Умытые кровью. Книга I. Поганое семя - Феликс Разумовский

– Лучше бы спирту прислала. – Шлепнув ладонью по пыльному донышку, Ухтомский привычно вышиб пробку, выставил на стол коробку с сигарами и сделал широкий жест: – Прошу, господа.

Сам он взял толстую, с золотым колечком гавану, понюхал. Одобрительно пошевелил усами, щелкнул гильотинкой и окутался густым сизым облаком. Маникюрный набор и подштанники он все же решил оставить себе: шелк – лучшее средство от вшей.

Сразу оживившись, офицеры последовали его примеру, залпом отдали честь токайскому, кое-кто вздохнул:

– Да, господа, докатились, коллекционное вино из кружек…

– Однако ж накурено у вас. – Дверь открылась, и в землянку, пригибаясь, вошел высокий черноусый офицер. Он повесил у входа шинель, обмякший от дождя картуз и, оставшись в штурмовой кожаной тужурке, пригладил влажные волосы. – Где ж Полубояринов?

Это был начальник пулеметной команды штабс-капитан Кузьмицкий. Каждый вечер он приходил играть в шахматы с командиром второй роты поручиком Полубояриновым, которого знал еще по юнкерскому корпусу.

– Спит он, – ответил кто-то, – пришел с обхода и лег.

– Давайте-ка, штабс-капитан, к нам. – Пыхнув сигарой, Ухтомский налил вина в кружку, придвинул гостю. – Входящее в уста не оскверняет. Что новенького? Немцы переправляться еще не надумали?

Пулеметная команда Кузьмицкого обороняла подступы к железнодорожному мосту.

– Сидят тихо, как мыши. – Штабс-капитан пригубил, прищелкнул языком и, изумленно вдохнув аромат токайского, с видом знатока осушил кружку. – Правда, вчера с аэроплана подкинули листовки. Попали, надо сказать, не в бровь, а в глаз. Вот, сохранил для курьеза.

Он вытащил сложенный вдвое лист скверной бумаги, развернул. Это была карикатура, изображавшая враждующие стороны – царя Николая и кайзера Вильгельма. Германский государь с важностью измерял длину снаряда. Его усы были гордо закручены кверху, на голове блестел острошипастый железный шлем. Российский самодержец с убитым видом измерял длину детородного органа у жилистого бородатого мужика, в котором было нетрудно узнать Распутина. Царь выглядел больным, усталым и потерянным. Размеры члена и снаряда примерно совпадали.

– Похабель-то какая, господа, – прапорщик Паршин рывком поднялся из-за стола, повалившись на койку, яростно взялся за гитару, – несусветная похабель.

Не стерпел – молод, горяч. Офицеры молчали, понимали, что дело здесь не в паскудной бумажонке. Просто где это видано, чтобы шельмоватый мужик с цепким взглядом прищуренных глаз и гигантской мужской силой поднялся во весь рост над Россией и цепко держал ее за срамное место грязной ручищей…

Надрывное звучание струн разбудило поручика Полубояринова. Он протяжно, с уханьем зевнул, свесил ноги в вонючих шерстяных носках и, заметив Кузьмицкого, посмотрел на наручные часы:

– Ого, скоро полночь, – кряхтя, натянул задубевшие сапоги и подошел к столу. – Что пьем, господа?

На его подвижной прыщавой физиономии масляно блестели бегающие глазки, редкие усы топорщились. Повадками Полубояринов напоминал хорька – маленького, верткого, готового вцепиться в горло.

– А я, как всегда, к занавесу. – При виде пустых бутылок под столом он повел остреньким, раздвоенным на конце носом, глянул на карикатуру, и на его губах расплылась сальная ухмылка. – У Алисы губа не дура, у святого старца, говорят, и впрямь член в пол-аршина.

Передние зубы у него были редкие, почерневшие от табака.

