Сочинения в трех томах. Том 2 - Майн Рид

— Бог мой! Кто бы мог думать, что я получу первые подобные известия о нем? Прекрасное средство вымаливать прощение! Это слишком грубо, я не дамся в обман.

— Я в отчаянии за его поступок. Боюсь, дорогой отец, что он нисколько не раскаивается в своем гнусном неповиновении. Но что нам делать с посланным?

— Ах! — вскричал генерал, вспоминая о странном вестнике. — Не арестовать ли его?

— Не советую, — отвечал Нигель, как бы размышляя. — Это доставило бы нам много неприятностей. Лучше, если никто не узнает о поведении Генри, а процесс предал бы это дело огласке, которой вы, верно, не захотите.

— Конечно нет. Но этот наглец заслуживает наказания. Это уж слишком, позволять так нагло издеваться над собой в своем собственном доме…

— Напугайте его и выгоните. Таким образом мы что-нибудь еще узнаем. Во всяком случае это не повредит, Генри увидит, как вы отнеслись к этой басне.

XXVI. НЕЛЮБЕЗНОЕ ПРОЩАНИЕ

Во время этого разговора незнакомец стоял молча и неподвижно. Внезапно обернувшись к нему, генерал вскричал громовым голосом:

— Вы лжец, милостивый государь!

— Molte grazie, синьор, — отвечал нотариус с ироническим поклоном. — Это оскорбление, довольно неудачное для человека, приехавшего из Италии, чтобы оказать услугу вам или вашему сыну — это все равно.

— Берегитесь, сударь! — сказал угрожающим тоном Нигель. — Вы совершили большую неосторожность, явившись в нашу страну. Вас могут арестовать и заключить в тюрьму за вымогательство денег под вымышленным предлогом.

— Его превосходительство не арестует меня по двум причинам. Во-первых, я не выдумывал никаких предлогов; во-вторых, подчиняясь гневу, он обрекает на ужасную судьбу своего сына. В тот момент, когда те, в чьих руках находится он, узнают, что я арестован в Англии, они поступят с ним так жестоко, как не можете вы поступить со мной. Помните одно, что я только посредник и мне поручено только вручить вам это письмо. Я не знаю тех, кто послал его. Я делаю только свое дело. Я просто посланец от них и от вашего сына. Но смею вас заверить, что дело очень серьезно и что жизнь вашего сына зависит не только от моей безопасности, но и от того ответа, который вы мне дадите.

— Оставьте! — вскричал генерал. — Нечего мне втирать очки! Если бы я поверил хоть одному слову вашей истории, мне не трудно было бы освободить сына. Правительство, конечно бы, помогло мне, и, вместо тридцати тысяч, ваши бандиты получили бы то, чего они уже давно заслуживают — по веревке для виселицы.

— Боюсь, синьор генерал, что вы сильно заблуждаетесь. Ваше правительство не может вам оказать никакой услуги в этом деле, точно так же как и правительства всей Европы. Ни король Неаполитанский, в подданстве которого они состоят, ни папа, во владения которого часто делают набеги бандиты, не могут справиться с ними. Чтобы освободить вашего сына, есть одно средство — заплатить требуемую сумму.

— Уходите, презренный! — зарычал генерал, истощив все свое терпение. — Уходите немедленно, иначе я велю вас выбросить за окно!

— Сильно раскаетесь в этом, — отвечал маленький итальянец, со злобной улыбкой направляясь к двери. — Buona notte, синьор генерал! Утро вечера мудренее, может, вы успокоитесь и взглянете серьезно на мое предложение. Если у вас есть какое-нибудь поручение к сыну, которого вы, верно, не увидите, я исполню его, несмотря на оказанный мне прием. Ночь я проведу в соседней гостинице и уеду завтра в полдень. Buona notte, buona notte!

С этими словами иностранец вышел из столовой.

Генерал остался стоять на месте со сверкающими глазами и дрожащими губами. Только страх скандала не позволил ему достойно наказать наглого незнакомца.

— Вы не напишете Генри? — спросил Нигель с явным желанием получить отрицательный ответ.

— Ни слова! Пусть выпутывается как знает! Сам виноват! Что же касается истории с разбойниками…

— О, это слишком нелепо! — перебил Нигель. — Бандиты, в руки которых он попал, просто римские мошенники. Они послали этого человека, чтобы привести в исполнение свой план.

— О, мой сын, о несчастное дитя! Быть в сообществе с подобными созданиями! Устраивать заговор против собственного отца, о Боже мой!

Ветеран упал на софу с раздирающими рыданиями.

— А если я ему напишу, отец? — спросил Нигель. — Только несколько слов, чтобы дать понять, как вас терзает его поведение. Хороший совет поможет ему.

— Как хочешь, но, я думаю, надежды нет. Ах, Люси, Люси! Как хорошо сделал Бог, что призвал тебя к себе! Это бы тебя убило.

В ту же ночь Нигель написал письмо виновному брату и отослал его итальянцу. Верный своему обещанию, итальянец оставался в гостинице до полудня, а потом отправился на станцию железной дороги.

XXVII. ДОМАШНЯЯ ЖИЗНЬ РАЗБОЙНИКОВ

В течение нескольких дней Генри оставался в темнице, не видя иного человеческого лица, кроме разбойника, приносившего ему еду.

Этот субъект мрачного характера был нем как рыба. Два раза в день он приносил ему чашку «pasta», нечто вроде похлебки с макаронами, заправленной жиром и солью. Он ставил полную миску на пол, брал пустую, оставленную накануне, и уходил, не произнеся ни слова.

Неоднократные попытки молодого англичанина заговорить с ним принимались или с полным равнодушием, или с грубыми ругательствами.

Генри вынужден был замолчать.

Только ночью он пользовался некоторым покоем. Остальное время дня до него ясно доносился шум извне. Очевидно, против его темницы находилось излюбленное место бандитов, проводивших здесь все свое время.

Время это проводилось в игре и в ссорах. Часу не проходило, чтобы не поднимался какой-нибудь спор, переходящий зачастую в драку и общую свалку. Тогда раздавались громовой голос начальника, проклятия и палочные удары. Один раз раздался даже пистолетный выстрел, сопровождаемый стоном. Молодой англичанин справедливо предположил, что, верно, так был наказан кто-нибудь, ослушавшийся начальника, ибо после выстрела наступила торжественная тишина, предвестница