Творения и Гимны - Преп. Симеон Новый Богослов

Прежде чем ты не сделаешь того, о чем говорю я, как, скажи мне, можешь ты очиститься? а прежде нежели очистишься, как ум твой может воспринять божественные озарения? Каким образом, скажи мне, и откуда иначе божественный огонь может упасть в твое сердце и возгореться в нем, и его возжечь и воспламенить и соединить и сочетать с Богом, сделав творение нераздельным с Творцом? — Никоим образом, скажешь ты мне, этого не может быть ни с кем ни из рожденных, ни из имеющих родиться. Что следует затем, не спрашивай… Ибо если соединишься со Светом, то Он Сам всему научит тебя, и все откроет и покажет, сколько полезно тебе научиться, потому что иначе невозможно тебе посредством слов научиться тому, что находится там. Господу нашему слава во веки веков. Аминь.

Гимн II

Как воспою я, как прославлю, как достойно восхвалю Бога моего, препобедившаго множество грехов моих? как вообще я воззрю на высоту? как возведу очи, как открою уста, Отче? как двигну губами своими, как протяну руки свои к высоте небесной? какия слова я найду, какия изречения употреблю? как дерзну говорить я? как стану просить отпущения безмерных падений и многих прегрешений моих? — Поистине я совершил дела, превышающия всякое прощение. Ты знаешь, Спаситель, о чем говорю я. Противоестественными делами я превзошел всякое естество и явился худшим безсловесных: всех животных морских и всех скотов земных. Преступив Твои заповеди, я поистине сделался хуже гадов и зверей. Итак, осквернив свое тело и душу, как явлюсь я к Тебе? как воззрю на Тебя? как вообще посмею, несчастный, стать пред лицом Твоим? как не убегу от славы Твоей и блистающаго света Св. Твоего Духа? как не пойду один я во тьму, соделав дела тьмы и будучи отлучен от сонма святых? как я, несущий отсюда уже от дел своих осуждение, стерплю тогда глас Твой, отсылающий меня во тьму? Весь дрожа и трепеща, одержимый страхом и ужасом, я взываю к Тебе: знаю, Спаситель, что никто другой не согрешил пред Тобою, как я, ни деяний таких не сотворил, какия именно я, несчастный, соделал, будучи виновником погибели для других. Но с другой стороны я знаю и то и уверен, Боже мой, что ни великость преступлений, ни множество грехов, ни постыдность деяний никогда не превзойдут многаго, лучше же премногаго человеколюбия Твоего и того превышающаго ум и слово милосердия Твоего, которое ты обильно изливаешь на горячо кающихся грешников, очищая и просвещая их, без зависти соделывая причастниками света и общниками Божества Своего и (что чудно для ангелов и для человеческих мыслей) часто беседуя с ними, как с истинными друзьями Твоими.

