Мы дрались на истребителях - Артем Драбкин

Конечно, после СБ летать на УТИ-4 было непросто. Новожилов в итоге из пяти добровольцев самостоятельно выпустил только двоих: меня и еще одного летчика. Остальные сами отказались, потому что И-16 и УТИ-4 были очень строгими самолетами. На СБ штурвал двумя руками таскаешь, а на И-16 стоит чуть ручку потянуть, и он начинает бочки крутить.

Старший лейтенант Павел Кутахов (слева) и летчики полка наблюдают за пилотажем истребителя в зоне

Так я стал истребителем. Попал в 145-й полк. Правда, на МиГ-3 полетать не пришлось – разбомбили их. Дали мне старый И-16, на котором толщина слоя краски была в палец, и от 145-го полка нашу группу из 5 летчиков посадили в Алакуртти. Оттуда летали на разведку, штурмовали войска. Вооружен самолет был двумя ШКАСами. Больше двух очередей этот пулемет не давал – заклинивало его от перегрева.

Помню, нам дали задание. Во время отступления тяжелый танк КВ увяз в болоте, и его бросили. Хотя бы подорвали! Где там… И нам, подумай только, приказали уничтожить этот танк. ШКАСами! Соображать же надо было! Ну, мы, конечно, полетали, постреляли… А толку?

Только один раз я вел воздушный бой на И-16. Нас вылетела группа из трех или четырех самолетов, и встретился нам «физельшторьх»[139]. Гоняли мы его, гоняли – никак сбить не можем! Уже один пулемет у меня отказал. Но все-таки сбили.

Вскоре немцы подошли к речушке, что протекала по границе нашего аэродрома. Они с одного ее берега стали, а мы с другой стороны. Три дня не могли взлететь – стоял туман. Хорошо, что немцы не наступали дальше. Батальон аэродромного обслуживания ушел, а нам оставил из провизии только немножко хлеба и шпроты. Хлеб мы быстренько съели и оставшееся время питались этими шпротами, так что уже тошнило от них. Я до сих пор шпроты есть не могу.

На третий день погода улучшилась, мы запустили двигатели и сразу, даже не гоняя их, взлетели и рванули через реку. Перелетели в Африканду, и буквально тут же, в конце сентября, пришел приказ отправить нас на переучивание. ТБ-3 отвез нас в Сейму под Горький, где мы получили ЛаГГ-3.

Ну, как переучивались? Учебных «лаггов» не было. В Сейме огромная стоянка самолетов, которые с завода пригоняли. Нам отсчитали наши машины, говорят: «Облетайте и сматывайтесь отсюда!» Все быстрее нужно было делать, ведь там много полков. Мы сделали пару полетов по кругу. Самолет, конечно, намного сложнее, чем И-16. У того только ручка и газ, ну еще управление шторками радиатора. А тут управляемый шаг винта, гидравлическая система выпуска и уборки шасси. Но ничего – освоили.

Перелет давался очень тяжело – октябрь, погоды нет. Полк остался за Иваново, а нас пять экипажей из эскадрильи Кутахова вырвались вперед, сев в Обозерский.

Помню, декабрь месяц, холодно, мороз под 40 градусов, техников нет. Приходилось самим на ночь сливать воду и масло, а утром приезжал водомаслозаправщик заливать горячую воду, горячее масло, гонять двигатели и ждать «у моря погоды». Погоды нет.

Вечером опять сливаем.

Там мы услышали про контрнаступление под Москвой. Какая радость была! Ведь до этого все время отступали, а тут наши пошли вперед. Мы давай звонить наверх, чтобы быстрей на фронт отправили. Что тут сидеть? Нам прислали Пе-2, который должен был нас лидировать. Штурманом на этой «пешке» оказался лейтенант, которого я знал по Кировограду, гулял на его свадьбе. И вот погода выдалась. Облачность низкая, но лететь можно. Мы вылетели, он впереди нас идет, а облачность все прижимает нас и прижимает. «Пешка» раз – и в облака. А мы остались внизу. Сомкнули строй, «встали» на железную дорогу и по железной дороге дошли до Беломорска. Очень трудно было. Такая погода, что чуть не за ветки деревьев цеплялись.

Пришли, сели. Нас спрашивают, где Пе-2? Мы говорим, не знаем. А он влез в облака и разбился – наверное, не умел пилотировать в сложных метеоусловиях.

