Изменник - Владимир Герлах

Галанин обошел в санчасти раненых, долго стоял у кровати Баера, рассказывал ему в последний раз о положении в батальоне. Баер слушал рассеянно, мыслями он был уже в Германии у себя дома, думал о жене и детях и о том, не пострадал ли от бомбежки его город. Простились довольно холодно. Галанин не мог понять, как

Баер мог так скоро отойти от батальона, Баер не понимал, почему Галанин старался спасти батальон, когда теперь было ясно каждому дураку, что батальон пропал, как пропала и его бедная Германия!

Затем Галанин прошел к доктору Батурину, где веселились русские женщины с офицерами. Поморщившись, потому что ему уже начинало надоедать это непрерывное пьянство, толкнул дверь в пустующую школу, подождал терпеливо, когда кончили очередной танец и сказал здесь несколько напутственных слов, сказал что верит, что хочет верить, что их разлука с батальоном временная, что недалек тот день когда… все те же пустые лживые фразы! Чокнулся со всеми, внимательно посмотрел, стараясь запомнить на всю оставшуюся жизнь, притихших женщин, Шурку, сегодня особенно веселую и красивую. Даже удивился и своего удивления не скрывал: «Цветешь, Шурка! Смотрю на тебя и не верится что ты уже женщина и вдова!» Посмотрел на офицеров, понял их нетерпение, что бы он ушел скорее, не мешал их веселью, поднявшись попрощался: «Ну… пока… даст Бог — увидимся! Не даст — не поминайте лихом! Обнял и поцеловал каждую, криво улыбаясь смотрел как они плакали, резко повернулся и вышел в темноту осенней ночи».

На другой день с утра Галанин уехал на позиции первой роты, окопавшейся на холме, на горке, как окрестили холм русские, уверенный что навсегда простился и с ранеными и с женщинами, но ошибался. Транспорт ушел в самом деле, но без Александры Жуковой, которая явилась в штаб батальона и заявила адъютанту, что Галанин передумал и решил ее оставить медсестрой и дальше. Так как связь с первой ротой почему-то была прервана и посланные ее исправить телефонисты что-то мешкали, Бем махнул рукой и решил поверить Жуковой, направил ее в санчасть к Батурину… Раненых отослали, новых еще не было. С бьющимся сердцем Шурка ждала возвращения Галанина и заранее придумывала как объяснить свое неповиновение. И была уверена, что он примирится с ее присутствием. Но получилось совсем иначе и в первый и в последний раз своей совместной жизни с Галаниным, Шурка ошиблась…

К одиннадцати часам началась стрельба где-то влево от позиции, ружейная и пулеметная, постепенно приближалась и вдруг начали стрелять на горке, где с первой ротой сидел Галанин. Бем, наконец, связался телефоном и выяснил, что перед позициями первой роты показались густые цепи противника, но были отбиты нашим пулеметным огнем.

Стало тише, только влево стрельба не умолкала, становилась сильнее, начали стрелять пушки противника, которым робко и слабо отвечали немецкие штурмовые орудия. Из штаба Ланге было сообщено, что крупные силы противника при поддержке артиллерии атакуют бригаду генерала Берга. Пушечная стрельба постепенно перешла в непрерывный вой, потом снова начался бой на позициях батальона, главным образом у горки первой роты. Галанин затем сообщил коротко, что все атаки отбиты, потом еще короче о своих потерях. Постепенно начали подвозить раненых, подходили сами, рассказывали любопытной Шурке новости.

Новости были пока неплохие: отбили уже два раза этих гадов, подбили два танка, за рекой видать как они накапливаются в деревне… Жалко, нечем достать, нет пушек… К несчастью убит командир третьей роты, почти целиком пропал взвод второй, обошли гады с тылу. Но Галанин не растерялся, бросил на них первую роту, убежали дьяволы… Так прошло время до вечера.

Командиры рот сообщали лаконически об отбитых атаках потом, помолчав, говорили о собственных потерях… Раненые прибывали непрерывно и приносили последние новости, усталой до смерти и испуганной Шурке. Новости все время неплохие: гады по прежнему в конце концов бежали без оглядки, не без того, чтобы нанести не очень большие потери нашим бойцам. Убит командир роты Кранц, убито пять взводных русских офицеров вместе с Казбеком, еще один взвод, на этот раз четвертой роты, куда то пропал, снова обошли гады, но потом были разбиты и бежали. Удивительней всего, что макисары вдруг начали так хорошо драться и заимели и пушки и танки. Но потом выяснилось, что это были уже регулярные части Первой французской армии, подошедшей с юга!

А потом самая неприятная для Шурки новость: Галанин по телефону сообщил, что остается ночевать на горке, это подтвердил и Шатов, легко раненый и возвращающийся во взвод Красильникова:

«Там у нас лучше, Галанин приказал раздать двойную порцию водки, погуляем малость, потому что спать не дадут гады!» Теперь уже Шурке стало совсем невтерпеж, захотелось туда, на горку, просила Шатова взять с собой, все равно раненых больше не было и Батурин, снова воспользовавшись передышкой, запил. Уговорила, нужно только было подождать грузовик, который должен был подвести Первой роте боеприпасы и продовольствие, нужно было ждать еще целых два часа, снова стала просить, была как в лихорадке: «Шатов! и чего мы будем дожидаться… целых два часа! пойдем пешком! ведь тут близенько! сам говоришь, что каких три километра… одним духом сбегаем! Пойдем миленький! ну что тебе стоит?»

Шатов и раньше ни в чем не мог отказать Шурочке! А теперь в особенности, потому что сам торопился, был немного пьян, выпил немного в санчасти и хотел поскорее посмотреть, как Галанин будет кричать на свою приемную дочку и как потом, как всегда, простит. Шурка с утра оделась по военному в штаны и гимнастерку, обулась в сапоги, которые успел Степа ей справить перед смертью, взяла автомат и потащила за собой Шатова. Скоро вышли за околицу деревни, прошли посты второй роты, которые пропустили их с шутками и смехом, спустились в лощину. Отсюда дорога шла все время виноградниками, где уже давно перезрели крупные гроздья винограда. Сделали маленький крюк, сами наелись и захватили с собой в сумки, что бы угостить командира. Впереди на фоне пылающего и дрожащего горизонта ясно была видна темная молчаливая горка, поросшая кустарником. Было совсем близко, Шатов поправил автомат на ремне, посмотрел сбоку на притихшую Шурочку:

«Что призадумалась? Чуток боязно? обожди он тебе даст жару!» — «Нет, не испугалась, — так что-то на сердце смутно! Далеко еще, Шатов?» Шатов показал ей на густой кустарник: «Теперь близенько, тут сейчас вправо тропка будет, поднимемся прямо вверх и через каких-нибудь десять минут будем там, отдохнем!» Это были его последние слова, которые он сказал и которые успела услышать Шура Жукова, урожденная Глухих… Даже выстрелов оба не услышали, потеряли сознание, раньше чем поняли, что случилось…