Падает тропическая ночь - Мануэль Пуиг

— Но если из какой-нибудь квартиры попросят о помощи, он проснется.

— Ее всю вывернуло, и без помощи швейцара — она все равно бы спаслась.

— Я тебе скажу одну вещь, только ей не говори. Когда ты звонила в “скорую”, я быстренько осмотрела дом и застала швейцара, он доставал что-то из холодильника.

— Это я попросила лед, протереть лоб холодными тряпками, а то она вся горела.

— Это я знаю. Потом он вернулся к холодильнику, видно, заметил еду и что-то хотел взять, но, увидев меня, все бросил. Бедный мальчик.

— Бедняжка, даже от испуга голод не прошел.

— Люси, давно я не бодрствовала всю ночь, а теперь ворочаюсь, никак не устроюсь.

— Хочешь перекусить?

— Нет, Люси. Хотелось бы такого, о чем даже сказать не решаюсь.

— Хочешь прогуляться.

— Да, так чудно на улице, облачно, солнце глаз не режет.

— Ах, Нидия. Сил нет дойти до туалета, куда уж тут одеваться и выходить. Клянусь, давно хочу в туалет, но от усталости не могу пошевелиться.

— Давят на меня стены, Люси, воздух перекрывают.

— Скажи честно, боишься, что у соседки будут осложнения, жалеешь ее?

— Нет. Она сама себе это устроила, чего жалеть-то?

— Что-то ты темнишь.

— Не знаю, Люси. Даже если звонок был от него, думаю, ничего бы это не решило. Если звонил он, наверняка хотел извиниться, а не объявить о своем визите.

— Нидия, теперь послушай внимательно, если он позвонит и ты подойдешь, смотри, не дай маху. Она сейчас была в ясном уме, после промывания, и дала четкие указания: если он позвонит, ничего не рассказывать.

— Это я уже поняла.

— Она теперь его возненавидела, считает хамом. И она права, ни с кем нельзя так поступать, игнорировать, как последнюю собаку.

— Люси, я на его стороне и всегда буду его защищать. Она же сама набивалась. Сама пригласила его выпить кофе, сама потом стала его разыскивать, перевернула все верх дном, пока не нашла. Сама обманом заманила его в тот отель, уверяя, что все бесплатно. Он ведь ее не обнадеживал, ничего не обещал.

— Ты права, Нидия.

— Все равно, не хочу подходить к телефону.

— Может случиться, что ты останешься на минутку одна, я буду в душе, и позвонит мой мальчик из Швейцарии. Надо отвечать на звонки.

— Как пойдешь в душ, отключи телефон, и все.

— В любом случае, если он позвонит, надо сказать, что ее сейчас нет в Рио, мол, уехала в Сан-Пауло на несколько дней и неизвестно, когда вернется.

— Люси, если заплатить несколько крузадо бедному мальчику швейцару, думаешь, он проводит меня на прогулку?

— Думаю, да.

— Постоянно видишь какого-нибудь старичка на пляже, или старушку, гуляют себе с санитаром или консьержем, он их поддерживает под руку. Мне опираться не надо, просто не люблю гулять одна.

— Мысль неплохая.

— Мальчик, должно быть, уже ушел домой?

— Ах, Нидия, утром никогда его не вижу, видно, он уходит очень рано.

— Когда я застукала его с холодильником, он так посмотрел, сердце перевернулось. Глаза красивые, как у испуганного олененка. Не только вчера у открытого холодильника. Когда ни взглянешь, у него такой вид, словно ты его застала с поличным. И всякий раз, как ты рассказывала о мужчинах соседки, я думала о глазах этого мальчика.

— Никогда не всматривалась.

— Да ты что! Мальчик такой красавец — сразу обращаешь внимание. Я заметила, как только приехала.

— Наверно, в Рио к этому привыкаешь. Таких девушек, как на здешних пляжах, я нигде не встречала. А у парней такие прелестные мордочки. Да! Чуть не забыла. Сильвия еще кое-что прояснила, когда я уже выходила из палаты. Отчаяние по поводу его звонка — тут особая причина: вчера утром она для него передала, чтобы звонил на этот номер, мол, он ей срочно нужен.

— Не понимаю.

— Ну да, она же терпела, не звонила ему все это время, после острова.

— Кому же она передала?

— В одну из тех контор. Домашний номер он так ей и не дал. Это я тебе уже объясняла.

— Нет, Люси, ни разу не говорила.

— Ужасно, правда? Но это так, домашний телефон он никогда ей не давал, вроде как по рассеянности, поди его пойми.

— Я думала, он так беден, что живет без телефона.

— С телефоном, Нидия.

— Значит, держал дистанцию с самого начала. Нахал.

— В общем, после острова она его голоса не слышала. Но когда два дня назад у нее снова сломался телефон, не выдержала, позвонила и оставила этот номер, на случай, если он вдруг вздумает позвонить.

— И еще сказала, что срочно.

— Ну да.

— Значит, это он звонил вчера вечером, когда я не подошла. Нарочно не подошла.

