Мультикультурализм и политика интеграции иммигрантов: сравнительный анализ опыта ведущих стран Запада - Вера Сахарова

Тем не менее, как считают многие аналитики, проблема кроется не только в низкой эффективности интеграционных и адаптационных механизмов, в социальных издержках глобализации или в отсутствии социально-экономических и технологических возможностей для решения проблемы большей социальной справедливости, но и в специфической религиозной идеологии, порой подпитывающей нетерпимость и радикализм, прежде всего в постоянно растущей мусульманской общине Европы, и оправдывающей насилие ради достижения религиозных идеалов ислама.

Как отмечает сегодня российская исследовательница Е. Лимогина, если десять лет назад, обсуждая проблемы мусульманского меньшинства в странах Западной Европы, «политики в основном спорили о том, на каких условиях представителям этого меньшинства предоставлять гражданство или выделять пособие, а ученые выясняли, как же лучше интегрировать мусульманских иммигрантов в социокультурный ландшафт <…> то теперь ученые чаще стали задаваться вопросом, а совместима ли идентичность мусульманина с гражданством, а политики уже обсуждают, как интегрировать ислам в государство».[184]

Европейское общество секулярно, церковь отделена от государства, а секулярная мораль рассматривает человека как высшую ценность, как меру всех вещей. Права человека, его свобода стали здесь главными ценностями, которые впервые были провозглашены еще во времена Великой французской революции. Как писал еще в 1960-е гг. известный английский философ И. Берлин: «Христианская, как впрочем, и иудейская, и мусульманская вера в абсолютный авторитет божественных и природных законов и в равенство всех людей перед лицом Господа очень сильно отличается от веры в свободу жить по собственному усмотрению».[185]

Мусульмане же «ищут такую модель модернизации, которая сохраняла бы, а не устраняла религиозность, – утверждает норвежский исследователь П. Н. Воге. – Столкнувшись с Западом, они говорят: “Мы хотим быть современными, но не хотим быть такими как вы!”. Что это значит, никто конкретно не знает, и это нельзя уяснить сразу».[186] Как отмечал известный британский ученый Э. Геллнер, в большинстве мусульманских стран модернизация оказалась направленной и против секуляризации, и против Запада, что, в частности, и породило феномен исламского фундаментализма. Исламский радикализм, или исламизм, как политическое продолжение фундаменталистских течений в мусульманстве, возник и вследствие слабости ряда светских режимов главным образом в арабских странах. «“Ислам – вот решение”, – этот лозунг созданной в Египте организации “Братья-мусульмане” стал лозунгом мусульманских радикалов от улемов-фундаменталистов, формально стоящих вне политики, до джихадистов, призывающих к священной войне, включая террор против всех врагов ислама <…> Исламисты убеждены, что Запад – это система жизни, по своей природе отличающаяся от того, что требует ислам, что базовые ценности двух цивилизаций различны».[187]

Действительно, в исламских странах есть влиятельные социальные группы, чьи интересы социальная модернизация ставит под угрозу. Это прежде всего религиозные лидеры, «которые чувствуют, что их интересам угрожает модернизация налогообложения, потому что мешает им взимать налоги со своих единоверцев. Модернизация органов правоохранения угрожает, потому что отнимает у них право быть судьями. Это и есть те несогласные в мусульманском мире, которые на Ближнем Востоке в ближайшие годы будут продолжать свою политику несогласия», – утверждает мусульманин, профессор Лейденского университета Асеф Баят.[188] С ослаблением светских идеологий (панарабизма), посредством которых подчиненные классы ранее выражали недовольство, и при отсутствии эффективных каналов легитимной политической активности призыв нового поколения политизированных исламских проповедников и активистов, зачастую спонсируемых властями Саудовской Аравии и черпающих вдохновение в иранской исламской революции, нашел благодарную аудиторию на рынках, в рабочих общежитиях и, прежде всего, в мечетях – главных убежищах от политического давления со стороны светских авторитарных властей стран Большого Ближнего Востока. В то же время, безусловно, правы те авторы, которые рассматривают современные исламские движения как «продукт экономической, политической и культурной глобализации, а не просто местной реакции. Они не только связывают между собой различные ведущие исламские страны, но и частично подпитываются опытом жизни в исламских анклавах на Западе».[189]

