Сад камней - Яна Дубинянская

И вдруг стало тихо.

Голенький ребенок молча лежал в разворошенной груде пеленок и одеял, сверкая в полумраке нечеловеческой, драгоценной прозрачностью, словно друза горного хрусталя в половинке расколотого камня. Смешно сжимал кулачки и разводил в стороны согнутые ножки.

Девочка.

Горный хрусталь - бесцветная прозрачная разновидность кварца, двуокись кремния, всего-то. Лед, замерзший настолько, что больше не тает: по-древнегречески “кристаллос”, когда-то не имело особого значения, кристалл или хрусталь. Он и растет чаще всего кристаллами-многогранниками, похожими на заточенные карандаши с семи- или шестигранной пирамидкой на верхушке и тонкой поперечной штриховкой по граням. А если несколько таких кристаллов срастаются вместе, это друза. Такое красивое, звенящее, хрустальное слово… по-нашему “щетка”, если хочешь знать.

Горный хрусталь часто заполняет полости в породе, так называемые жеоды. В замкнутой каменной пустоте, в пузыре застывшей лавы, в известняковой или сланцевой каверне вырастает на халцедоновой подложке друза. Иногда в кварцевых жилах попадаются целые “хрустальные погреба”, это очень красиво - летим, покажу.

Они все у меня открыты, все извлечены наружу, все сверкают под луной и солнцем, прекрасные и драгоценные. Красота свободна, обман разоблачен, разочарований больше не будет. Ну да, не мог же ты промолчать и не поддеть, и ты, разумеется, прав: не будет и тайны, и острой радости внезапной находки… но, знаешь, я не могу больше. Я всю жизнь раскалывала опоясанные камни - и ошибалась гораздо чаще, чем находила. Пускай хотя бы здесь будет вот так. Нет, ты посмотри, ты оглядись по сторонам: красиво же!..

Ведь правда красиво?

ГЛАВА ПЯТАЯ.

АВАНТЮРИН

Ночью она несколько раз принималась вякать, и приходилось вставать, выуживать из-под треногой печки завернутую в свитер бутылочку и совать пососать. Первые раза два в этом даже было нечто щекотное, тонизирующее, как и в любом действии, зашкаливающем за гранью абсурда. Все равно что выйти на улицу и приставать к прохожим с просьбой разъяснить сущность философии Канта или, скажем, играть в шахматы на движущемся эскалаторе - когда-то в институте мы самозабвенно развлекались подобными штуками. Затем просыпаться стало мутно, будто выплывать из глубины стоячего пруда. А потом в какой-то момент оказалось, что сон - это непобедимо. И я просто перестала ее слышать.

Утро ударило ярким светом в лицо, я и не подозревала, что в моем закутке возможно такое солнце. Щурясь, задвинула ставню, приперла картиной Михайля, косясь на люльку: спит, вот и пускай, и чем дольше, тем лучше. Надо вставать, привести себя в порядок и побыстрее найти Отса, чтобы помог сплавить нечаянное сокровище в город.

Набросила гардус на плечи поверх свитера, вышла за порог и зажмурилась уже по-настоящему.

Солнце сверкало, искрило, прошивало веки золотыми пестринками, смотреть сквозь мельтешащую сетку ресниц получалось строго под ноги, где не осталось и воспоминаний о снеге и взялась плотной коркой вчерашняя грязь. Гардус мгновенно потяжелел, словно водолазный костюм на воздухе, так всегда набирает тяжесть слишком теплая, не по сезону, одежда. Сбросила возле умывальника, подвесив на первую подвернувшуюся корзину. Вода брызнула в ладони тоже теплыми, нагретыми солнцем каплями; на лице они обратились в чистую, без ледяного экстрима, ясную свежесть. Проморгалась, настраивая к свету зрительные диафрагмы. Весна, черт возьми, натуральнейшая ноябрьская весна. Вот и замечательно. Через пару часов в лесу тоже просохнет, и мы без лишних препятствий дойдем куда нужно. Да и корытце с ребенком не в пример легче нести без верхней одежды.

Умывшись, я направилась напрямик к Отсу: в конце концов, чем раньше договоримся, тем лучше, желательно успеть все утрясти, пока она спит, черт его знает, сколько времени подряд они способны спать. Пересекая двор, мимолетно отметила отсутствие Иллэ на вечном посту возле корзины, ну да ладно, в ее хозяйстве все же бывают и другие дела. Ташина комната - надо бы постучаться, напомнить про кулон, но это не к спеху. Ага, вот и флигель Отса. Будем надеяться, хозяин уже встал и еще не в лесу.

А насчет визита без предупреждения - ну да как-нибудь он меня простит. Не каждый же день, черт возьми, на станцию подбрасывают младенцев.