— Откуда ты знаешь? Могли звонить из Швейцарии, даже лучше, что не подошла, сын потратился бы впустую. Хорошо, что не ответила.

— Когда Кука сказал, что вернется?

— Да уже должен был вернуться. Не нравится мне это.

— Не думаю, что его уговорят там остаться.

— Я ничего ему не сказала, что не хочу переезжать в Люцерн, но он догадался.

— Вот ужас, если он тебя внезапно вызовет, и мне придется уезжать из Рио тоже.

— Нет, должен сюда вернуться. Не пугай меня. Может, это он звонил вчера вечером.

— Нет, наверняка этот ее Феррейра.

— Говори честно, сняла трубку?

— Да, Люси. Сняла. Это был бразилец. Только я не очень поняла, что он говорил, и трубку повесила. Так получилось, клянусь, не знаю почему.

— Нидия…

— Занервничала и повесила трубку. Может, фамилию ее назвал, не знаю. Странные были имена.

— Ее зовут Сильвия Бернабеу.

— Плохо я поступила, правда?

— Если она узнает — убьет тебя.

— На меня что-то нашло, Люси, не знаю, зачем я так сделала.

— Хоть бы она никогда не узнала.

— …Люси! С улицы звонят!

— Так рано? Посмотри, кто там, Нидия, а то я никакая.

— Я не понимаю, что говорят в домофон.

— Сходи, пожалуйста. Вряд ли это он.

— Вот незадача, трезвонить в такой час…

— Люси, ничего особенного.

— Ты спятила, я тебе говорила — никогда не открывай дверь незнакомым людям.

— Я открыла, это был мальчик из соседнего дома. Смотри, что он тебе принес.

— Очки!

— Ничего не упустит, такой внимательный. Ты забыла у нее на ночном столике.

— А чего ты так долго? Он рассказал что-то новое?

— Нет, о соседке ничего. Сказал, что убрал ванную, как ты просила.

— За все время только это и сказал?

— Нет, просто я спросила, не пройдется ли он со мной несколько кварталов. Сейчас. Но он не мог, надо идти спать в одно место, туда после семи не пускают. Вечером сегодня все объяснит. И в принципе согласен прогуляться. Но сейчас должен бежать неизвестно почему.

— Нидия, я сейчас не могу с тобой пойти, правда.

— Неважно, Люси, мне уже легче.

— Я слышала, ты открывала дверцу буфета. Нехорошо, если взяла конфету, тебе нельзя шоколад, если проголодалась, есть фрукты, еще я приготовила тебе сок маракуйи. Можешь попить.

— Нет, я просто вспомнила, там, в буфете, лежат безе недельной давности, и никто к ним не притрагивается. Я дала одно мальчику.

— Правильно сделала, Нидия. Если он придет после обеда, скажи, пусть все забирает. Чистый сахар и взбитый яичный белок, это не вредно, а ты их не ешь.

— Они слегка приторные.

— Зато тебе не вредно, и аппетит перебивают.

— К сожалению, я люблю все вредное. Шоколад, вино, ликеры, яичницу.

— Ой, Нидия, что-то под ложечкой засосало.

— Принести винограду?

— Нет, раз уж так, принеси мне безешку.

Глава восьмая

Люцерн, 8 октября 1987 г.

Дорогая Нидия!

Вот сижу у черта на куличках и пишу тебе. Кто бы мог подумать, еще неделю назад. Полет прошел нормально, к счастью, я настояла на экономическом классе, в хвосте было пусто, любезная стюардесса “Варига” предложила мне занять все пять свободных мест в ряду, и я легла, едва убрали поднос после ужина. Девушка совсем не нервная, и очень воспитанная, как там принято. А здесь, Нидия, люди такие напряженные, даже страшно, чего они такие недобрые, если у них все есть? Особенно женщины. Этой бразильской стюардессе наверняка, как вернется домой, придется все делать по дому, готовить, растить детей, и она все равно сохраняет доброе расположение духа, и наверняка у нее ни сентаво в банке. Видишь, о чем я заговорила, а надо бы о важном.

В общем, здесь все прояснилось, как ты и предполагала, Кука хочет согласиться на переезд в Люцерн. Это важный шаг в его карьере, но он как-то не мог принять решение, не узнав прежде моего мнения. Бедняжка, я родила его на свет и знаю его лучше, чем он думает. Для меня он прозрачнее стекла. По-моему, бедняга лелеял надежду, что я при виде Люцерна передумаю, такой он красивый, такой аккуратненький.

Нидия, мне так грустно, не могу от тебя таить. Я ведь теперь для него помеха, а он, бедняжка, не знает, как это скрыть. Уверена, он ждал чуда, что мне понравится этот морозильник, этот склеп. Да, Нидия, Люцерн чудесен, но мне 81 год, у меня артроз и все что угодно, чего не спросишь, все есть, в смысле болезней, ты же знаешь. В тепленьком Рио, где люди такие неиздерганные, такие чуткие, услужливые, я еще скриплю потихоньку.