О благость безпредельная, о любовь неизреченная! Поэтому я и припадаю к Тебе, горячо взывая: как принял Ты блуднаго сына и блудницу, пришедших к Тебе, так приими, Милостиве, и меня, от души кающагося… Вменив, Христе мой, капли слез моих как бы в источники всегда текущие, омой ими душу мою, омой и скверны тела моего, которыя — от страстей. Очисти и сердце мое от всякаго лукавства, потому что оно есть корень и источник греха. Лукавство есть семя лукаваго сеятеля; а где оно есть, там и произрастает, и поднимается вверх, и производит весьма много ветвей лукавства и злобы. Его–то корни из глубины исторгнув, Христос мой, и очистив ниву души и сердца моего, всади в них страх Твой, Милостиве. Дай ему укорениться и хорошо взойти, дабы он высоко возрос на страже заповедей Твоих, ежечасно взращаемый умножением слез и слезных потоков, будучи орошаем которыми, он все более растет и поднимается вверх. Соразмерно страху и вместе с ним возрастает и смирение, от смирения же исчезают все страсти, а с ними прогоняется и полчище демонов. Все же прочия добродетели вокруг этой царицы добродетелей являются как бы стражами, подругами и служанками, сопровождающими госпожу. Когда оне бывают собраны вместе и соединены друг с дружкой, тогда среди них, как древо при исходищах вод (Псал. 1:3), произрастает страх, насажденный Тобою, и мало–по–малу показывает необычайный для меня цвет. Необычайный, сказал я, потому что всякая порода раждает по роду своему, и семя всех деревьев в каждом из них бывает по роду его. Страх же Твой показывает и цвет необычайной породы и плод также необычный и неподходящий к нему. Так как страх естественно полон уныния и стяжавших его безпрестанно печалит, делая их как бы рабами, заслужившими многих ударов, которые с часу на час ожидают посечения смерти, видя косу ея и не зная только последняго момента. Не имея ни надежды ни полной уверенности в совершенном помиловании, они дрожат и трепещут конца, томясь неопределенностию и постоянно ожидая окончательнаго судебнаго приговора. Итак, тот цвет, который приносит страх, неизъясним по виду и еще более неизъясним по образу, потому что, расцветая, он бывает видим, но тотчас же исчезает, что не естественно и не последовательно, но вопреки естеству природы превосходит всякую природу. Между тем цвет кажется столь прекрасным, что превосходит всякое слово и увлекает весь ум мой к созерцанию себя, не позволяя ему помнить ничего внушаемаго страхом, но производит у меня тогда забвение всех этих вещей, и вскоре… улетает. Дерево же страха снова бывает без цвета; когда же я, отдавшись печали, воздыхаю и горячо взываю к Тебе, снова вижу цвет на ветвях дерева. Устремив взор, о Христе мой, на один цвет, я не вижу тогда дерева, но все более и более расцветающий цвет, который, привлекая всего меня к себе любовию, переходит в плод любви и исчезает. Плод же этот не терпит, чтобы его носило дерево страха, но когда вполне созреет, тогда кажется одним без дерева, потому что в любви совершенно нет страха, однако без страха этот плод не может родиться в душе.

Поистине это есть чудо, превосходящее слово и всякую мысль, что дерево, возделываемое с помощию труда, дает цвет и приносит плод, плод же его, искореняя все дерево, остается один сам по себе. Каким образом плод бывает без дерева, — я совершенно не могу изъяснить. Между тем любовь остается и пребывает без страха, который породил ее; поэтому она подлинно есть всякая радость, и того, кто приобрел ее, исполняет радости и веселия, изводя его чувством вне мира, чего совершенно не в состоянии произвести страх, потому что, пребывая среди видимых и чувственных вещей, как он может удалить от них того, кто имеет его, и чувством сочетать всего его с невидимым? Цвет же и плод, раждаемый страхом, пребывая вне мира, способен и ум восхищать и душу с ним поднимать и уносить вне мира. Но как любовь уносит их вне мира, — мне бы хотелось, говоришь, точно знать? Ясно выразить это, как я говорил уже, невозможно; однако внимай, и я скажу тебе.

Любовь эта есть Божественный Дух. Об этом говорили те (ученики), когда для них стал невидим Владыка. Она есть тот всесовершающий и просвещающий Свет, который был в них. Однако же этот Свет не от мира, ни вообще что–либо из мира и не тварь, так как Он несозданный и пребывает вне всех тварей, как нетварный среди тварных вещей. Разумей, что я говорю тебе, чадо. Ибо Он отделен от них. Несозданный же никоим образом не может сделаться тварью. Но если бы пожелал, то и это Ему возможно сделать, потому что Слово содействием Духа и благоволением Отца действительно сделалось неизменно совершенным человеком. Будучи по природе Богом несозданным, Оно неизреченным образом сделалось сотворенным, и обожив воспринятое, в двух действованиях и двух также волях показало мне двоякое чудо: видимаго и невидимаго, держимаго и недержимаго, явившагося как тварь среди всех тварей, а не случайно и призрачно ставшаго тварью, как думали некоторые. Оно совершенно не было призрачным, но, находясь среди чувственных тварей, Слово было видимо соединенным с воспринятым, как тварь. Восприняв же тварь и скрывая или возводя ее на высоту в славу Свою — это жилище Его, славу, превосходящую наше разумение, Оно тогда внезапно сокрылось. Ибо Творец всего, будучи невместим для всех тварей, как Бог все наполняющий, как иначе мог бы сокрыться? Или ты станешь переставлять Владыку с одного места на другое и будешь утверждать, что Он таким образом скрылся от взоров св. Апостолов? Прочь, чтобы по неведению не впасть тебе в богохульство.

