Испытание невиновностью - Агата Кристи

– Что ты хочешь сказать?

– Ну вот, смотри: возьмем, например, Эстер и ее друга – этого ретивого молодого доктора Доналда. Славный малый, серьезный, о больных печется. Вообще-то он не верит, что Эстер могла это совершить, но... все-таки его гложет сомнение... С какой тревогой он на нее смотрит, когда думает, что она этого не замечает. Но она прекрасно все замечает. Вот видишь! Может быть, действительно, это она. Тебе лучше знать. А если не она, как ей себя вести с этим молодым человеком? Все время ему твердить: «Честное слово, это не я!» Больше ей ничего не остается.

– Право, Филип, по-моему, все это твои фантазии.

– Зато ты, Полли, совсем не способна пофантазировать. Ладно, возьмем беднягу Лео. Свадебные колокола откладываются на неопределенное время. Гвенда жутко расстроена. Ты заметила?

– Не могу поверить, неужели отец снова хочет жениться? В его-то годы!

– Еще как хочет! Но понимает, что любой намек на это приведет к тому, что их с Гвендой заподозрят в убийстве. Вот такой переплет.

– Какой бред! Подумать, что отец мог ее убить! Это невозможно, – сказала Мэри.

– Очень даже возможно. Читай газеты.

– Возможно, но только не в нашем кругу.

– Какой снобизм, Полли! Теперь посмотри на Микки. Его что-то гложет. Что-то с ним неладно, зол на всех и на вся. А Тина, всегда такая открытая, безмятежная, искренняя... Но если бывают на свете каменные лица, то теперь у нее именно такое лицо. Затем бедная старая Кирсти...

Мэри немного оживилась.

– Наверное, это был бы выход!

– Кирсти?

– Да. В конце концов, она иностранка. И потом, последние год-два она страдает сильнейшими головными болями... По-моему, гораздо более вероятно, что преступление совершила она, а не кто-то из нас.

– Бедняжка! – сказал Филип. – Тебе не кажется, что она все прекрасно понимает? Понимает, что мы дружно свалим всю вину на нее. Потому что нам это удобно. Она ведь не член семьи. Ты заметила, как она сегодня вечером забеспокоилась? Они с Эстер в одинаковом положении. Что она может нам сказать? «Я не убивала свою подругу и благодетельницу»? Чего стоит ее заявление? Кирсти сейчас хуже всех, несравнимо хуже... Она ведь одна. Сейчас она перебирает в уме каждое свое слово, каждый недовольный взгляд в сторону миссис Аргайл, боясь, что это припомнят и обратят против нее. Ей нечем доказать свою невиновность.

– Успокойся, Фил. В конце концов, что мы можем поделать?

– Постараться узнать правду.

– Каким образом?

– Наверное, есть способы. Мне хотелось бы попробовать.

Мэри встревожилась.

– Какие еще способы?

– О, можно, например, бросить пробный камешек и посмотреть, какая последует реакция. Ну... сказать нечто такое, – он помедлил, – такое, что будет иметь смысл только для убийцы и на что невиновный никак не прореагирует. – Он снова замолчал, что-то обдумывая, потом поднял взгляд на жену и сказал:

– Мэри, разве тебе не хочется помочь тем, кто невиновен?

– Нет! – вырвалось у нее. Она подошла к нему, опустилась на колени возле его кресла. – Фил, я не хочу, чтобы ты в это вмешивался. Не надо ничего придумывать, не надо никому расставлять ловушки. Я прошу тебя! О Фил, ради Бога!

Филип поднял брови.

– Ну хорошо, хорошо, – сказал он и положил ладонь на ее аккуратно причесанную золотоволосую голову.

Майкл Аргайл лежал без сна, напряженно вглядываясь в темноту.

Мысль его металась по кругу, как белка в колесе, все время возвращаясь в прошлое. Почему он не может остановиться? Почему должен всю жизнь таскать за собой свои воспоминания? Какой в этом смысл? Почему он так ясно помнит эту маленькую комнатенку в лондонских трущобах с ее веселым беспорядком и себя «нашего Микки». Какой пьянящий дух безалаберной свободы царил там! Как весело было на улице в компании таких же, как он, мальчишек! Мать, яркая блондинка (крашеная, теперь-то он, умудренный жизненным опытом, это понимает), которая частенько возвращалась домой, распаленная гневом, случалось, что и поколачивала его (ясное дело, тому виною джин). Зато в минуты хорошего настроения ею овладевала необузданная веселость. Они вкусно ужинали рыбой с жареной картошкой, и мать пела что-то чувствительное. Иногда они ходили в кино. И конечно же рядом с нею неизменные «дяди», как он должен был их называть. Родной отец давно от них ушел, Микки его совсем не помнит... Но мать не дает «дядям» спуску. «Микки не тронь!» – говорит она, замахиваясь на очередного «дядю».