Летчик у сбитого Ю-87

Пока наш полк не прилетел, нашу пятерку зачислили в 609-й иап, которым командовал Леонид Гальченко[140]. Он до осени 1941-го командовал эскадрильей в нашем 145-м полку, а потом был назначен командиром полка. И вот мы с ними воевали против финнов в районе Сегежа, южнее Беломорска. Один раз группой мы встретили английские самолеты «брюстеры», были такие у финнов. Стали с ними вести бой и парочку сбили. Когда дрались, они уходили в облака, я тоже вошел в облака. Я умел летать в облаках – сказался опыт полетов на Р-5 и СБ. Ну, я выскочил за облака и вижу: один наш «лагг» летает и очередь за очередью дает. Но по кому же он стреляет? Подошел ближе, смотрю, на хвосте черная кошка – знак самолета Гальченко. Самолетов не хватало, и на нем в тот вылет летел его любимчик Виктор Миронов[141]. Заметив меня, самолет ушел в облака.

Мы сели. Стали выяснять, кто что сбил. Миронов говорит, что он сбил. Мол, посмотрите, сколько я израсходовал боеприпасов, а другие насколько меньше. Я ему говорю: «Да ты же, сволочь, расстрелял их за облаками. Там никого не было, а ты просто в воздух стрелял. Я же видел». И до того разругались, что я сказал: «Больше в этом полку ноги моей не будет». А уже наш полк прилетел, но меня не отпускают. Говорят: «Будешь в этом полку воевать». Ну, мы в следующий раз полетели на задание. Там боя не было, возвращаемся на аэродром, они садятся, а я развернулся и к себе в полк улетел. Прилетел, командир полка говорит: «Молодец, пошли они к такой-то матери!»

Я думаю, что не только в Миронове дело, но вообще у Гальченко так бывало. Пижон он был. Сам он, правда, летал неплохо.

Из нашего 145-го, впоследствии 19-го гвардейского полка многие уходили в другие полки командирами, не только Гальченко. Например, Мироненко Владимира Сергеевича[142] в 1943-м взяли командиром 195-го полка. До этого он был командиром эскадрильи, а я у него замом. Правда, потом погиб Владимир Сергеевич обидно. Он выпить любил. Страшное дело это пьянство. Он собрал летчиков, говорит: «Мудаки вы такие, летать не можете, вас же посбивают! Смотрите, как надо летать!» Взлетел, начал на ЛаГГ-3 на малой высоте пилотаж делать и разбился. Кстати, Миронов тоже разбился. Ему дали Ла-5, новый самолет в то время, и он прилетел как-то один к нам, на наш аэродром, в Шонгуй – показать пилотаж, и тоже разбился. Меня тогда не было, но ребята рассказывали. Много было таких потерь.

Вот так. Воевал на ЛаГГ-3 я с конца 1941 года, а в 1942 году мы первые в Союзе получили «кобры».

Командир полка Георгий Рейфшнейдер у самолета Р-39 «Аэрокобра»

Первые «кобры» пришли из Англии. Причем англичане не так, как мы, отправляли самолеты. Мы ведь перед отправкой все помоем, вылижем, а они, как их «кобры» были грязные, на колесах земля, так и привезли нам их такими морским путем на кораблях. Доставили «кобры» в Африкавду. Главной сложностью было то, что с машинами не привезли никаких инструкций. Мы, к примеру, никак не могли допереть, как у них работают тормоза. У нас тормоза пневматические, на ручке был рычаг, который надо было зажать, а у «кобры», как у бомбардировщика, тормоза гидравлические, и выжимались они носком сапога на педали. Долго мы крутились, пока это разгадали. Другая особенность: «кобра» трехточечная, а наши самолеты все с хвостовым колесом. Соответственно на нашем самолете взлет осуществлялся так: ручку на себя, бежишь, набираешь скорость, отдаешь немного ручку, поднимаешь хвост, еще разгоняешься, потом добираешь ручку и взлетаешь. А на «кобре» хвост поднимать необходимости не было. Но у нас же инструкции не было, мы не знали. Взлетали, как было положено по нашим нормам, как привыкли. Первым на «кобре» вылетал Кутахов[143]. Он ручку на разбеге на себя взял, потом отдал ее. Самолет бежит, бежит и никак не взлетает. Наконец скорость набрал, а тут уже конец аэродрома, но все-таки машина взлетела. Потом мы доперли, что ручку надо держать нейтрально, пусть машина бежит, пока не наберет скорость подъема передней ноги, а потом уже можно ее отрывать.