Моя Тора - Борис Гасс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Яаков воспользовался отсутствием Лавана, который ушел на дальние пастбища стричь уведенных туда тайком овец, поспешно собрал вещи, посадил жен и детей на верблюдов, погнал свой скот в страну Кнаан. Рахель из опасения, как бы отец не узнал с помощью колдовства, по какой дороге они убежали, прихватила с собой домовых божков.
По другой версии эти терафимы служили символом передачи благополучия. Поэтому Рахель взяла их с собой в дальнюю дорогу.
Только на третий день Лаван узнал о побеге Яакова со всеми чадами, плодами чресел его. К ужасу своему он обнаружил и исчезновение идолов.
И наспех собрал отряд из родственников, устроил погоню за беглецами. Преследователи мчались во всю прыть и без труда догнали караван Яакова у горы Гильбоа. Но тут упала ночная мгла, Лаван решил отложить расправу на утро.
«И явился Бог Лавану во сне и сказал: – Берегись, не говори Яакову ни доброго ни худого!»
Мрачным выглядел утром Лаван, раздраженным. Уж больно хотелось арамейцу проучить коварного зятя, да руки оказались коротки – даже закоренелый язычник убоялся Бога Авраама. Вот и ограничился упреками:
– Что ты сделал, Яаков? Меня обманул и увел дочерей моих, как пленных на войне. Для чего убежал ты тайно? Я проводил бы тебя с весельем и песнями, с тимпаном и лирой. Даже поцеловать не позволил мне дочерей и внуков. Ты поступил очень глупо. Не заступись накануне за тебя Бог отца твоего, я бы расправился с тобой по-нашенски. Ну ладно, уйти ты ушел, потому что соскучился, истосковался по крову отца твоего, но зачем ты украл божков моих?
– Каких еще божков? – удивился Яаков, – будь проклят тот, кто забрал твоих идолов!
– Но ведь они не могли исчезнуть сами, кто-то их взял.
– Вот я, вот мой караван, обыщи, перевороши все, у кого найдешь – жить не будет!
Роковыми стали эти слова для Яакова. Он знать не ведал, что любимая Рахель украла отцовские идолы, и, не желая того, проклял ее. А проклятия праведников сбываются – Рахель умерла в пути от родов. Яаков фактически вынес ей смертный приговор.
Лаван устроил тщательный обыск, перевернул все вверх дном, однако так и не нашел своих божков, словно сквозь землю провалились. Последним он обшарил шатер Рахель. Но та успела спрятать украденные фигурки под верблюжье седло и сесть сверху. Перетряхнув все вещи, Лаван пошел к дочери.
Рахель почтительно извинилась:
– Да не прогневается господин мой, не могу я встать перед тобой, у меня обыкновенное, женское.
Лаван брезгливо отвернулся и вышел.
Поджидавший его у шатра Яаков взорвался страстным монологом:
– В чем мое преступление, в чем грех мой, что ты погнался за нами? Вот ты перещупал все вещи мои и что нашел из вещей дома твоего? Положи здесь перед братьями моими и твоими, предъяви, и пусть они рассудят нас с тобой! Вот двадцать лет я у тебя, овцы и козы твои не выкидывали, и ягнят стада твоего я не ел, растерзанных львом или волком не приносил тебе, сам возмещал убыток. Бывало, днем жег меня зной, а ночью холод, и отлетал сон от глаз моих. Четырнадцать лет я служил за дочерей твоих и шесть за скот, а ты переменял мне плату десятки раз в свою угоду. Вот она черная неблагодарность!
Не будь за меня Бог Авраама, ты бы отпустил меня с пустыми руками. Страданье мое, тяжкий труд рук моих увидел Бог, и рассудил накануне. Вдобавок ко всему ты решил оклеветать, вором изобразить.
– Чего разошелся, я тоже умею кричать, – повысил голос Лаван. – Эти дочери – мои дочери, а сыновья их – мои сыновья, что я сделаю сейчас им плохого, могу ли я причинить им зло? Что было, то было, забудем обиды, разойдемся полюбовно и заключим союз – я и ты, и Бог будет свидетелем между мной и тобой.
– Согласен, с этого дня мы никогда не будем враждовать и переступать межу, – ответил Яаков и поставил булыжник как обелиск. Дети сложили из камней холм. Лаван назвал разделительный холм с обелиском по-арамейски «Иегар-Сагадута», а Яаков на иврите «Галь-Эд», что на обоих языках значит «Холм Свидетельства».
– Вот этот холм и вот этот обелиск, да служат они свидетелями, что не перейду к тебе, а ты не перейдешь ко мне, – торжественно произнес Лаван, – пусть Бог Авраама и Бог Нахора наблюдают за нами!
Так был заключен первый договор о дружбе, ненападении и неприкосновенности границ между двумя народами.
Яаков зарезал овец, пригласил Лавана разделить с ним трапезу. За мирной беседой у холма с обелиском незаметно прошла ночь. И когда погасла последняя звезда, они двинулись в противоположные стороны – Лаван в Харан, Яаков – к Земле Обетованной. Путь последнему указывали ангелы. Место встречи с посланцами Бога Яаков назвал «Маханаим» – «Два войска», ибо там небесное воинство объединилось с земным.
Караван вступил в пределы владений Эйсава, и Яаков отправил посланцев с наказом передать господину брату, что раб его «идет к нему, дабы снискать приязнь в глазах брата». Откуда ему было знать о происках зловредного Лавана, который опередил его, направив к Эйсаву своих сыновей с сообщением о сказочном богатстве дважды беглеца. И когда вернулись посланцы Яакова с нерадостной вестью о выступлении Эйсава навстречу брату с отрядом в четыреста человек, «Яаков весьма устрашился, сердце его стеснилось в груди». Ведь ему было известно, что несчастье приходит в мир тогда, когда в нем есть грешники, но его первыми жертвами становятся праведники.
Перед лицом опасности Яаков разделил своих людей на два лагеря. Сам он с теми слугами, кто был способен носить оружие, выдвинулся вперед, женщин и детей оставил в тылу.
И обратился Яаков с молитвой о заступничестве к Богу:
– Бог отца моего Авраама, Бог отца моего Ицхака, Господь, сказавший мне: возвратись в страну свою, на родину твою, и Я сотворю тебе благо. Слишком мал я, чтобы Ты проявил ко мне милость, недостоин я всего, что Ты сотворил для слуги Твоего. Ведь с одним посохом я перешел эту реку, Ярден, а теперь есть у меня два стана. О, избавь меня от руки брата моего, ибо боюсь я его – как бы
