За лесными шеломами - Юрий Григорьевич Качаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ливень был тёплый, как парное молоко, и его не ругали, а похваливали. В каждом воине жил второй человек, хлебороб или сын хлебороба, который понимал, что влага эта благодатна и целебна для засеянных пашен.
Кузьма Ратишич ехал рядом со Всеволодом и отфыркивался, словно кот, намочивший усы, но лицо у него было довольное. Всеволод расспрашивал его, много ли войска стоит в самом Владимире.
— Один полк суздальский, да и тот из чёрных людей, — отвечал мечник. — Крепко драться они не станут. А вот кого Ярополк приведёт из Ростова, про тех сказать не берусь. Боярские челядинцы что псы — хоть хозяин и бьёт их, зато костью жалует, они и рады. Но ты, княже, духом не падай, много ли холуёв против всего народа наберётся? Да и церковь за вас стоит. Ярополк-то по неразумию своему отнял у неё и доходы, и сёла.
«Это даже хорошо, что он попов обидел, — подумал Всеволод. — Церковь надо не врагом — помощницей под рукой держать. У колоколов голос погромче княжеского, по всей Руси слышно».
— Какой завтра день? — спросил Всеволод.
— Неделя[31] князь, пятнадцатое июня.
Так шли до позднего вечера. На ночлег остановились в сосновом бору, выбрав место посуше. Всеволод сам объехал весь стан, проверил сторожевое охранение и распорядился, когда и какому отряду заступать смену. Воины рубили лапник для постелей, вбивали в землю рогульки для котлов и доставали из мешков съестные припасы. Дождь перестал, только шуршали и шлёпали капли, сползая с ветвей.
Всеволод присел у костра рядом с Михаилом и спросил:
— Как рана-то?
Михаил осторожно помял пальцами больную ногу.
— Терпеть можно. Завтра на коня сяду.
— Гляди, не стало бы хуже.
Братья помолчали.
— До опушки осталось версты две, — сказал Всеволод. — Дальше — Болохово поле, с него уж и Владимир видать. Мнится, Ростиславичи будут ждать нас в поле, а не в самом городе.
Михаил кивнул:
— Я эти места помню с юности. Нам ещё речонку переходить придётся, Кужляк называется. Теперь слушай. Утром соберёшь лучников изо всех полков в один отряд. Воеводой поставь Кузьму, он человек бывалый. Наперёд пустим конницу княжича Владимира, я ему сам растолкую, что и как делать. Наши дружины и ратники Юрия пойдут третьим порядком. Да смотри, чтобы люди легли спать сытыми и пораньше. И пускай не пьют хмельного, а то я знаю: им на Москве сердобольные бабы насовали в дорогу всяких сулей и баклажек.
— Прослежу, — сказал Всеволод и пошёл к своей дружине.
Воины ужинали. Всеволоду уступили место возле костра, и Воибор молча поставил перед князем миску дымящегося кулеша с салом. Всеволод поел и обратился к одному из ратников:
— Дай-ка свой лук.
Ратник принёс лук, вынул его из налучня и отдал князю. Всеволод двумя руками попробовал упругость его основы и остался доволен: оружие от сырости не пострадало. Лук был половецкий, составной. Его деревянную дугу твёрдого дерева с оплёткой из варёных бычьих сухожилий укрепляли ещё роговые пластины. С основой пластины были связаны под гнетом рыбьим клеем, который совсем не боялся воды. Тысячу таких луков Всеволод выменял у Кобяка на две корчаги фряжского вина, до которого хан был большой охотник.
Где-то неподалёку разбойно захохотал филин. Воины суеверно закрестились.
— Тьфу ты, леший, — выругался один из них. — Экая треклятая птица.
— Птица как птица, — сказал Всеволод. — Не всем же соловьями петь.
Поблагодарив воинов за угощение, он поднялся и пошёл к другому костру.
В полутьме хрупали овсом кони, побрякивали уздечками; шершавый звук точильных брусков мешался с людским говором, а с проясневшего неба на воинский стан смотрели остроиглые июньские звёзды.
Глава 13
Ночи в эту пору коротки и светлы. Не успеет погаснуть вечерняя заря, а уж на востоке занимается новый рассвет.
После недолгого сна Всеволод вышел из шатра. Окрестные деревья стояли по голень во мгле; сквозь неё серыми тенями проступали возы, задранные вверх оглобли, крупы и головы коней.
Всеволод разбудил Воибора, сладко спавшего под попоной тут же у шатра, и велел поднимать войско. Воибор побежал за трубачом.
Звуки побудки сразу подняли стан на ноги. Ратники надевали кольчуги, разбирали с телег оружие, складывали на них котлы и на ходу жевали свой завтрак: кто кусок копчёной грудинки, кто курицу, а менее запасливые и простой сухарь.
Из ра́менья — леса, граничащего с полем, — вышли, когда солнце уже рассеялось. Оно лежало в пухлых кучевых облаках, как на перине. Вдали, за Волоховым полем, золотились купола владимирских храмов и васильковой тесьмой петляла в лугах Клязьма. В небе неумолчно звенели жаворонки. Утро было мирное, ласковое, и никому не верилось, что на этой безгрешной земле вот-вот застучат мечи и прольётся кровь.
Полк княжича Владимира обнаружил неприятеля стоящим за холмом верстах в трёх от города: видимо, Мстислав ещё с вечера был извещён о приближении Юрьевичей. Однако он явно не ожидал, что первой завяжет бой конница, а не пешая рать.
— Ишь засуетились, — сказал Михаил Всеволоду, — перестраиваться вздумали. А вон и племянничек.
Вдоль разворошённого порядка ростово-суздальских войск во весь опор проскакал всадник в княжеской багрянице.
Конница Святославича скатилась с гребня холма и ударила неприятеля в правое крыло. Лязгнуло железо о железо, громыхнули щиты о щиты, закричали люди, и завеса пыли поднялась от просохшей земли. Битва разгоралась.
Скоро правое крыло Мстислава, не выдержав натиска тяжёлой конницы, прогнулось и попятилось.
«Сейчас мы выманим их засаду», — подумал Всеволод и поглядел на ближние ворота города. Будто повинуясь его взгляду, полотнища ворот медленно распахнулись, и из них выступил конный суздальский полк. Он сверкал бронью и издали напоминал брусок серебра.
Всеволод вопросительно посмотрел на брата. Михаил кивнул и подозвал Кузьму Ратишича:
— Пускай твоих людей. Сходиться врукопашную не торопись. За мечи возьмётесь, когда опустеют тулы[32]. Ступай.
Воевода спешился и встал во главе отряда. Лучники ровным строем двинулись вперёд. Подойдя на перестрел, они остановились и разом подняли луки.
Конница Мстислава наконец-то развернулась и, оставив за спиной пешее воинство, рысью шла навстречу своей гибели.
— Лу-у-ки, бей! — прозвучал хриплый голос Кузьмы Ратишича, и первый рой перёных стрел запел в воздухе, но ужалил он не ростовских всадников, а их коней. В смертной тоске заржали раненые
