Психоанализ культуры - Зигмунд Фрейд

не могу разделить ваших, надежд. Не потому, что такой уж я упрямый реакционер, за которого, верно, вы меня принимаете. Вовсе нет – чисто из благоразумия. Считаю, что в данном случае мы поменялись ролями: вы показали себя мечтателем, увлеченным иллюзиями, я же представляю интересы разума и право на скепсис. Как мне представляется, то, что вы тут соорудили, построено на заблуждениях, которые я склонен, по вашему же примеру, называть иллюзиями, поскольку они довольно явно обнаруживают влияние ваших желаний. Свои надежды вы возлагаете на то, что поколения, не испытавшие в раннем детстве влияния религиозных доктрин, легко достигнут вожделенного главенства разума над деятельностью влечений. Пожалуй, это все же иллюзия – в этом решающем пункте природа человека не изменится. Если не ошибаюсь (о других культурах известно мало), и в настоящее время существуют народы, взрослеющие без давления со стороны какой-либо религиозной системы, но и они приблизились к вашему идеалу не больше, чем другие народы. Если вы собираетесь изъять религию из нашей европейской культуры, это можно осуществить только с помощью другой системы воззрений, а таковая с самого начала переняла бы все психические характеристики религии – ореол святости, неизменность, нетерпимость, такое же ограничение свободы мысли в целях самозащиты. Что-то подобное вам необходимо иметь, чтобы справиться с решением воспитательных задач, ведь от последних вы отказаться не можете. Путь от младенца до взрослого культурного человека довольно длинный, и слишком много маленьких человечков заплутали бы на нем и не добрались своевременно до решения своих жизненных задач, если бы оставили собственное развитие без пригляда. Применяемые при их воспитании доктрины всегда будут определять границы их мышления в зрелые годы, как и критикуемая здесь вами религия. Разве вы не замечаете, что неискоренимая ошибка нашей, да и любой другой культуры заключается в том, что на живущего согласно своим влечениям и еще умственно неразвитого ребенка она налагает груз решений, посильный только зрелому человеку? Но она и не может действовать иначе из-за необходимости втиснуть многовековое развитие человечества в немногие годы детства, а кроме того, побудить ребенка справиться со стоящей перед ним задачей удается только с помощью воздействия эмоциональных сил. Вот, стало быть, каковы перспективы вашего „примата интеллекта“.

В таком случае вам не следует удивляться, что я выступаю за сохранение религиозных систем обучения в качестве основы воспитания и совместной жизни людей. Это проблема практическая, а не вопрос соответствия религии реальности. Так как ради сохранения нашей культуры мы не можем медлить с воздействием на индивида, дожидаясь, пока он станет культурным (а многие таковыми вообще не становятся), мы вынуждены навязывать подрастающему человеку какую-то систему обучения, призванную влиять на него в качестве недоступной критике предпосылки, и религиозная система представляется мне наиболее для этого подходящей. Как раз из-за ее способности удовлетворять желания и утешать, в чем вы склонны видеть признак ее „иллюзорности“. Поскольку трудно понять, как она соотносится с реальностью, – более того, сомнительно, что понять это вообще возможно, – мы все же не хотим упустить из виду, что человеческие потребности – тоже часть реального мира, и даже весьма важная, по-особому затрагивающая нас.

Другое преимущество религиозного учения я вижу в его специфике, к которой вы, похоже, испытываете особую неприязнь. Она делает возможным очищение мыслей и сублимацию, с помощью которых можно отвергнуть бóльшую часть того, что несет на себе следы первобытного и инфантильного мышления. В остатке мы имеем систему идей, которым наука больше не противостоит и которые она к тому же не может оспорить. Такие преобразования религиозного учения, оцененные вами как половинчатые и компромиссные, позволяют избежать разрыва между необразованной массой и философствующим мыслителем и сохранить между ними общность, важную для устойчивости культуры. Тогда можно не опасаться, что человек из народа узнает о теперешнем неверии в бога высших слоев общества. В данном случае, полагаю, я продемонстрировал, что ваши усилия сводятся к попытке заменить апробированную и эмоционально ценную иллюзию другой, непроверенной и бесстрастной».

Не считайте меня невосприимчивым к вашей критике. Я знаю, как можно освободиться от иллюзий; возможно даже, что надежды, которыми я поделился, иллюзорны по природе своей. Но одного различия я продолжаю придерживаться. Помимо того, что мои иллюзии не требуют наказания несогласных с ними, они еще и не являются, в отличие от религиозных, некорректируемыми, не обладают свойствами мании. Если опыт продемонстрирует (не мне, а другим ученым, появившимся после меня, но думающим, как я), что мы заблуждаемся, – мы отречемся от наших надежд. Примите мою идею такой, какова она есть. Психолог не обманывается относительно того, как трудно разобраться в этом мире, и старается судить о развитии человечества в соответствии с теми немногими подходами, которые он разработал в ходе изучения психических процессов у отдельного человека, пока тот превращается из ребенка во взрослого. В ходе своих наблюдений он вынужден сделать вывод, что религия сравнима с детским неврозом, и с достаточным оптимизмом предположить, что человечество может преодолеть эту невротическую стадию так же, как вырастают из похожего невроза многие дети. Эти представления из области индивидуальной психологии могут оказаться неподходящими, их перенос на род человеческий неоправданным, а оптимизм – необоснованным. Соглашусь с вами, что все эти представления весьма сомнительны. Однако зачастую трудно удержаться: высказываешь свое мнение и оговариваешься, что не придаешь своим словам больше того значения, которое они имеют.

Я должен остановиться еще на двух моментах. Во-первых, слабость моей позиции не означает усиления вашей. На мой взгляд, вы защищаете проигрышное дело. Мы можем снова и снова подчеркивать бессилие человеческого интеллекта в сравнении с человеческими влечениями – и вполне обоснованно. Однако в этой слабости есть все же нечто особенное: голос интеллекта негромок, но он не замолкает до тех пор, пока его не услышат. В конце концов, зачастую после несчетных отвержений, он все же находит отклик. Это один из немногих моментов, позволяющих оптимистично смотреть на будущее человечества, но он довольно важен и сам по себе. С ним можно связать и некоторые другие надежды. Пока что примат интеллекта маячит где-то в отдалении, но все же, вероятно, не в бесконечной дали. Предположительно, он ставит перед собой те же самые цели, осуществления которых вы ожидаете от своего бога (разумеется, по меркам людей и в пределах, допускаемых внешней реальностью, Ананке), то есть любовь к людям и ограничение страданий, а посему мы имеем право сказать: наше с вами противостояние всего-то временное и вполне разрешимое. Мы с вами надеемся на одно и то же, но вы нетерпеливее, претенциознее и (почему бы и не сказать?) эгоистичнее,