Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 52. Виктор Коклюшкин - Булычев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Киселев подпрыгнул в кресле и говорит: «Интересно, что сейчас по второй?» Жена говорит: «Телевизор не водка, чтобы сразу по второй!»
Гости тоже говорят: «Не надо переключать, вдруг она еще что-нибудь скажет…» А женщина говорит: «А помнишь нашу первую ночь?..»
Тут Киселев, чтоб заглушить телевизор, запел: «Ночь была с ливнями, вся трава в росе!..»
Жена говорит: «Ты что — рехнулся?! Ты ж последний раз пел на свадьбе, и то потому, что много выпил!»
А женщина на экране говорит: «А помнишь твою свадьбу: я тогда была среди гостей, а ты сказал жене, что я твоя четвероюродная сестра, и она поверила!»
Киселев повернулся к окну и закричал: «Смотрите — дом горит!» Жена говорит: «Чтоб ты сам сгорел! Дай послушать!» И — услышала: «И потом твоя жена тоже не догадывалась: когда ты говорил, что задерживаешься на работе, а задерживался у меня!»
Киселев забегал по комнате и закричал: «Я забыл — у нас сегодня воду отключат!» Жена говорит: «Я тебя сейчас самого отключу!» А женщина говорит: «Если ты меня слышишь — приезжай, а мы тебя с сыном встретим как родного! Тем более что он похож на тебя как две капли воды!»
Киселев схватился за голову и застонал, а женщина говорит: «А живу я по-прежнему в Волгограде!»
«Но я в Волгограде никогда не был!» — закричал Киселев.
А гости сказали: «Что ты нервничаешь, это же однофамилец и одноименец!»
А жена вдруг вздохнула и сказала тихо: «Да, бывают такие мужчины, чьи глаза помнишь всю жизнь!»
И пошла на кухню искать очки.
Музей
Из жизни
Серпуховской музей обворовали так: там была охранная сигнализация, питалась она от электричества, а электричество на ночь отключали, чтобы не было пожара от нуждавшейся в ремонте электропроводки.
В театре
Значит, так: выдумывать ничего не буду, а расскажу только то, что видел своими глазами. Хотя и отказывался им верить.
Случилось это в прошлую пятницу в нашем городском драмтеатре.
Давненько я в театре не был, так что поначалу даже понравилось: народу мало, никто не толкает, очереди в буфете нет. И мест в зале свободных много: не хочешь далеко сидеть — садись поближе. Одним словом, удобно. Хоть в театре себя человеком чувствуешь!
Сели мы с женой в партер, девятый ряд, места десятое, одиннадцатое. Это помню точно, как спектакль назывался — запамятовал. Что-то про строительство: одни, помнится, доказывали, что надо строить плохо, а другие — что надо строить хорошо. И чем бы это все кончилось — неизвестно, но тут встает с первого ряда человек достойно гордой кавказской внешности, протягивает старшему прорабу на сцену десятку и говорит:
— Слушай, дарагой, очень прошу: монолог Гамлета!
Прораб-артист от неожиданности как подавился — и ни слова! '
— Слушай, не для себя прошу. Гости у меня, уважь!..
В зале, конечно, оживление, смех. А на сцене засуетились, и занавес опустили. Слышу, спорят там, шумят. Занавес колышется, как живой. Потом подняли его, на сцене те же и — режиссер.
— Для наших гостей из солнечного Армавира, — объявляет он как бы нехотя, но громко, — монолог Гамлета!
Взял десятку и, будто между прочим, сунул в нагрудный карман. Прораб снял каску, пригладил волосы и, волнуясь, начал:
— Быть или не быть — вот в чем вопрос!..
Таких аплодисментов давно не слышали стены театра. Даже люстра под потолком раскачивалась, даже я хлопал.
Тут на сцену полезли с разных концов двое. Десятки несли в вытянутых руках, как цветы, как розы.
Я оглянулся — глаза зрителей сияли задором и интересом. В открытую дверь в зал просачивался народ и занимал ближние места.
— Идет эксперимент! — тихо объясняли они друг другу.
— Спектакль на хозрасчете!..
— Для Бориса Петровича Расторгуева, главного инженера мебельной фабрики № 3, монолог Гаева из пьесы Чехова «Вишневый сад»! — объявил режиссер, убрал купюры в карман и отступил за кулисы.
Артист, который играл управляющего трестом и доказывал, что экономически выгодно строить плохо, вышел вперед. Снял очки, отлепил на шлепки залысин. Хорошее, доброе и чуть грустное лицо у него было.
— Дорогой, многоуважаемый шкап! Приветствую твое существованье!.. — проникновенно произнес он, и что-то теплое разлилось у меня в душе, родное и близкое…
Уж как мы ему хлопали — до сих пор побаливает правая рука и левое ухо. И такая празднично-семейная обстановка образовалась в зале и на сцене, что режиссер, выйдя к рампе, сам достал из своего бумажника деньги, переложил их в нагрудный карман и запальчиво объявил:
— По моей просьбе в честь моего будущего ухода на пенсию — монолог Отелло! Исполняю — я!
Минут пять он не мог приступить к чтению — мешали рукоплескания и крики «браво!». Народу набилось: уборщицы со швабрами, гардеробщицы с пальто, вахтеры, электрики, пожарник, знакомые, соседи, прохожие…
— Молилась ли ты на ночь. Дездемона?! — начал режиссер, и столько в его голосе было неподдельной боли и страсти, что несколько женщин в зале сразу зарыдали, а одна старушка выкрикнула:
— Невиноватая она! Невиноватая!..
Не знаю, что со мной случилось. Но если после современных фильмов на морально-нравственные темы мне обычно хочется сказать жене какую-нибудь колкость, то тут защемило вдруг сердце от несправедливости своей, мелких упреков. Захотелось стать как-то чище сердцем, мужественнее и даже — не поверите — умнее.
Возвращались мы из театра молчаливые и, что уж греха таить, как бы отмытые от суеты повседневной и грубости.
Вечерняя улица была тиха и спокойна. И такая гармония царила в мире, будто и луна, и дома, и люди там, за светящимися окнами, — все мы родственники.
1988 г.
Знай наших!
Из жизни
Не хотел, отказывался — выбрали председателем месткома. Своих забот — полон рот, а тут: «Дайте план работы на квартал!», «Когда же вы дадите план работы на квартал?!» Начальник вызывает: «Вить, ну дай ты им план работы!»
Я думаю: «Ну я вам дам!» Расчертил лист бумаги, вписал фамилии наших остолопов и. Галина ругалась, что накурили, и часто открывала форточку — против ее фамилии написал: «Постоянный контроль за санитарным состоянием помещения»; Генка по ночам слушал «Голос Америки», а по утрам нам пересказывал — «Проведение утренних политинформаций с целью повышения культурного уровня»; к Саше часто приходили какие-то подозрительные типы и шептались с ним по углам — «Тесная связь с общественностью»;
