Пушки Острова Наварон - Алистер Маклин

— Слава Богу, закончили, — произнёс он устало и кивнул на Стивенса. — Я и сам чувствую себя не лучше его. — И замер, предостерегающе подняв руку. — Слышу какой-то звук, прошептал он Андреа на ухо.

— Это Браун возвращается, дружище, — засмеялся грек. — Я уже с минуту слышу его шаги.

— Почему ты думаешь, что это именно Браун? — удивился американец, досадуя на себя самого, и убрал пистолет в карман.

— Браун знает, как следует передвигаться в горах, объяснил Андреа, — но он устал. Что же касается капитана Мэллори… — Грек пожал плечами. — Мне дали кличку Большая кошка, но среди гор и скал капитан ступает легче кошки. Он движется как призрак. На Кипре его так и звали. Лишь когда Мэллори коснётся твоего плеча, ты узнаешь, что он рядом.

— Вы бы, ребята, не очень-то тут ползали, — зябко поёжился Миллер. Подняв глаза, он увидел Брауна, который появился из-за валуна. Тот двигался неверной походкой выбившегося из сил человека. — Привет, Кейси. Как дела?

— Ничего. Бывает хуже, — ответил Браун, поблагодарив грека, который снял у него с плеча и легко опустил на землю ящик с взрывчаткой. — Это последний. Капитан меня с ним отправил. Неподалёку от обрыва мы услышали голоса. Он остался, чтобы послушать, что скажут немцы, заметив исчезновение Стивенса. — Кейси тяжело опустился на ящик. — Может, узнает, что они намерены предпринять.

— Лучше б тебя там оставил, а сам пёр этот треклятый ящик, — проворчал янки, разочарованный в Мэллори. — Сил-то сохранил побольше. Чёрт бы его побрал, он… — Миллер умолк и болезненно поморщился. Пальцы Андреа клещами впились ему в локоть.

— Напрасно ты так о нём отзываешься, приятель, укоризненно проговорил грек. — Похоже, ты забыл, что Браун не понимает по-немецки?

Сердясь на себя, Миллер потёр локоть и покачал головой.

— Вечно я со своим длинным языком, — сокрушённо произнёс капрал. — Не зря меня прозвали: «Миллер–Который–Любит–Высовываться». Прошу прощения… Что у нас теперь на повестке дня, джентльмены?

— Капитан велел уходить в скалы по правому отрогу горы. — Большим пальцем Кейси ткнул в сторону тёмного пятна, грозно нависшего над ними. — Минут через пятнадцать он нас догонит. — Браун устало улыбнулся, посмотрев на капрала. — Сказал, чтоб мы оставили ему ящик и рюкзак.

— Помилуй, — взмолился Миллер. — Я и сам себе кажусь ростом с гномика. — Посмотрев на Стивенса, лежащего без сознания под тентом, перевёл взгляд на грека. — Пожалуй, Андреа…

— Конечно, конечно, — тот быстро нагнулся, закутал в дождевик юного лейтенанта и без труда выпрямился.

— Пойду впереди, — вызвался Миллер. — Может, поровней дорогу вам со Стивенсом выберу. — Закинув через плечо взрывную машинку и рюкзаки, капрал даже присел: он и не подозревал, что настолько сдал. — Для начала, — поправился он. — А потом ты нас обоих потащишь.

При расчёте времени, необходимого для того, чтобы догнать Брауна и остальную группу, Мэллори намного ошибся. Прошло больше часа, а он всё не мог напасть на след своих товарищей. С двумя пудами на спине не очень-то поспешишь. Не только он был повинен в задержке. Оправившись от неожиданного открытия, немцы снова принялись осматривать поверхность утёса, действуя дотошно и медленно. Мэллори опасался, что кто-нибудь из солдат вздумает спуститься по раструбу вниз. Отверстия от крючьев тотчас бы выдали присутствие диверсионного отряда. Но никому из немцев мысль эта и в голову не пришла. Они, видно, решили, что часовой сорвался и разбился насмерть. После бесплодных поисков солдаты о чём-то долго совещались, но тем дело и закончилось. Поставив нового дозорного, немцы собрали свою поклажу и двинулись вдоль утёса.

Что-то уж очень быстро оторвались от него друзья. Правда, рельеф местности улучшился. Метров через пятьдесят рассыпанные у подножия склона валуны стали попадаться гораздо реже, сменившись щебенистой осыпью и влажно блестевшей галькой.

Может, он с ними разминулся? Вряд ли. Сквозь пелену смешанного с градом дождя заметен был голый склон, но никого на нём не было видно. Кроме того, Андреа не станет останавливаться, пока не отыщет хотя бы сносное укрытие, а здесь, на каменистых отрогах, нет ничего, и отдалённо похожего на убежище.

На друзей и их укрытие Мэллори наткнулся совершенно случайно. Он перелезал через узкую длинную гряду, как вдруг откуда-то снизу услышал гул голосов и заметил тусклое пятно фонаря, пробивавшегося сквозь ткань брезента, который свешивался с карниза над нишей у его ног.