Потом наступили тревожные военные дни. Ожидание бомбежек, прерывистый вой сирены. Свист бомб. Ночами они укрываются в метро. Вот где настоящее веселье! Здесь собирается вся улица, приносят с собой сандвичи и шипучку. Почти всю ночь мимо проносятся поезда. Вот это жизнь! Бурная, кипящая жизнь!

А потом его привезли сюда, в деревню. Глухое, мертвое место, где никогда ничего не происходит.

«Ты вернешься, мой дорогой, как только кончится война», – сказала мать.

Он уже тогда не очень-то поверил этим ее словам. Казалось, ее совсем не трогает, что он уезжает. И почему она не едет вместе с ним? Многие дети с их улицы эвакуировались со своими мамами. А его мать не захотела. С очередным «дядей», дядей Гарри, они уехали на север и устроились работать на военный завод.

Должно быть, он тогда уже все понял, хотя она очень ласково с ним попрощалась. На самом деле она его не любит... Джин – вот что она любит. Джин и «дядей»...

И вот он очутился здесь, в плену, узник, обреченный есть безвкусную, непривычную пищу, ложиться спать – подумать только! – в шесть часов. И ужин-то какой дурацкий – молоко с печеньем. Вот смех – молоко с печеньем! И потом он лежит без сна, плачет, натянув на голову одеяло, плачет от тоски по маме и по родному дому.

А все она, эта женщина! Заманила его и держит. Изводит душещипательными разговорами. Заставляет играть в дурацкие игры. Все время чего-то от него требует. Но не на таковского напала – ничего у нее не выйдет. Ладно, он подождет. Наберется терпения. И в один прекрасный день, в один замечательный день он вернется домой. Вернется в родные места, к своим друзьям, к чудесным красным автобусам, к метро, к ужинам из рыбы и жареной картошки, к людным улицам, к бездомным кошкам – он жадно перебирал в уме все эти восхитительные подробности из своей прежней жизни. Он должен ждать. Не вечно же будет длиться война. Он торчит в этой дыре, а на Лондон падают бомбы, полгорода объято огнем. Пламя, должно быть, до неба, кругом убитые, дома рушатся.

И в его воображении вставала эта грандиозная картина, такая страшная и... манящая.

Ну, ничего. Вот кончится война, и он вернется домой, к маме. То-то она удивится, когда увидит, как он вырос.

Микки Аргайл, лежа в темноте без сна, набрал воздуху, медленно, с шумом выдохнул.

Война кончилась. Гитлера и Муссолини поколотили... Некоторые дети уже возвращались домой. Ну, теперь скоро... Но она, вернувшись из Лондона, сказала, что Микки остается в «Солнечном мысе», что он теперь будет ее сыночком...

Он спросил: «Где моя мама? В нее попала бомба?»

Если бы в нее попала бомба, было бы легче. У многих мальчиков матери погибли.

Но миссис Аргайл сказала: «Нет, твоя мамочка не умерла. Но у нее очень трудная работа, она не может за тобой смотреть». Ну и прочая белиберда, ничего не значащие душещипательные фразочки... Он понял одно: мама его не любит, не хочет, чтобы он возвращался.. Он должен остаться здесь. Навсегда...

После этого он начал украдкой подслушивать разговоры взрослых. «Она была просто счастлива отделаться от него... Ей совершенно безразлично», – услышал он однажды, и еще что-то о ста фунтах. И тогда он понял – мать продала его за сто фунтов.

Унижение, боль... Он всегда будет помнить эти чувства. Значит, она его купила! Она казалась ему воплощением власти, против которой он, такой маленький и тщедушный, был бессилен. Но ничего, он вырастет, станет большим взрослым мужчиной. И тогда он ее убьет...

Когда он это решил, ему стало легче.

Потом он начал ходить в школу, и жизнь стала вполне сносной. Но каникулы он ненавидел. Из-за нее. А она командовала, распоряжалась, все устраивала, осыпала его подарками. И приходила в недоумение – почему же он так равнодушен? Когда она его целовала, он испытывал отвращение... Позже ему доставляло удовольствие срывать дурацкие планы, которые она для него строила. Банк? Нефтяная компания? Нет уж, увольте. Он сам найдет себе работу. Однажды он попытался разыскать свою мать. Он тогда учился в университете. Оказалось, что она умерла несколько лет назад. Попала в автомобильную катастрофу вместе со своим дружком-пьяницей, который вел машину.

Почему он не может обо всем этом забыть? Почему не может просто радоваться жизни, почему не старается преуспеть? Он и сам не знал.

А теперь... Что будет теперь? Она ведь мертва... Уверенная, что сумела купить его за жалкую сотню фунтов. Уверенная, что может купить все – дома, машины, детей, раз уж у нее нет своих. Уверенная в своем чуть ли не божественном могуществе.