Постижение России; Опыт историософского анализа - Н Козин

В этом смысле национальная идея России объемлет в себе одновременно идейный потенциал и возрождения, и модернизации России и в той самой мере, в какой превращает и тот и другой в национально центрированный - в потенциал возрождения и модернизации России, а не в нечто сугубо абстрактное и абстрактного, в иное по отношению к России. В такой своей постановке проблема обретения Россией своей национальной идеи актуализирует проблему обретения национальной идеологии и идеологической консолидации общества, образующих стержневую часть проблем становления национальной идеи России. И это не случайно, так как в своем практическом воплощении проблема обретения Россией национальной идеи - это прежде всего идеологическая проблема - какая идеология станет доминирующей на евразийских просторах России - в сердце и сознании России.

В связи с этим стоит обратить внимание на ситуацию идеологического абсурда, в котором оказалась и страна, и нация после Августа 1991-го, если воспользоваться физическими аналогиями, в ситуации идеологического вакуума. Это состояние - норма для физической реальности, но не для социальной, которая не терпит пустоты. Кроме того, уже в своих физических свойствах вакуум - явление крайне нестабильное, из которого может появиться все что угодно. Он принципиально не прогнозируем в своем поведении. Все эти свойства физического вакуума во сто крат усиливаются процессами вакуумизации социальной реальности, прежде всего ее идеологической составляющей, когда поведение общественного организма становится близким к хаотическому в силу идеологической хаотизации его сознания. Лишенное идеологии и идеологических императивов, оно превращается в мечущееся сознание, в сознание "без руля и без ветрил" в пространстве собственной истории и только потому, что в очередной раз дистанцируется от него как национального, только потому, что в который уже раз ищет духовные основы своего бытия во вненациональных ценностях, целях и смыслах истории, отчужденных от их русско-российской сущности.

В этом смысле крайняя нестабильность той истории и того общества, в которых мы живем, имеют выраженные ментальные и идеологические причины. Мы не можем обустроить собственное сознание, куда уж обустраивать Россию, цивилизационный, исторический и национальный феномен которой мы так и не удосужились по-настоящему осмыслить и понять. Отсюда и хаос эмбриональных представлений о России, идеологическая децентрированность сознания, которое, живя формами своей объективации, на этой основе децентрирует и хаотизирует всю ткань российской социальности. В итоге она получается НИКАКОЙ, ибо в ней все становится возможным, так как никаких ценностных и смысловых ограничений не испытывает то сознание, которое живет и объективирует себя в России.

Определяющую роль во всех этих процессах хаотизации сознания и вслед за ним и на его основе самой социальности сыграла идея тотальной деидеологизации общества. Она стала частью общего проекта цивилизационного переворота в России, слома базовых структур ее цивилизационной, исторической и национальной идентичности в конце ХХ столетия. В определенных границах, в основном тех, которые определялись целями и задачами преодоления моноидеологического диктата коммунистической идеологии и на этой основе крайней заидеологизированности общества, идея деидеологизации была продуктивной идеей. Но она несла в себе элемент абсурда, а потому и была доведена до абсурда, до идеи преодоления идеологии вообще. Естественно, это не удалось и никогда не удастся сделать, но сделано было главное: идеологическое поле России было перепахано так и настолько, с такой глубиной и беспощадностью, что было лишено всех духовных приоритетов, идеологических императивов и вслед за этим на этой основе центров духовной и идеологической консолидации.

И самое неожиданное и от этого еще более трагическое: обществу был навязан запрет на различие и оценку общественных явлений и идей с точки зрения истины и лжи, добра и зла, справедливости и несправедливости, закона и беззакония, нормы и патологии... Больше и хуже того, под все это, под всю эту гремучую вселенскую смесь, разрушающую все формы нормального проявления здорового сознания, была подведена даже философская идейно-теоретическая база, отдающая свойствами крайнего декаданса, вплотную граничащего с диагнозами клиники. Ее самыми распространенными проявлениями стали:

1. Отрицание наличия любой иерархии и в любых ценностях, даже в нравственных, провозглашение их абсолютной относительности и даже виртуальности. Более того, в культуре вообще была предпринята попытка перевернуть и превратить ценности в антиценности, а антиценности в основные, доселе "скрытые" ценности. Всяческие патологии и явные аномалии, будь то феномен безумия, сексуальные извращения или культурные маргиналии, начали приобретать статус "сверхценностей" и норм "истинного" бытия.

