Разведка - это не игра. Мемуары советского резидента Кента - Гуревич Анатолий Маркович

Да, и мое положение было тревожным. Я переживал не только за себя лично, но и за всех остальных, оставшихся на свободе. Мои переживания усилились после того, как совершенно неожиданно в начале сентября 1943 г. меня перестали вызывать на улицу Соссэ. Я пришел к заключению, что мои волнения были обоснованными.

Я продолжал находиться в своей камере в Нейи. Правда, отношение ко мне мало в чем изменилось. Меня выводили на прогулку в сад, оставляли в камере, режим был тот же. Волнения мои продолжались. Внезапно ко мне в камеру вошел Бемельбург и поинтересовался здоровьем и моим настроением. Мне показалось, что криминальный советник немного выпил, от него пахло алкоголем. Он поинтересовался моим мнением о ходе военных действий. Он подчеркнул, что за положение во Франции он не волнуется, так как в Париже и во всей Франции даже после ее полной оккупации оно не вызывает особой тревоги. Движение Сопротивления не является, по его мнению, серьезной опасностью. Это тем более, что не исключена возможность, что США и в особенности Великобритания> могут согласиться на компромисс и заключение мирного договора с Германией. Признаюсь, это был первый случай, когда об этом заговорил со мной гестаповец.

Продолжая разговор, Бемельбург поинтересовался, давно ли я видел Леопольда Треппера, не встречался ли я во время прогулок в саду или при вызове на улицу Соссэ с Леопольдом Трсппером? Я понял, что Отто тоже содержится в этой же тюрьме. Утверждая, что я его уже больше года не видел, что в тот единственный раз, когда Отто проходил мимо решетки моей комнаты, он даже старался не смотреть в мою сторону. Не боясь высказать правду, я подчеркнул, что Отто и не захотел бы со мной встретиться, так как на следствии в гестапо он меня пытался оговорить.

На этом наш разговор с Бемельбургом закончился, и только несколько позднее у меня сложилось мнение, что после того как мне казалось, что я никогда больше не увижу этого криминального советника, его посещение моей камеры и беседа были не случайными. Видимо, он по собственной инициативе, а быть может, и по просьбе Паннвица решил прощупать, знаю ли я что-либо о том, где сейчас находится Отто.

Прошло еще несколько дней, и меня вызвал Паннвиц. Я был поражен его видом и даже резко изменившейся манерой разговаривать со мной. Он усадил меня в кресло, предложил выпить кофе и, помедлив, задал вопрос, предварительно сказав, что Отто по непонятным причинам исчез. Все сводилось к одному: не могу ли я предположить, где может скрываться Леопольд Треппер?

Увидев, что я потрясен, начальник зондеркоманды продолжил разговор. Он поинтересовался у меня, не мог ли Леопольд Треппер являться «двойником», то есть работать не только на советскую разведку, но еще и на какую-либо разведку союзников? Явно нервничая, мой собеседник высказал мысль, с которой я целиком мог согласиться. Он был убежден, что после всего того, что Отто предпринял после своего ареста гестапо, принимая участие в организованной совместно с ним радиоигре, в арестах многих сотрудничавших с нами людей, больше того, сделав все для того, чтобы втянуть в проводимую им «Большую игру» (тогда Паннвиц назвал ее несколько иначе, а именно в «большое предательство») и меня, и Озолса, и других, продолжение его работы с советской разведкой полностью исключено, а тем более какая либо из попыток вернуться в Москву. Москва имеет все основания немедленно его не только арестовать, но и ликвидировать.

Наблюдая за состоянием Паннвица, тогда я мог полагать только одно: казалось, что он буквально удручен и сильно переживает случившееся. Это было вполне естественно. Бегство Леопольда Треппера наносило не сравнимый ни с чем удар по карьере вновь назначенного начальника зондеркоманды. Не успев сменить опытного полицейского Гиринга, Паннвиц сразу доказал свою неопытность и безответственность. Я подумал и о том, насколько Гиринг был умен, проявляя осторожность в своих отношениях с Треппером.

