль-ноль».
«Странно… Вера ничего мне об этом не говорила, – подумала Варя, – и что может быть важно? А если важно, почему забыла? Что это вообще может быть? Встреча? Телефонный звонок? Вот черт! В первый же мой день я сразу так попала?!» – начала сокрушаться Варвара. Время приближалось к одиннадцати часам, и Варю это обстоятельство все больше напрягало.
«Все, больше так не могу! Надо чем-то заняться!» – решила Варвара и принялась вытирать пыль с полок высокого стеллажа в кабинете Веры Сергеевны. За этим интересным занятием ее и застал посетитель. Варвара в нелепейшем, старомодном костюме, изуродовавшем ее фигуру до неузнаваемости, как раз протирала бюстик Владимира Ильича Ленина, когда вошел Леонид Владленович Тихонов собственной персоной.
– Ты?! – одновременно воскликнули они.
– А ты что здесь делаешь? – снова одновременно вопросили друг друга.
– Я вообще-то здесь работаю! – пафосно заявила Варя, подбочениваясь.
– Я по телефону говорил с директором этого интерната. Она представилась мне Верой Сергеевной. Собственно говоря, мне к ней и надо, – сказал Леонид.
