Становление литературы - Михаил Стеблин-Каменский

В сагах ничего не говорится о том, что во время своего первого пребывания в Гардарики Харальд сватался к Эллисив и был ею отвергнут. В "Круге Земном" сказано только, что он был тогда "предводителем над людьми конунга, которые охраняли страну", и "провел в Гардарики несколько зим". В "Красивой Коже" говорится примерно то же самое, а в "Гнилой Коже" там, где должно было быть рассказано о первом пребывании Харальда в Гардарики, лакуна. О женитьбе Харальда на Эллисив во время его второго пребывания в Гардарики в "Круге Земном" говорится только: "В ту зиму Ярицлейв конунг выдал свою дочь за Харальда" и тут же приводится виса Стува Слепого, подтверждающая этот факт. В "Красивой Коже" читаем: "Прежде чем Харальд уехал из Гардов на запад, Ярицлейв выдал за него свою дочь, которую звали Элицабет, а норвежцы зовут ее Эллисив", и тоже приводится виса Стува Слепого. В "Гнилой Коже" о женитьбе Харальда рассказывается несколько подробнее: Харальд "заводит речь с конунгом о том, что хочет посвататься. Он говорит, что добыл добра, а также завоевал славу своими подвигами. Конунг сказал, что не будет медлить с ответом и что готов удовлетворить его желание. И вот Ярицлейв конунг выдал за Харальда свою дочь Элисабет, которую норвежцы зовут Эллисив". Затем следует то же четверостишие Стува Слепого.

Какие-либо романические отношения между Харальдом и Эллисив, предшествовавшие их браку, маловероятны потому, что женитьба на дочери могущественного правителя обычно бывала чисто политическим актом и не подразумевала никаких романических отношений между врачующимися. Так, в "Круге Земном" очень подробно рассказывается о том, как Олав Святой сватался к дочери шведского короля Ингигерд, но в конце концов в силу ряда обстоятельств женился на другой его дочери, Астрид. Из политических соображений ему важно было жениться на какой-нибудь дочери шведского короля. Романическое чувство по отношению к одной определенной женщине явно не играло при этом никакой роли.

Правда, несомненно, что "я" в висах Харальда - это, так сказать, биографическое "я" автора. Но дело в том, что в скальдической поэзии вообще идет речь исключительно о конкретных действительно существовавших людях, конкретных, действительно происходивших событиях и т. д., а не о чем-то вымышленном. Так что "я" в скальдической поэзии только и может быть биографическим "я" автора. Однако отсюда отнюдь не следует, что оно в то же время и лирическое "я" в современном смысле этого слова. В скальдической поэзии, как я доказываю в другой моей работе, [Стеблин-Каменский М.И. 1) Лирика скальдов? - Учен. зап. Ленингр. ун-та, 1961, № 308. Сер. филол. наук, вып. 62, с. 108-123; 2) Историческая поэтика. Л., 1978, с. 70-89.] лирики в современном смысле этого слова вообще нет. Чувство не стало у скальдов полноценным объектом поэтического изображения. В частности, едва ли можно считать "любовной лирикой скальдов" отрывочные фразы типа "она пренебрегает мной", "я страдаю от любви к ней", вклинивающиеся в скальдических висах в различные сообщения фактического характера.

Прежде всего бросается в глаза, что вставки, о которых идет речь, представляют собой гораздо более примитивное изображение чувства, чем то, которое было возможно в героической поэзии, т. е. поэзии, бытовавшей в условиях неосознанного авторства. Я имею в виду изображение горя Сигрун во "Второй песни о Хельги Убийце Хундинга", отчаяние Брюнхильд в "Краткой песни о Сигурде" и "Поездке Брюнхильд в Хель", скорби Гудрун в "Первой песни о Гудрун" и в "Подстрекательстве Гудрун" и т. д. (см. выше, с. 147 и сл.). По сравнению с этими яркими изображениями глубоких переживаний и сильных чувств (всегда женщины, но никогда не мужчины!) вставки типа "я страдаю от любви к ней" в скальдических стихах - это, в сущности, не изображение чувства (при этом всегда мужчины, но никогда не женщины!), а только его называние.

Почему возникновение личной, или авторской, поэзии, т. е. поэзии, в которой, казалось бы, впервые становится возможным изображение внутреннего мира человека, так сказать, изнутри, было в то же время значительным регрессом в силе и яркости, с которыми этот внутренний мир мог быть изображен?