Что же может произойти с Паннвицем, со всей зондеркомандой «Красная капелла», со мной, всеми арестованными ранее и теми, кому еще предстоит быть арестованными? Мне казалось, что все возлагаемые гестапо надежды на радиоигру с бегством Отто рухнули. Если это так, то куда же денется сам Паннвиц и все, кто вступил в его подчинение после приема им зондеркоманды?

Трудно сейчас правильно описать и оценить то состояние, в котором я очутился после всего услышанного, после того, как я узнал, что Отто «исчез». Прежде всего, что означает употребленное Паннвицем слово исчез? Мог ли он просто бежать и к чему это должно было его лично привести? Мог ли он рассчитывать на продолжение активной разведывательной деятельности в пользу Советского Союза после нанесенного им ущерба? Мог ли он связаться с французской Коммунистической партией и предложить ей свои услуги или попытаться только через нее связаться с Москвой? В этом случае я мог предполагать, что Отто мог разработать продуманный план для полнейшего обмана Главного разведывательного управления. А обманывать он умел.

Для проведения разведывательной деятельности, создания новой резидентуры, для личного проживания Трепперу необходимы были средства. Имевшиеся солидные источники для получения средств и для образования надежной «крыши», позволившей впоследствии обеспечить легализацию самого Треппера и других, рухнули. На что же мог рассчитывать Отто?

Я понял из дальнейшей беседы, что гестапо уже ведет усиленный поиск бежавшего Отто. Естественно, ни при каких обстоятельствах я не стал бы помогать гестаповцам в повторном аресте Леопольда Треппера. Нет, я никогда не был способен кому-либо мстить, и, несмотря на все, что узнал о поведении Леопольда Треппера в гестапо, я не мог забыть, что у него есть жена и дети. Прав ли он в своих действиях, пусть разберутся в Москве, если когда-либо он там появится. Кроме того, я не мог ничем помочь и Паннвицу, так как действительно ничего не знал, где беглец может скрываться, если он действительно бежал. Думаю, что это понимал и криминальный советник.

Паннвиц, видимо, многое обдумал и принял какое-то решение. Может быть, ему помогли в этом отношении Отто Бах и Вальдемар Ленц. Мои мысли были направлены на определение дальнейшей позиции, которую мог бы занять Паннвиц, и что бы это могло дать мне и связанному со мной Золя и его резидентуре.

Мне показалось, что Паннвиц понял мое состояние тоже и решил несколько успокоить, заявив, что бегство Леопольда Треппера не может отрицательно повлиять на нашу «совместную работу», а, скорее, наоборот, заставит нас более усиленно действовать, обеспечивая выполнение поставленных Берлином задач. «Кстати, – заявил Паннвиц, – я полагаю, что ваши встречи с Маргарет Барча не только могут быть продолжены, но и стать более частыми, или сможете быть с ней вместе, если сами на это согласитесь». Помедлив немного, Хейнц Паннвиц, несколько успокоившись, сказал мне и о том, что с согласия Берлина и с помощью Бемельбурга он подыскивает для размещения зондеркоманды отдельное здание, и если ему удастся, то, возможно, он именно в нем разместит и меня. Это, конечно, произойдет в том случае, если я стану более активно и честно сотрудничать с ним.

Мы расстались с криминальным советником после того, как он лично проводил меня в кабинет, где сидели и работали Ленц и Курфесс. Сам факт, что он лично меня сопровождал до этого кабинета, тоже несколько удивил.

Курфесс, поздоровавшись со мной, покинул на некоторое время кабинет. Возможно, ему надо было о чем либо переговорить с начальником зондеркоманды. Ленц предложил мне сесть и, как будто ничего не произошло, хотя в течение некоторого периода времени мы с ним не встречались, положил передо мной несколько расшифрованных радиограмм, полученных из «Центра» на мое имя, и несколько текстов, подлежащих шифровке, состоящих в основном из информационных сообщений Золя и некоторых чисто организационных вопросов. Я стал внимательно просматривать, а Вальдемар Ленц молчал. Все это продолжалось несколько минут, и вдруг он заговорил: «О чем вы так долго разговаривали с Паннвицем и какое у вас сложилось о нем впечатление? Смогли ли вы понять, в какой он оказался сложной обстановке после бегства Отто? Не сложилось ли у вас впечатление, что он делает большую ставку на вас, на вашу линию радиоигры, а также на вашу связь с Золя?»