Через вроде бы безобидную ссылку на то, что подобные явления раньше незаслуженно игнорировались общественным сознанием, происходит своеобразная ценностная реабилитация исподнего дна человеческой души и патологических форм социального существования. Норма и аномалия как бы уравниваются; более того, патология даже превозносится как нечто сугубо оригинальное и нестандартное, воплощающее дух истинной человеческой свободы.

2. Истина трактуется как вредная и подавляющая свободу "метафизическая фикция", ибо образы мира и виды знания в головах людей неизбежно субъективны, а потому и неизбежно плюралистичны. Они полностью определяются принятыми правилами своеобразной языковой игры, так называемыми "структурами дискурса". Стремление же какого-либо знания (даже логико-математического!) претендовать на статус истинного есть знак его тоталитарных претензий на власть и господство.

3. Что касается конечной цели и смысла человеческого бытия, то в качестве таковых провозглашается умение свободно и иронично играть в разнообразные языковые конструкции (художественные, политические, научные, философские...) в условиях абсолютного ценностного и познавательного релятивизма. В итоге человеческое бытие оказывается абсолютно безосновным, лишенным глубины, текучим, случайно-событийным, а потому, в конце концов, глубоко бессмысленным. В таком "децентрированном" мире не просто все возможно, но именно потому, что все возможно, в нем ничего не имеет ни меры, ни ценности, ни смысла.

Каков же социальный, политический и, главное, выражающий их сущность идеологический итог? Под видом равенства всех истин и всех ценностей общество было втянуто в состояние, близкое к нравственному помешательству, лишено духовных и идеологических приоритетов. А если таковых нет, то не только все возможно, но и нет центров для консолидации общества, оно социально атомизируется и распадается, становится чрезвычайно удобным для проведения любых реформ, любой приватизации, любыми средствами и любой социальной ценой, для навязывания любых ценностей, целей и смыслов бытия, вплоть до разрушающих сами основы бытия. И все это превращается в досягаемую реальность в том обществе, которое лишают основ идеологического сознания, под лозунгом свободы от идеологии, делая его зависимым от самых низменных идеологических форм, от произвольных и маргинальных идеологем. Это ближайший результат деидеологизации общества. И уже только поэтому идея деидеологизации общества в своей главной сути оказалась ложной и чрезвычайно разрушительной идеей, так как навязала обществу отказ от того, без чего оно просто не может существовать - идеологии.

В самом деле, идеология - неустранимый феномен сознания. Отражая всю гамму общественных явлений и процессов, идеология дает им оценку с определенных субъектных позиций - национальных, государственных, социально-классовых в целях их направленного изменения в интересах всегда определенных субъектных сил истории. Идеология всегда центрирована не просто на понимание общества и его противоречий, но и на их оценку и, следовательно, на интересы, на их отражение и выражение не только в логике понятий, но, в еще большей степени, и в логике ценностей, целей и идеалов, смыслов и символов веры. А потому идеология завершается системой ценностей и ценностных ориентаций общества, их утверждением в обществе. Она есть ценностная сфера общественного и индивидуального сознания с многообразными и в принципе незаменимыми функциями, особенно, в сфере политике. "Любой субъект политики нуждается в идеологии как средстве духовного сплочения и руководства, которое направляет поведение людей в сфере политических отношений, формирует волю, стремление к политическому действию, мобилизует их активность, способствует социальной интеграции групп, вовлеченных в политическое действие или готовящихся к нему"1.

При таком понимании идеологии и ее места в обществе общество просто не может быть вне идеологии, ибо оно не может быть вне интересов и ценностей, вне процессов их осознания, неизбежным результатом которого и становится идеология. Именно в идеологии, ее рефлексивных формах происходит преодоление основных противоречий общественной жизни. И не только в сознании, в теоретической форме. Все многообразие проблем и аспектов бытия действующих субъектов истории посредством идеологии сводится в целостную программу и на этой основе в систему поведения, направленную на реализацию их коренных интересов. Идеология оказывается тем механизмом, "рычагом" в человеческом сознании, благодаря которому политическое сознание приводится в соответствие с политическим действием, а то и другое с определенными политическими интересами. В итоге вне идеологии не может оказаться прежде всего сама власть, выступая необходимым компонентом любого механизма власти и в той самой мере, в какой способна осуществлять ориентацию и программирование направлений деятельности массы людей, в конце концов, функцию легитимации самого института власти - обеспечение ее массовой поддержки населением.