Трилогия Харканаса. Книга 1. Кузница Тьмы - Стивен Эриксон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что-то я ничего такого не заметила, братец.
– Я предвижу жизнь, в которой буду подобен стеблю травы, сгибающемуся под легчайшим порывом ветра.
– Тогда ты в полной мере познаешь синяки и шишки. – Девушка пристально посмотрела на него. – Что это тебя вдруг так пробрало, Спиннок?
– Все дело в тех отважных словах, которые я произнес, когда стоял чересчур близко к нашей капитанше.
Фарор резко отвела взгляд, продолжая укладывать вещмешок:
– Финарра Стоун не просто так до сих пор не нашла себе мужа.
– Взгляд у нее действительно, скажем так, странный. Что верно, то верно.
Фарор презрительно фыркнула:
– Ее не интересует муж, братец. Финарра предпочла бы жену. – Она снова посмотрела на него в упор. – Ты не знал?
Удивление на лице юноши сменилось улыбкой.
– Что ж, тогда еще интереснее.
Фарор Хенд выпрямилась и шагнула к нему:
– Спиннок, послушай меня. Она с тобой играет. Ты не первый мужчина, которого Финарра пытается соблазнить, но, вообще-то, страсть в ней возбуждают мягкие груди в руках и податливая влага между ног. Она сторонится щекочущих щетиной поцелуев и жаждет лишь прикосновения бархатных губ.
– Я сбрею с лица даже самые крошечные волоски и обману ее в темноте.
– Ты заслуживаешь большего. А не того, чтобы Финарра тебя просто использовала.
– Потому-то мне и не хватает решительности, сестрица.
– Тогда прими вот это.
Обхватив Спиннока за затылок, она прижалась губами к его рту. Кузен отстранился, недовольно ворча. Фарор снова придвинулась к нему и ухватила другой рукой между ног, чувствуя его тепло сквозь шелк.
Положив руки ей на плечи, юноша с силой оттолкнул Фарор назад:
– Нет, сестрица.
– Думаешь, я глуха к твоим намекам, Спиннок?
Он покачал головой:
– Я думал, это просто игра. Игра, в которой ничем не рискуешь и которая не может привести к развязке. Фарор, мне очень жаль, но этого не будет.
Отступив назад, она развернулась кругом и продолжила застегивать ремни вещмешка.
– В подобных играх, Спиннок, риск развязки минимален, – сказала она, не глядя на него. – Ибо, делая каждый очередной ход, мы ограничиваем свои желания.
– Дорогая моя сестрица, не пойми меня превратно. Даже не будь мы родственниками, все тисте возненавидели бы меня за то, что я похитил тебя у жениха, желая вволю попользоваться твоим телом.
Фарор пыталась успокоить дыхание, проклиная отчаянно бьющееся в груди сердце. Слова двоюродного брата причиняли ей одновременно наслаждение и мучительную боль. Она все еще чувствовала прикосновение его губ, а ее ладонь оставалась влажной от его пота.
– То, что ты только что сделала…
– Каждая игра рано или поздно принимает серьезный оборот, Спиннок. А теперь уходи поскорее, братец, и пусть это станет свидетельством твоей внезапной решимости.
– Как раз напротив, сестрица. В конце концов, тебя ждет капитан.
Она яростно развернулась к нему:
– В любовных играх мы все раним друг друга, братец.
– Мне горько это слышать, Фарор.
– В самом деле? Что может быть смелее, чем признание в любви? Когда поединок длится до изнеможения и кто-то в итоге опускает оружие, а затем с улыбкой смотрит на собственную пролитую кровь? После чего возникает вопрос: готов ли тот, кто нанес рану, шагнуть ближе, чтобы коснуться этой раны языком?
– Нет, сестрица, он вонзит клинок в себя, чтобы соединить оба алых потока.
– И тем самым игра завершается, обещая шрамы. – Фарор покачала головой. – Что ж, играй дальше, братец, и не думай обо мне.
Спиннок шагнул за порог, и на лице его отразилась смешанная с грустью тревога.
– Счастливого тебе пути, сестренка.
– И тебе тоже всего хорошего.
Когда он ушел, Фарор закрыла дверь и тяжело опустилась на койку.
«Кровь течет чистой струей, пока каждая ее капля не превращается в слезы. Игра проиграна в тот момент, когда ты забываешь, что это вообще была игра. Услышать песню любви – значит позволить оглушить себя хору глупцов!»
И, вытерев мокрые щеки, она продолжила сборы.
– Всему свое время, – сказал Калат Хустейн. – Вы нужны мне здесь.
Илгаст Ренд что-то проворчал и тяжело опустился на стул возле стола, на котором лежали карты.
– Не могу понять Урусандера. Ему надо было остановить Хунна Раала – Бездна меня побери, ему давно следовало содрать шкуру с этого пса!
– Махинации Хунна Раала застопорились, а потом и вовсе заглохли, – ответил Калат, расхаживая по комнате. – Если бы не вмешательство этой клятой азатанайки в Йеннисе, конфликт мог бы оставаться чисто политическим, с шансом на возможный компромисс. Эта война верований подобна оружию, которое сунули ему в руки.
Илгаст покачал головой:
– Хунн Раал из рода Иссгинов. И затеял все это потому, что его семья лишилась былой славы. Он жаждет стать знатной особой и считает себя поборником своего рода. Хунн готов ехать на гребне волны, поднятой любыми уступками, которые завоюет легион, а если пена при этом покраснеет, значит так тому и быть.
– Его амбиции хорошо известны, повелитель, – кивнул Калат.
– Я буду держать смотрителей наготове, командир. Естественно, только до вашего возвращения, а затем с радостью передам командование обратно вам и уйду со сцены. – Илгаст поднял взгляд. – Считаете меня безответственным, друг мой?
– Трудно сказать, повелитель. Я по-прежнему полагаю, что самую большую угрозу для Куральда Галейна представляет Витр. Если вы сумеете выведать правду о нем у яггутов или даже у азатанаев, то, возможно, лет через сто мы будем прославлять вашу проницательность.
– Лет через сто? – фыркнул Илгаст. – Тогда надо быть готовым к тому, что до этого меня на протяжении века будут проклинать. Впрочем, все лучше, чем постоянные метания из стороны в сторону.
– Объявив о своем нейтралитете, повелитель, вы, возможно, предложили бы выход для многих: как высокородных, так и простолюдинов. Не могу представить, что все старые капитаны легиона Урусандера в восторге от этого погрома. Может, под ударами их мечей и падают отрицатели, но они ведь все равно остаются тисте. Повелитель, такой поворот событий приводит меня в ужас.
Илгаст потер лицо, размышляя над словами Калата.
– Нас охватило безумие, командир, подобное потоку яда, текущему под покровом внешней пристойности, которой мы так похваляемся. Но даже камень трескается, не выдержав давления. Все приличия тонут в пучине порока, а лицемеры процветают в том хаосе, который за этим следует. – Он откинулся назад, и стул затрещал под его весом. – В самые безрадостные моменты своей жизни я мечтаю о приходе бога, справедливого, но обладающего холодным взглядом. Бога, который забрал бы самых порочных и своекорыстных из нас, а потом создал бы для них мир, который они больше