Стеклянная дверь блестела по легкому рифлению россыпью искр, за которыми не удалось бы разглядеть и силуэта, даже подойди он вплотную. Но никто не подходил, не отзывался, не реагировал на стук. Черт, однажды мне уже хотелось разбить это стекло, а тем более заманчиво было бы теперь, когда оно и так дробится в праздничном искристом сверкании, словно там, за ним, открывается путь к бог весть каким приключениям. Ладно, спокойнее; не накатывает ведь, а так, мечтается слегка.

Постучала еще раз, подергала за ручку, покрутила с лязгом из стороны в сторону, нажала с силой. Клацнуло. Надо же, открылось.

- Отс!

Когда зов уходит в пустое помещение, это чувствуется сразу, раньше, чем теоретически мог бы донестись ответ. Отса дома не было, и, по идее, я должна была бы закрыть дверь, спуститься и пойти искать его куда-нибудь еще. Я бы так, наверное, и сделала, если б не искры на стекле, не щекотное, шампанское ощущение, поднимающееся изнутри, подталкивающее вперед без особой цели - просто потому, что интересно посмотреть, что там.

Просторную комнату с дисками пересекла за две секунды, чего я тут не видела? Белая дверь напротив ярко светилась, похожая на киноэкран, моя тень наползла на нее до того выразительно и четко, что захотелось изобразить из пальцев какую-нибудь птицу или собачку для театра теней. Вместо этого подергала за ручку: ну конечно, тут как раз и заперто, кто бы сомневался. Впрочем, там у него все равно санузел и вообще вряд ли что-то интересное. Но должна быть еще одна дверь, из-за которой доносился тогда звук, по-любому должна!..

Коробки с дисками тоже блестели на гранях, дробя очертания комнаты, как если бы в ней и вовсе не было никаких стен, сплошные тайные ходы в зазеркалье. Прошла вдоль нескольких стеллажей, периодически подталкивая секции ладонью, отчего по всей стене шла вибрация, а больше ничего не происходило. Ерунда, конечно, какое там…

Выстрел.

Когда слышишь выстрел, по-любому останавливаешься и вздрагиваешь, так происходит со всеми, кто хотя бы раз слышал выстрелы вживую, близко, с большой вероятностью адресованные тебе. Пускай то была бессмысленная авантюра, эпизод из разряда, возможно, героических внешне, но для себя давно списанных в разряд позорных и лишних, - все равно вычеркнуть, избавиться, отменить уже не выйдет, придется так и жить с этим до конца. Да, я вздрагиваю, я боюсь, когда стреляют. Даже в тире или в кино.

Ну разумеется. Там, за стенкой, снова смотрели фильм, такая коллекция не должна простаивать, и я с удовольствием присоединюсь, если, конечно, меня соизволят впустить. Раздался еще один выстрел, уже глуше, я приникла щекой к ребристому стеллажу, пытаясь уловить музыку, интершум, диалоги, закадровый текст, - и тут вся секция плавно, словно на фотоэлементах, ушла вглубь и вбок, открывая искомый проход.

Увидела лицо Бранко, перечеркнутое тремя полосами маскировочной грязи. Короткий, очень короткий кадр на грани микроплана, единственное, что вышло не в браке. Затем длинную, медленную панораму по линии гор, уж этого-то добра мы навезли предостаточно - и только потом все остальное: темно-вишневую стену за пределами широкого плазменного экрана, карниз и тяжелые занавески, одинокое кресло-шезлонг напротив и белый пульт, небрежно или поспешно брошенный на пол.

- Отс!

Позвала без особой надежды: если б он не имел ничего против встречи со мной, то сидел бы сейчас тут, в кресле, обернулся бы, поставил бы на паузу кино; кстати, это будет правильнее всего. Нагнулась, подняла пультик. Стоп.

В тишине ничего не шуршало и не шелестело, не хлопало никаких створок и не удалялось ничьих шагов. На экране висел перекошенный нечеткий стоп-кадр склона, поросшего лесом. Сквозь ткань занавески, изначально плотную, но протертую в нескольких местах, яркими точками пробивались солнечные искры.

Допустим. Я иду искать.

Отдернула резким движением штору, хлопнувшую по ногам, как непослушный парус. Зажмурилась от света, проморгалась, увидела напротив, понятное дело, собственное окно. И только тут с явным опозданием услышала то, что другие женщины улавливают на опережение, с любого расстояния, через наслоения любых шумов. С тем, дабы опрометью метнуться, сшибая все на своем пути, ринуться, успеть, подхватить на руки, укачать, успокоить, дать, черт возьми, грудь.

Стекло бликовало, ничего было отсюда не разглядеть, только плач доносился отчетливо сквозь два окна - конечно же, она давно проснулась, подала голос, никого не дождалась и теперь орала истошно, на всю свою неслабую младенческую глотку с дрожащим возле нёба язычком.