Отмечая сложности, связанные с адаптацией иммигрантов из исламских стран, С. Хантингтон писал об особой, U-образной, системе ценностей мусульман: с одной стороны, у них на первом месте лояльность семье и роду человека, с другой – исламу как истинной религии. Речь идет об однозначном преобладании значимости этнической и религиозной идентичности по сравнению с общегражданской, что, по мнению знаменитого американского политолога, крайне затрудняет интеграцию мусульман в западное общество.[190] Действительно, человек, придерживающийся системы религиозных ценностей, зачастую не поддается секуляризации. Поэтому мусульмане, осуждающие общепринятые в Европе правила поведения и желающие, чтобы общество подчинялось требованиям религиозной морали, законам шариата, находятся вне процессов секуляризации, которые пронизывают все европейские общества.

Конечно, не следует преувеличивать степень религиозности иммигрантов из исламских стран. Для большинства из них понятие «мусульманин» – это скорее средство идентификации, чем знак принадлежности к умме. Так, только около трети турок, живущих в Германии, регулярно посещают мечеть (29 %, причем в основном это лица старше 40 лет), среди выходцев из стран Магриба во Франции число практикующих мусульман не превышает 14 %.[191] Однако верующие мусульмане наиболее подвержены воздействию пропаганды исламистов, тем более что против интеграции мусульман в европейское общество выступает большинство исламистских организаций. Так, Европейская арабская лига требует от Европейского союза официального отказа от политики интеграции мигрантов-мусульман, более того, требует придания арабскому языку и исламской религии статуса государственных, а также введения квоты в государственных и учебных учреждениях для мусульман. Европейская арабская лига, идеологически близкая к палестинскому движению «Хезболла», ставит своей целью создание арабского государства в Европе.[192]

Достаточно условно можно сказать, что существование мусульман в Европе связано с тремя типами законности: традицией, опирающейся, как правило, на систему религиозных ценностей, законом как социальным инструментом и административными правилами. Сферу социальных явлений, не противоречащих трем типам законности, российский исследователь В. М. Сергеев предложил определять как «белую зону», сферу социальных явлений, «осуждаемых» или запрещаемых всеми ими, – как «черную», а сферу явлений, которые по-разному оцениваются в соответствии со свойствами этих типов законности, – как «серую». Степень легитимности функционирующих в «серой зоне» акторов варьируется в зависимости от комбинации типов законности, которым соответствует их деятельность.[193] Формирование замкнутых, живущих по своим традиционным правилам мусульманских сообществ свидетельствует о разрастании «серых зон» в европейских городах. Это является следствием отсутствия согласия относительно целого ряда явлений и указывает на раскол в социуме на институциональном, ценностном и онтологическом уровнях. Таким образом, образование «серых зон» означает формирование замкнутых сетевых структур, ценностно и институционально оппозиционных принимающему обществу и государству. Специфика такого рода структур заключается в том, что, будучи нелегитимными с точки зрения большинства, они легитимны в глазах мусульманского меньшинства.

Сегодня европейские либералы обвиняют власти в искусственной исламизации социальных проблем пригородов. Однако, скажем, убийца голландского кинорежиссера Тео ван Гога, как и 19 террористов-самоубийц из Саудовской Аравии во главе с Мохаммедом Агтой, совершившие нападение на США 11 сентября 2001 г., или врачи – выходцы из исламских стран, готовившие, по данным Скотланд-Ярда, серию террактов летом 2007 г. в Великобритании, не относились к числу не интегрированных и не успешных в социально-экономическом плане иммигрантов. Так, убийца Т. ван Гога прекрасно говорил на языке страны проживания и был студентом высшего учебного заведения, то же самое можно сказать и о Мохаммеде Агте, лидере группы, совершившей теракты в Вашингтоне и Нью-Йорке. Как показало исследование социальных характеристик активных участников крупнейших мировых террористических актов в период с 1993 по 2006 г., выполненное Д. Гамбеттой и С. Хертогом, многие из них имеют высшее образование (196 из 284 человек), преимущественно техническое (78 из 196; на втором месте специалисты по исламской теологии – 34).[194] Таким образом, в большинстве своем террористы – это вполне обеспеченные, образованные и разбирающиеся в новейшей технике исламские фундаменталисты.