Почувствовав на своём плече чью-то руку, Миллер вздрогнул всем телом и круто обернулся. Увидев капитана, он сунул пистолет снова в карман и опёрся спиной о скалу.

— Полегче с оружием! — произнёс Мэллори, снимая с натруженных плеч лямки, и удивлённо посмотрел на улыбающегося грека. — Что за веселье?

— Сию минуту я объяснял одному нашему другу, — снова усмехнулся Андреа, — что он узнает, что ты рядом, лишь когда коснёшься его плеча. А он, по-моему, не поверил.

— Хотя бы кашлянул или как-то ещё предупредил, — опрдывался Миллер. — Нервы у меня ни к чёрту, шеф. Совсем не то, что двое суток назад.

Недоверчиво посмотрев на капрала, Мэллори хотел ему ответить, но осёкся, увидев бледное как пергамент лицо Стивенса с рюкзаком под головой, обмотанной бинтом. Юноша пристально смотрел на капитана.

— Наконец-то оклемался, — улыбнулся Мэллори, глядя в бескровное, как у мертвеца, лицо. Стивенс в ответ раздвинул в улыбке бледные губы. — Как себя чувствуешь, Энди?

— Ничего, сэр. Нет, правда. — В тёмных глазах юноши застыло страдание. Скользнув рассеянным взглядом по забинтованной ноге, лейтенант вновь поднял глаза. — Очень виноват, что так вышло, сэр, — растерянно произнёс юноша. Как глупо получилось, чёрт побери.

— Это была не глупость, — медленно, с расстановкой произнёс капитан. — Преступная халатность. — Мэллори понимал, что на него смотрят все, но его заботил один Стивенс. — Пеступная непростительная халатность, — продолжал он ровным голосом. — И преступник этот — я. Я предполагал, что ты потерял много крови ещё в лодке, но не знал, что у тебя на лбу такая рана. А знать следовало. — Криво усмехнувшись, новозеландец продолжал:

— Послушал бы ты, что мне наговорили эти два недисциплинированных типа, когда мы поднялись на скалу… И они были правы. В таком состоянии тебя нельзя было оставлять внизу одного. Я, видно, рехнулся. — Мэллори вновь усмехнулся. — Надо было поднять тебя, как куль с углём, по примеру Миллера и Брауна, этого неустрашимого дуэта альпинистов… Не могу понять, как ты сумел подняться. Да ты и сам не знаешь, я в этом уверен. — Подавшись вперёд, Мэллори коснулся здорового колена юноши. — Прости, Энди, честное слово, я не представлял себе, что тебе так досталось.

Стивенс смутился и в то же время обрадовался, бледные щёки его окрасились румянцем.

— Не надо, сэр, — умоляюще произнёс он. — Так уж получилось. — Он умолк, пронизанный нестерпимой болью в изувеченной ноге. — Похвалы я не заслуживаю, — продолжал он спокойно. — Вряд ли я помню, как поднимался.

Удивлённо выгнув брови, Мэллори смотрел на юношу, не перебивая его.

— Я перепугался до смерти, — признался Стивенс, не удивляясь своим словам, которые прежде ни за что не осмелился бы произнести. — Никогда ещё за всю свою жизнь я не испытывал такого страха.

Качая головой, Мэллори поскрёб щетинистый подбородок.

По-видимому, он был действительно изумлён. Посмотрев на Стивенса, он лукаво улыбнулся.

— Оказывается, ты ещё новичок в этих играх, Энди. — Капитан снова улыбнулся. — Ты думаешь, я смеялся и распевал песни, поднимаясь по скале? Думаешь, я не испытывал страха? — Закурив сигарету, новозеландец посмотрел сквозь клубы дыма на юношу. — Страх — это не то слово. Я цепенел от ужаса. Да и Андреа тоже. Мы повидали всякого, поэтому не могли не бояться.

— Андреа? — засмеялся Стивенс, но тут же вскрикнул от боли в ноге. Мэллори решил было, что тот потерял сознание, но юноша продолжал хриплым голосом. — Андреа! — прошептал он. — Не может быть.

— Андреа действительно испытывал страх, — ласково проговорил рослый грек. — Андреа и сейчас испытывает страх. Андреа всегда испытывает чувство страха. Потому-то я и цел. Он посмотрел на свои большие руки. — Потому-то столько людей погибло. Они не испытывали чувства страха. Не боялись того, чего следует постоянно бояться, забывали, что следует остерегаться, быть начеку. Андреа же боялся всего и ничего не упускал из виду. Вот и вся разгадка.

Посмотрев на юношу, грек улыбнулся.

— На свете не бывает ни храбрецов, ни трусов, сынок. Храбрецы все. Для того чтобы родиться, прожить жизнь и умереть, нужно быть храбрецом. Мы все храбрецы, и все мы боимся. Человек, который слывёт смельчаком, тоже храбр и испытывает страх, как и любой из нас. Только он храбр на пять минут больше. Иногда на десять или двадцать или столько, сколько требуется больному, истекающему кровью, испуганному мальчишке, чтобы совершить восхождение на скалу.