Воспоминания склеротика - Борис Смирнов

     Сережа, как мы все любовно называли этого, уже не молодого, человека, был прекрасным острохарактерным драматическим актером. Его,  близкие друзья, известные артисты Названов и Кенигсон, тянули в Москву, но он, патриот Крыма, ни за что не хотел покидать его пределы. Будучи к тому же замечательным сценографом, Сережа совмещал свою актерскую работу с должностью главного художника театра кукол. И мы знали обо всех делах и событиях в драме в самом красочном изложении, в лицах, так как он был непревзойденный пародист. Одним из главных объектов его пародий был тихий безобидный театральный дирижёр Иссай Миронович Розентур.

     Иссай Миронович, по его собственному признанию был учеником Венявского, правда, трудно понять, как и когда он успел это сделать. Тем не менее, он считал себя блестящим композитором, хотя по всему театральному Симферополю ходила ироническая попевка:

Чтоб цвела в Крыму культура, Пойте песни Розентура.

 Сережа уморительно смешно, с точностью до мельчайших подробностей копировал этого композитора. Но дело не только в точном воспроизведении манеры и голоса пародируемого, но и в той «литературе», которую придумывал пародист. Вот рассказ с его слов. «Встречаю утром задумчивого Иссая Мироновича. -- Что с Вами? Плохо спали? – спрашиваю я. – Как раз спал слишком хорошо и поэтому скверно выгляжу. Дело в том – пояснял грустно Розентур, - что мне сегодня приснился Карл Маркс. Он подошел ко мне на улице его имени, обнял за плечи и тихо сказал: «когда?».

-- Что «когда»? -- не понял я. – Когда Вы, дорогой, приступите к сочинению музыки на мой «Капитал»? – Бог с Вами – стал отнекиваться я – ведь это право таких композиторов, как Шостакович, Прокофьев. – Нет, нет и нет, – категорически отвергал моё предложение Маркс, - у них отсутствует необходимая глубина и философское осмысление жизни.    - Так что же, Сережа, мне делать? С одной стороны такое предложение очень лестно, но с другой... накопилось столько работы».

     Так же смешно Карникола передавал разговор на музыкальной репетиции. Артистка Бровченко разошлась с оркестром. Иссай Миронович постучал палочкой о дирижерский пульт.

- Стоп, стоп! – крикнул он. – Вы, милейшая, разошлись с оркестром.

- Нет! Это ты, старая задница, разошелся со мной. – Нагрубила актриса.

- Тихо, тихо! – Сказал дирижер, заткнув пальцами уши, - я разговариваю с актрисой. Простите, я не  расслышал, что Вы сказали.

- Что ты старая задница.

- Ну вот, барабанщик не дает нормально поговорить. Тихо!

- Повторить ещё раз? – поинтересовалась Бровченко.

- Нет. Зачем терять время? С 20-й цифры ещё раз. – Сказал дирижер и взмахнул палочкой.

     Вторым объектом его пародий был театральный фотограф и остряк, старик Яблонский. Прекрасный мастер своего дела, он сдирал за свои фотографии с актеров не мало. -- Сколько с меня? – Спрашивал, получивший конверт с фотографиями артист. --  Ой, господи! Ну, сколько с тебя возьмешь? – сочувствующим тоном благотворителя говорил Яблонский. – Так все-таки сколько, маэстро? – уже с небольшим испугом настоятельно интересовался заказчик. -- Ай, пятьдесят рублей.

    У клиента, получавшего в месяц восемьсот рублей, вытягивалось лицо, но конверт он брал, поскольку сразу платить было совсем необязательно. Мастер небрежно вносил имя ещё одного должника в толстую записную книжку.   

      Что нового? -- с любопытством мы  спрашивали пришедшего на работу Серёжу. – Да ничего особенного. Сегодня в актерском буфете была такая хохма. Влетает туда наш заведующий советской властью (речь шла о парторге) и, подходя чуть ли не к каждому, интересуется:    -- ты не видел Злоковича? -- Но все отрицательно машут головой. – Почему ты меня не спросишь? – с обидой говорит Яблонский. --  Ты не видел Злоковича? – повторяет свой вопрос парторг. – Нет. – с сожалением на лице и извиняющимся тоном отвечает фотограф.

    Как ни обидно, но в последние годы этот прекрасный художник и актер Серёжа Карникола потерял зрение.

ВОЛОДЯ  МАЙОРОВ

      Первая моя режиссерская работа, которая имела серьезный успех и обширную прессу, была «Аленький цветочек» по пьесе Л. Браусевича. Я тогда рядом с куклами, изображавшими живые существа, применил куклы деревья, кусты, которые двигались и действовали в руках актера. Они, например, перегораживали дорогу купцу в Муромском лесу, закрывали ему сам аленький цветочек. Я ввел ведущего, который начинал сказку, а декорация, как бы иллюстрируя его рассказ, выплывала из-за кулис и создавала картинку купеческого быта. Это «выплывание» декораций очень долго не получалось технически. Только конструкторская мысль удивительного рукодельника и мастерового Александра Александровича Кириловского, который в последствии стал главным режиссером нашего театра, помогла решить проблему.  А это было так важно. Выплывающая декорация  создавала в самом начале спектакля своеобразное «чудо» и сказочность происходящего. И таким же волшебным  путем происходила её смена. Художником спектакля была театральный скульптор Л. Камынина.

     Как актер, я был давно хорошо известен театральной общественности, и приличная стопка дипломов, полученных на различных смотрах и фестивалях, говорила, что мой актерский успех заслужен. Но как режиссер, я только становился на ноги. И приход в театр талантливого художника  Володи Майорова помог мне обрести уверенность и обеспечил успех дальнейших моих режиссерских опытов. Володя был художником-самородком. Я не знаю, как из-под кисти и карандаша малообразованного человека, могли выходить такие точные и яркие, выразительные и оригинальные образы кукольных персонажей и, сделанные с неисчерпаемой фантазией, эскизы и макеты декораций. Работоспособность этого человека была беспредельной. Он мог (это без преувеличения), работая над образом, сделать несколько десятков набросков. Зачастую я, как режиссер, терялся в выборе лучшего из них. Его фантазия подогревала мою. И в результате мы сделали спектакль по пьесе Е. Шварца «Сказка о потерянном времени», о котором заговорила не только крымская пресса, но появились рецензии и в киевских газетах. Образ «времени» -- огромный маятник на все зеркало сцены с раскачивающимися на нем металлическими человечками, меняя при своем прохождении место действия, придавал спектаклю определенный ритм и напряженность. Интересно, что через несколько лет я повторил эту постановку в Донецке. Вроде  бы по тому же плану, но с другим художником, и эффект оказался значительно ниже.

     Следующий наш совместный спектакль «Волк и семеро козлят» в инсценировке прекрасного режиссера и человека Юзефа Ароновича Гимельфарба также получил высокую оценку, но главное очень полюбился зрителям. На одном из спектаклей присутствовал автор инсценировки. Боря – сказал мне со своим извечным юмором Юзеф Аронович, -- ещё недавно я перечитывал пьесу, и это было не так смешно, как сегодня. Видишь, как хорошая крымская погода влияет на восприятие.