Время меча - Юрий Нестеренко

Утром Элина проснулась первой, потому что лежать ей было неудобно. Причиной тому было отсутствие котомки под головой. Графиня с недоумением села, озираясь. Раскрытая котомка валялась в трех шагах от нее, и оттуда неряшливо торчали несколько страниц рукописи. Элина поспешно заглянула внутрь и с облегчением убедилась, что ее сокровище цело. Затем она перевела взгляд дальше и увидела Редриха, лежавшего у самого выхода из пещеры.

— Герцог, — строго произнесла она, — это ваших рук дело? (Строгость, впрочем, тут же была поглощена зевком. ) Просыпайтесь, Редрих, уже ут…

Редрих Урмаранд лежал на спине, и первый луч пробившегося в пещеру солнца отражался в его распахнутых слепых глазах. Пальцы правой руки крепко сжимали рукоять ножа, вонзенного точно в сердце. Редрих был хорошим бойцом и не промахнулся даже вслепую.

— Папа, Артен! — крикнула Элина. — Вставайте!

Левая рука герцога прижимала к полу лист из рукописи Элины. Когда граф поднял эту руку, чтобы взять бумагу, то увидел короткий надрез на запястье. Свое последнее послание Редрих писал пальцем, смачиваемым в собственной крови; был ли в том преднамеренный символизм, или ему просто не удалось найти грифель? Удивительно даже и то, что он сумел на ощупь отыскать котомку графини и бумагу внутри, никого при этом не разбудив… Крупные бурые каракули сливались в короткую фразу:

Я НИКОГО НЕ ПРОСТИЛ

Трое стояли перед продолговатым холмиком, сложенным из некрупных камней.

— Бедный Редрих, — сказала Элина. — Конечно, иногда он бывал несносен, но он не заслуживал такого конца.

— Он сделал правильный выбор, — возразил Артен. — Даже если бы он каким-то чудом и добрался до Запада, что дальше? Денег у него не было, воевать он уже не мог, а его титул не стоил и гроша. Что ему оставалось, просить милостыню?

— По-моему, этому парню вообще не стоило появляться на свет, — мрачно заявил граф. — Хотя сам он и не был ни в чем особенном виноват.

Они немного помолчали.

— А Йолленгел умер счастливым, — сказала вдруг Элина.

— Что? — граф отвлекся от своих мыслей. — Ты хочешь сказать, потому, что он совершил подвиг?

— Нет, потому что думал, что избежал смерти, — просто ответила Элина.

— А когда оказалось, что это не так — он ведь ничего не успел почувствовать?

— Да, — подтвердил Артен, — это самая мгновенная смерть на свете.

— Ладно, господа, — подвел черту граф, — оставим мертвых прошлому, а нас ждет штурм завала.

В течение нескольких часов они карабкались через валуны, срываясь, обдирая до крови руки, несколько раз рискуя быть погребенными под грудой камней. Однако им все же удалось перебраться на другую сторону, где они сделали передышку.

— Знаете, кузина, — сказал Артен, неодобрительно разглядывая свои ссадины, — наше путешествие домой начинается в куда менее благоприятных условиях, чем наше путешествие сюда… и хотя я очень надеюсь, что доберусь — что все мы доберемся — до Запада живыми, ученый должен рассматривать все варианты. Так вот, я обещаю, что если с вами что-то случится, я доставлю вашу рукопись… и даже если что-то случиться с ней, я ее читал и хоть что-то помню. А все, что осталось от науки Зурбестана, ныне хранится лишь в одном месте, — он коснулся своего виска. — Это неправильно. Давайте я буду рассказывать вам все, что успел прочитать и понять. Тогда, если что-то случится со мной, вы сможете донести эти сведения до ученых. Конечно, это будут лишь жалкие обрывки обрывков, но все-таки лучше, чем ничего.

— Конечно, принц! — обрадовалась она. — Если вы еще не заметили, меня давно уже интересуют не только железки.

— Вот и отлично. Начнем прямо сейчас. Наш мир имеет форму шара диаметром примерно 8000 миль и обращается в пространстве вокруг солнца…

Принц не знал, хватит ли этих крупиц знания, чтобы положить начало превращению времени меча во время науки. И не станет ли наука лишь средством создания более разрушительных мечей… В одном он не сомневался — мир уже не будет прежним. Попытка захвата власти магами в любом случае не могла остаться без последствий. Если первое освобождение человечества от их господства сопровождалось казнями и репрессиями против них, то теперь все повторится едва ли не в большем масштабе. Ведь далеко не все они успели собраться в Нан-Цоре, многие, наверное, до сих пор толком не знают о заговоре… Но все они будут объявлены врагами и изменниками. В нынешнем поколении, конечно, репрессии коснутся лишь профессиональных магов — среди тех, кто, подобно Элине, владеет магией на дилетантском уровне, слишком много людей знатных и влиятельных, учившихся магии по традиции. Но теперь эта традиция будет искоренена, и уже через пару поколений, возможно, за одно лишь подозрение в наличии самых невинных магических навыков будут сжигать на кострах… Со светлым образом торжества разума и науки такая картина не очень-то сочеталась. Но принц надеялся на лучшее.