– Вот что, Полубояринов, жена Цезаря вне подозрений. А потом, вы что, свечку держали? Или, может, сами близко знакомы с Григорием Ефимычем? – Граевский пересуды о личной жизни царицы не выносил. Если все это даже и правда – баба она и есть баба, тем более что у мужа на уме одна выпивка и занятие фотографией.

Он брезгливо поморщился.

– Это все, господа, больное воображение, грязь, сплетни.

– Ну, не скажи, Граевский, не скажи. – Граф Ухтомский раскатисто заржал, так что подавился сигарным дымом и закашлялся. – Еще до перевода на фронт я как-то свел приватное знакомство с одной особой, только врожденная деликатность не позволяет произнести вслух ее имя. Для удобства назову ее княгиней Р. Так вот, когда однажды после любовной судороги мы отдыхали за шампанским в ее алькове, она поведала премилую историю. В четырнадцатом году без вести пропал на фронте ее муж, и, чтобы выяснить его судьбу, ей удалось через Симановича, секретаря Распутина, попасть на рандеву к «святому черту». Обретался он тогда на Гороховой, в пятиэтажном доме с эркером неподалеку от полицейского участка. По черной лестнице княгиня поднялась в квартиру, через кухню прошла в столовую и сразу опустила глаза – увидела знакомых из бомонда. У тех, видимо, тоже было что-то не так с мужьями.

На столе царил полный беспорядок – икра, рыба, фрукты. Тут же кислая капуста, картофель, черный хлеб. Однако всем было не еды – ждали старца. Наконец он вышел и, усевшись за стол, принялся хлебать уху. В совершенно непотребной манере, чавкая, шумно. Дамы смотрели ему в рот с умилением, подобострастно улыбались. Распутин выхлебал полмиски, бросил в уху хлеб, потом принялся грязными пальцами вытаскивать набухшие куски и оделять ими особ, приближенных ко двору. Не поверите, господа, но те, привыкшие к французской кухне и российским деликатесам, причащались с восторгом. Не обошел Распутин своим вниманием и княгиню, а затем пронзительно глянул ей в глаза: «Со мной пойдешь». Словно во сне, она поднялась и пошла следом за старцем в его кабинет. Он был почти пуст – стол да несколько кожаных кресел. «Чево хочешь? – спросил Распутин у княгини и, узнав причину ее визита, снова повелительно посмотрел на нее: – Сымай одежу». Не в силах противиться неведомому гипнотизму, она разделась и, словно восковая кукла, молча застыла перед старцем. «Будешь кобылицей!» Тот приказал княгине обнять спинку кресла и, грубо схватив ее за плечи, облагодетельствовал. Так вот, господа, – Ухтомский выдержал паузу и обвел слушателей горящим взором, – член его был действительно огромен, длиной никак не менее фута. Княгиня ничего подобного в жизни не видала, а уж ей-то было на что посмотреть. Старец, не отрываясь, троекратно покрыл ее и сказал: «Ну, матушка, нутре у тебя доброе, все будет в порядке». Приказал одеваться и отпустил с миром. А самое интересное, господа, что через неделю отыскался муж княгини – он был контужен, лежал без памяти в полевом лазарете. Так потом надоел ей, бедняжке, что пришлось отправить его в Париж, в военную миссию.

– Вот так, господа, и въезжают в рай на хрену. – Пакостно улыбаясь, Полубояринов важно взял сигару и, откусив кончик, долго не мог прикурить. – Видел я как-то этого монстра в Старой Деревне в ресторации «Вилла Роде». Он там мадеру изволил жрать, чуть ли не тазами. Грязен, гнусен, бородища всклочена, видом – чистый антихрист. И ведь смотрите, господа, – поручик сделал значительное лицо, отчего его сходство с хорьком еще более усилилось, – убить его пытались, причем пырнули ножом почти в самое причинное место, а он остался жив и блудодействует, да еще как. Чертовщина какая-то, нечистая сила.