Для скальдической поэзии искони была характерна действенность, направленность на достижение определенной цели, а именно обеспечение конкретного лица славой в случае хвалебной песни, его посрамление в случае "нида". Поэтому дело скорее всего заключается в том, что вставные фразы рассматриваемого тина были не столько выражением чувства, сколько попыткой воздействовать на конкретную женщину с целью склонить ее к любви, добиться ее расположения и т. п. Подобно тому как в хвалебных песнях действенность обеспечивалась соблюдением определенной формы, а не искренностью чувства (хвалебную песнь, которая была "выкупом головы", скальд сочинял о своем злейшем враге!), так и в стихотворных обращениях типа "я страдаю от любви к ней" соблюдение определенной формы было важнее искренности чувства. Характерно, в частности, что женщина, на которую были направлены стихи, как правило, никак не была в этих стихах индивидуализирована. Важно было, чтобы она была обозначена тем или иным кеннингом женщины, но любой такой кеннинг мог быть применен для обозначения любой женщины. Но и автор в силу трафаретности своего обращения к женщине выступал в сущности как своего рода "безличный лирический герой".

Любопытной иллюстрацией того, насколько неиндивидуализировано бывало стихотворное обращение к женщине, может служить рассказ в "Саге о побратимах" о том, как скальд Тормод сначала обратился в стихах к девушке по имени Торбьёрг, но потом, переехав в другую местность, обратил те же стихи к девушке по имени Тордис (с которой знался раньше), но когда Торбьёрг явилась ему во сне и угрожала, что нашлет на него болезнь глаз (что она и сделала), Тормод по совету отца при многих свидетелях снова обратил свои стихи к Торбьёрг.

Что же касается действенности, которая приписывалась стихотворному обращению к конкретной женщине (а в скальдической поэзии, как правило, речь идет о конкретных лицах), то она всего очевиднее из запрещения таких стихов по закону. "Если мужчина сочиняет мансёнг (об этом термине см. сн. 41) о женщине, он может быть объявлен вне закона", - говорится в "Сером гусе", исландском своде законов. [Grбgбs, udg. af V. Finsen, Kjшbenhavn, 1852, II, p. 184; Grбgбs. Staрarhуlsbуk. Kjшbenhavn, 1879, p. 393.]

В общей массе скальдических стихов обращения к конкретной женщине занимают ничтожное место, и они встречаются только в отдельных висах. [Все они собраны в кн.: Einarcson B. Skбldasцgur. Reykjavнk, 1961.] Они есть у очень немногих скальдов, а именно у Эгиля, Хальбьёрна Оддссона, Бьёрпа Асбрандссона, Халльфреда, Гуннлауга, Тормода, Бьёрна Арнгейрссона, Иллуги Брюндёласкальда, Скраут-Одди, Эйнара Скуласона, Рёгнвальда Кали и у норвежских королей Олава Святого, Магнуса Доброго и Магнуса Голоногого. Есть также несколько обращений такого рода, сохранившихся как отдельные анонимные строчки или анонимные отдельные висы. Всего больше таких обращений у Кормака (почти половина). Поэтому его считают "трубадуром севера", а его стихи - вершиной лирического искусства. "Лучшие из его стихов - самое прекрасное и наиболее глубоко прочувствованное в поэзии скальдов", - говорит Йоун Хельгасон, современный исландский ученый и поэт, многие из стихов которого в противоположность стихам скальдов действительно глубоко прочувствованы. [Helgason J. Norges og Islands digtning. - In: Nordisk kultur, Stockholm; Oslo; Kшbenhavn, 1953, p. 148.]

У Кормака лирические вставки типа "молодая женщина пренебрегает мной", "это огорчает меня", "мое томление никогда не пройдет" и т. п. встречаются только в четырнадцати из шестидесяти пяти вис, приписываемых ему, и эти висы всегда содержат, кроме того, различные отрывочные сообщения фактического характера, привязывающие вису к конкретной ситуации, но большей частью не имеющие никакого отношения к чувствам Кормака. Поэтому вне саги приписываемые ему висы не только не образуют какого-то лирического целого, но, как правило, и совершенно непонятны. Лирическое содержание вчитывается в его стихи в той мере, в какой его подразумевает сопровождающая их проза, в которой рассказываются перипетии его отношений со Стейнгерд (он любит ее с первого взгляда и вскоре обручается с ней, но не является в условленное время, и ее выдают за Берси, после чего Кормак сражается с ним на поединке, и Стейнгерд разводится с Берси, но Кормак снова упускает возможность жениться на ней, и она выходит за Торвальда Тинтейна, который после ряда поединков готов уступить Стейнгерд Кормаку, но теперь она отказывается стать его женой, и он уезжает из Исландии и погибает, сражаясь с каким-то великаном).

В стихах Гуннлауга лирические вставки есть только в трех из тринадцати приписываемых ему вис, а у Халльфреда - в трех из двадцати восьми. А между тем в сагах об этих скальдах любовь к женщине (Хельге Красавице в "Саге о Гуннлауге" и Кольфинне в "Саге о Халльфреде") играет большую роль. Грубой ругани по адресу соперника в висах Халльфреда гораздо больше, чем проблесков лиризма.