В тот день они прошли еще десяток миль по ущелью, а затем вновь начали подниматься в горы. Следующее утро застало их на широкой террасе, лежавшей на пути к первому из обозначенных на карте перевалов.

Элина, потягиваясь, вышла из палатки. Принц еще спал, но ее отца в палатке уже не было — как и предполагала графиня, он занимался утренней разминкой. Она составила ему компанию. Побегав по периметру террасы, сделав упражнения на гибкость и на силу, отец и дочь уселись над обрывом, вдыхая свежий утренний воздух и глядя, как разгораются на солнце белые шапки вершин. Элине вспомнился вдруг вчерашний разговор с принцем, и она подумала, что есть еще кое-какая информация, доселе хранившаяся лишь в одной голове.

— Папа, — сказала она, — ты давно уже обещал, что когда-нибудь расскажешь мне о моей матери. По-моему, сейчас самое время.

Брови Айзендорга дрогнули и чуть сдвинулись к переносице.

— Ты уверена, что хочешь это знать?

— Иначе я бы не спрашивала.

— Тебе может не понравиться то, что ты услышишь, — предупредил граф.

— Теперь я тем более не успокоюсь, пока не узнаю все! — логично заявила Элина.

— Ну хорошо… — Айзендорг вновь устремил взгляд в сторону гор. — Тогда слушай и не перебивай. Четырнадцать лет назад я воевал под знаменами герцога Кадельонского. Я был капитаном и командовал ротой наемников. Я всегда вел войну по законам чести и требовал от своих солдат дисциплины; разумеется, им причиталась их доля добычи, но все же я старался свести ущерб, причиняемый мирному населению, к минимуму. Но вот в одном бою с превосходящими силами противника моя рота понесла большие потери, и мне прислали подкрепление. Буквально на следующий день мы нанесли врагу ответный удар. Скажу без ложной скромности, это была весьма грамотная операция, и я сыграл не последнюю роль в ее планировании и реализации. Мы скрытно перебросили свои силы, обрушились на противника там, где он меньше всего ожидал, отсекли его от крепости, где он пытался укрыть свои части, и довершили их разгром в поле. И вот сразу после боя я проходил по вражеской деревене, взятой одним из моих взводов. Часть домов горела, там и сям валялись убитые с обеих сторон — в общем, победы не бывают без жертв. И вдруг я услышал громкий детский плач. Я свернул во двор дома — это была простая крестьянская изба с соломенной крышей, которая уже пылала. Прямо у ворот в грязи лежал зарубленный крестьянин; в руках он сжимал косу, которой, как видно, пытался защитить свою семью и имущество. Дальше, свесившись с крыльца головой вниз, лежала молодая женщина, его жена — достаточно красивая, чтобы разжечь похоть дворянина, не говоря уже о непритязательных солдатах. Но и она пыталась защитить себя, стоя на крыльце и отбиваясь вилами, поэтому солдат проткнул ее копьем в живот. Девочка лет трех плакала и тормошила тело матери, не понимая, почему та не встает… Я никогда прежде не любил детей, и уж тем более не хотел иметь дочь. Но когда я увидел эту сцену… ведь это сделали мои люди — пусть и не по моему приказу, но я, как командир, отвечал за них. Не то чтобы здесь было что-то уникальное — на войне такие вещи происходят сплошь и рядом, и я знал, что не могу исправить все зло на свете. Но на сей раз это были мои люди! И если бы я как следует накануне промыл мозги новобранцам насчет обращения с мирным населением — может, этого бы и не случилось. Но мои мысли занимала главным образом диспозиция боя… И я решил, что теперь мой долг — позаботиться об этой девочке. Она уже совсем обессилела от крика, когда я взял ее на руки… В тот же день у нее поднялся жар, и несколько дней она металась в горячке. Я уже тогда кое-что смыслил в медицинском искусстве и выхаживал ее. Потом она назвала свое имя — Элина. Красивое, некрестьянское имя. Должно быть, родители слышали его где-нибудь на ярмарке, где заезжие комедианты представляли сценки из жизни господ… Тогда я еще не думал, что удочерю ее, такая мысль вообще была нелепой для боевого офицера в разгар войны. Я планировал, что подыщу для девочки какую-нибудь зажиточную, но бездетную семью. Но сначала было не до этого — а потом я понял, что не расстанусь с тобой… А тем убийцам так ничего и не было. Я, разумеется, устроил допрос своему взводу, но они видели, что я разгневан, и никто не признался. Да и наверняка многие из них были виновны в подобном — в той деревне был не один двор… Я подал рапорт командованию, но оно, естественно, не нашло ничего неправильного в том, что с вассалами врагов его светлости герцога Кадельонского поступают подобным образом. После этого я перевелся в другой полк… Лишь однажды, пару месяцев спустя, ты вдруг жутко испугалась, увидев вестового, доставившего мне пакет. Должно быть, это был один из убийц… Ну вот, теперь ты все знаешь.