Если же угодно, то слушай о действиях любви, и ты узнаешь, каким образом она является выше всего. Чего именно всего? Но разве ты не слыхал слов Апостола (I Кор. 13:1—3), что иметь любовь выше, нежели говорить языками ангельскими и всеми человеческими, иметь всю веру, так что и горы переставлять, обладать всяким ведением и знать глубину таинств, расточить все богатство и самому сделаться нищим и даже тело предать за Христа на сожжение? Любовь настолько выше всего этого, что без нея ни одна из этих добродетелей, ни все оне вместе совершенно не принесут никакой пользы стяжавшему их. Поэтому кто лишен и любви и всех названных добродетелей, то где он, скажи мне, окажется? что будет делать? как дерзнет вопрошающим его назвать себя верным? Итак, внимай словам моим о любви. Сижу ли я в келлии ночью или днем, любовь невидимо и неведомо соприсутствует мне. Будучи вне всех тварей, но в то же время и со всеми, она есть огонь и свет, она бывает облаком света и делается солнцем. Итак, как огонь, она согревает душу мою и воспламеняет сердце, возбуждая в них желание и любовь к Творцу. Когда же я воспламеняюсь душою и делаюсь подобным огню, она, как светоносное сияние, вся летает вокруг меня, испуская в душу мою блестящие лучи, и просвещая ум мой и делая его зрячим, показывает его способным к высоте созерцания. Это именно и есть то, что я назвал раньше цветом страха. Видя этот Свет и исполнившись несказанной радости, я недолго однако радовался тому, что видел, так как, принесши мне божественную радость, Он удалился, совосхитив с Собою ум мой, и чувство, и всякое мирское желание. Последовав за Ним, ум мой хотел уловить явившийся мне Свет, но не нашел его тварным и не мог оказаться совершенно вне тварей, чтобы уловить этот несозданный и неуловимый Свет. Однако ум мой все обошел, пытаясь увидеть Его: обыскал воздух, обернулся по небу, исходил, кажется, в поисках бездны и концы мира; но ничего во всем этом не нашел, так как все это — тварное. Поэтому я плакал, печалился и сгорал внутренно, и будучи в изступлении как бы бесчувственным, проводил так жизнь. После же Он пришел, когда захотел, и спустившись в виде светлого облака на мою голову, весь, казалось, осел и заставлял меня, бывшего в исступлении, кричать. Однако, опять улетев, Он оставил меня одного; когда же я тщательно начал искать Его, то снова всего Его внезапно нашел в себе и узнал, увидев внутри своего сердца, поистине как светило или как диск солнца. Явившись таким образом и будучи ясно узнан мною, Он обратил в бегство толпу демонов, прогнал робость, внушил мне мужество и, обнажив ум мой от мирского чувства, облек меня в одежду умнаго чувства. Отлучив же меня от видимаго и сочетав с невидимым, Он дал мне видеть Несотвореннаго и радоваться тому, что я отделился от вещей тварных, видимых и скорогибнущих и соединился с Несотворенным, Нетленным, Безначальным и для всех Невидимым. Ибо это есть любовь.