В шесть тридцать по токийскому времени - Эд. Арбенов

— Янагита не разделял вашей точки зрения?

— Нет, конечно.

— Осуждал ее?

— Открыто — никогда. Но оно существовало, это осуждение, и скрывалось как возможная мера воздействия при критической ситуации.

— Критическая ситуация наступила?

— 15 августа.

— Когда решался вопрос о выезде из Маньчжурии?

— Бегстве… Мы должны были тайно покинуть Дайрен Я уже говорил об этом. Янагита не хотел оставлять меня в городе. Причин особых для этого не было — я имею в виду обычные причины. Я догадался: он не доверял мне. Слишком долго нам пришлось быть вместе. Дважды напоминал о поездке в Сахалян, пытался выяснить, помню ли я о резиденте из Благовещенска. Первый раз подошел к этому издалека и ничего не добился. Интерес Янагиты к прошлому был настолько неожиданным, что озадачил меня, и я из тактических соображений прикинулся забывчивым. Мне надо было узнать, что беспокоит шефа. Но лишь наивный человек мог надеяться на откровенность Янагиты — он не раскрывался ни при каких обстоятельствах. Это был сам Янагита, со своей вечной тайной. Я оказался перед закрытой дверью.

Второй раз генерал-лейтенант совершил открытое нападение. Он сказал: «Сигэки-сан, мне известна ваша феноменальная память, потрудитесь напрячь ее!» Ему зачем-то нужен был резидент или, вернее, моя мысленная фотография «гостя» с левого берега. Инстинктивно я замкнулся. Жестокий огонек в глазах Янагиты напугал меня. Это был знакомый огонек. «Ты ничего не знаешь, — стал я убеждать себя, — абсолютно ничего!» Но как высказать такое шефу? Он никогда не поверит в забывчивость подчиненного, заподозрит обман. А это равносильно приговору.

Не знаю, стоило ли мне умирать из-за какого-то резидента, как умер мой друг Идзитуро Хаяси. Наверное, не стоило. Значит, изображать забывчивость опасно, опасно и признаваться в том, что хорошо помню «гостя» с левого берега. Я избрал полуправду. «Верно, — ответил я шефу, — какого-то человека из Мохэ мы встречали, но разве он был резидентом? Вы назвали его тогда агентом Комуцубары, завербованным фашистской партией Радзаевского». Сначала Янагита открыл глаза в удивлении, потом смежил веки и стал недоверчиво разглядывать меня, будто я был тем самым агентом, которого он пытался воскресить. «Откуда появился катер?» — спросил шеф. «Я увидел его в нескольких метрах от причала. Амур был скрыт дождем и туманом…» «Да, кажется, шел дождь, — согласился Янагита. — В самом деле, шел дождь, на мне был плащ. Серый плащ, который я брал с собой в поездки». — «Я тоже был в плаще. А «гость» приехал в пальто…» — «Вы это помните?» — «Конечно, мне надо было все замечать — такой вы дали мне приказ. Я следил за «гостем» внимательно, особенно за его спутниками. По вашему отношению к «гостю» легко было догадаться, что вы ему не доверяете. Или мне так показалось. Для себя я сделал вывод: агент будет убран!» Глаза Янагиты снова открылись, кажется, он видел все по-новому. Видел то, что я говорил ему. Шефу хотелось верить в это новое. Во всяком случае, оно ему нравилось.

И все же, когда я кончил, Янагита погрустнел. Он догадался, что это сказка. «Вы назвали его агентом Комуцубары?» — переспросил Янагита. «Так мне представили «гостя» вы…» Я лгал беззастенчиво. Это была наглость. В другом случае шеф оборвал бы меня самым бесцеремонным образом и, возможно, даже подверг аресту. Сейчас он проглотил все и сделал вид, что доволен ответом: «У вас феноменальная память, Сигэки-сан».

Вторая беседа, принесшая будто бы успокоение Янагите, в действительности расстроила его. Недоверие ко мне возросло. Я понял это из решения шефа взять меня с собой. Твердое решение. «Вы мне понадобитесь там…» Где там, не пояснил.

— Формоза больше не упоминалась?

— Вообще ничего не упоминалось. Янагита ждал какое-то судно, кажется рыбачье, которое должно было взять его и, следовательно, меня на борт. Курс судна был известен лишь капитану и Янагите. В таких случаях о маршруте не распространяются. Главное было в том, чтобы покинуть Дайрен вовремя — советские войска подходили к городу.

— Он назвал час и день отъезда?

— Нет. Приказал быть готовым каждую минуту. Я понял, что все решится той же ночью…

Вот начало истории Сигэки Мори. О Сунгарийце он рассказал уже позже, при второй, третьей и четвертой встрече с сотрудником госбезопасности далекого южного города.

Весь день шел дождь. И вечером тоже…

Город затянуло густой мокрой пеленой, и кто знает Сахалин, его слепые серые улицы, поймет, каково в сумерках отыскать нужный дом. Благо все здесь прямое, будто расчерченное по линейке. Улицы от берега поднимаются параллельными рядами к линии железной дороги, к так называемым Южным и Западным воротам. Сахалян обнесен крепостной стеной, когда-то защищавшей его от хунхузов, теперь разрушенной и жалкой, не способной ни от кого и ни от чего защитить. Прежде всего от нищеты. Голодные, бездомные собаки как бы символизируют эту нищету. Они всюду. Это тень Сахаляна, ваша тень, следующая по пятам через весь город. Здесь их называют собаками, за городской стеной — шакалами. Наверное, потому шакалами, что там они воют, наводя тоску и уныние.

Грязь и темень…

Светло только перед клубом охранного отряда и на коротенькой Сяо-Дун-лу: слева горят окна огромного здания жандармерии, справа, у верхнего моста, — фонари сахалянской почты. Есть еще светлая улица — Син-Лун-цзе, там банк, телеграф, японское консульство, магазины и отели. Наш отель, вернее, отель, в котором должна была состояться встреча моего шефа с пассажиром грузового катера, тоже находился на Син-Лун-цзе. Он именовался громко — международный отель, но это всего лишь провинциальная гостиница со скрипучими полами и отсыревшими стенами. В городе были и другие отели, более приятные и более современные, но международный считался нашим, и мы чувствовали себя в нем спокойно. Начиная от хозяина и кончая швейцаром, все были платными информаторами Сахалянской военной миссии и, следовательно, секретной службы вообще.

К шести мы возвратились в отель, вернее, возвратился один я — Янагита был в отеле с обеда. Он беседовал с агентами, закрепленными за Сахаляном, а их тут тьма-тьмущая, не знаю, как не перепутают своих людей военные миссии и второй отдел штаба. По-моему, сахалянские агенты следят друг за другом и за своими хозяевами, дерутся из-за ничтожных сведений, которые удается кому-нибудь добыть. Такое впечатление, что весь Сахалян работает на секретную службу и этим только и живет. Во всяком случае, кормится этим. Кому не перепадает от разведки — так это бродячим псам. Им не на кого доносить, и потому они дохнут с голоду.