Талейран - Сергей Нечаев

Около полудня Талейран пришел к Баррасу, но был он не один, а вместе с вице-адмиралом Брюи.

Баррас в это время еще принимал ванну. Выйдя из нее, он спросил:

— Что вы принесли мне: мир или войну?

— Это на ваш выбор, гражданин директор, — ответил Брюи.

После этого Талейран вынул черновик прошения об отставке, с утра лежавший в его кармане, до такой степени перемаранный, что его трудно было прочесть без запинок. Документ был составлен в следующих выражениях:

Граждане-представители! Вовлеченный в общественные дела единственно моей страстью к свободе, я согласился войти в состав высшей власти в государстве лишь для того, чтобы поддерживать его в минуты опасности своей преданностью. <…> Слава, сопутствующая возвращению знаменитого воина… убеждает меня, что… опасности, грозившие свободе, устранены и интересы армий гарантированы. Я с радостью возвращаюсь в ряды простых граждан и счастлив тем, что могу, после стольких бурь, передать в достойные руки неприкосновенную и более чем когда-либо чтимую судьбу республики, хранителем которой я был. Привет и почтение[190].

По утверждению Е. В. Тарле, Наполеон «вручил Талейрану для передачи Баррасу довольно крупную сумму денег, цифра которой до сих пор не установлена в точности»[191].

Ю. В. Борисов, другой биограф Талейрана, пишет по этому поводу так: «Уже современники событий, а вслед за ними и историки утверждали, что в кармане у посланца Бонапарта лежал чек на миллион франков (по другим данным, на три миллиона) — цена отставки директора, — который Талейран “по забывчивости” оставил у себя. Так ли это? Вопрос остается открытым вот уже около двух веков»[192].

Что же произошло на самом деле? Точно известно лишь то, что Баррас, посмотрев в окно и увидев там солдат, немедленно принял решение. Он тут же подписал прошение об отставке, вручив его Талейрану. Тот от имени признательного отечества с жаром поблагодарил его за «добровольную» отставку.

Что же касается денег, то сам Талейран «скромно умалчивает обо всем этом происшествии, очевидно не считая, чтобы стоило утруждать внимание потомства такими мелочами»[193].

Специально занимавшийся этим вопросом Альбер Вандаль пишет достаточно осторожно: «Можно предположить, что Талейран был мягко настойчив, мил и прям, учтив до отчаяния. Впрочем, все летописцы единодушно убеждены, что письмо сопровождалось аргументом, к которому Баррас не мог остаться нечувствительным — предложением круглой суммы, — и что ему постарались позолотить пилюлю. В своих “Мемуарах” Баррас сам намекает на ходившие по этому поводу слухи и с наивностью, проглядывающей иногда сквозь его грубое лукавство, не признает невероятным факт, что его хотели купить. Он только утверждает, что ему не пришлось даже отказываться от денег, вооружившись добродетельным негодованием, так как денег ему не принесли — они заблудились по дороге в карманах Талейрана»[194].

А вот мнение самого Альбера Вандаля: «Гораздо более вероятно, что деньги дошли по назначению и произвели должное действие — предполагая, что они действительно были даны. Не будет ли правильнее предположить, что Талейран и Брюи прибегли к способу давления, который на теперешнем нашем языке носит специальное название — что они приберегли против Барраса документы, обнародование которых окончательно раздавило бы его. В таких делах трудно что-нибудь с уверенностью утверждать: в эти тайны закулисной политики редко удается проникнуть»[195].

Итак, имеют место одни лишь догадки, слухи и предположения. Можно ли им верить? Безусловно, нельзя. К тому же встречались Баррас и Талейран не один на один, а в присутствии вице-адмирала Брюи. На это указывают многие авторы, в том числе и непосредственные очевидцы тех событий Луи Жером Гойе (в то время член Директории) и Пьер Луи Рёдерер. При этом ни тот ни другой ни словом не упоминают ни о каких деньгах. Кстати сказать, вообще нет ни одного автора, который бы с уверенностью утверждал, что деньги были и их украл Талейран.

С другой стороны, при наличии такого свидетеля, как Брюи, при всем желании трудно было бы присвоить себе крупную сумму денег. Как говорится, что известно двоим, известно всем. К тому же тот же Е. В. Тарле говорит о том, что Наполеон «вручил Талейрану для передачи Баррасу довольно крупную сумму денег». Если бы это было так, то слухи о том, что деньги «заблудились в карманах Талейрана», точно дошли бы до будущего императора — со всеми вытекающими для Талейрана последствиями.

Ну, и, наконец, сам Е. В. Тарле, явно не испытывавший к Талейрану особой симпатии, констатирует, что бывший епископ «верой и правдой служил в эти горячие три недели восходящему светилу, расчищая путь для государственного переворота»[196].

А вот это — чистая правда. И в такой ситуации, когда на кону стояло так много, было бы просто глупо заниматься банальным воровством. Очевидно, что Талейран не был глупцом. Не был таковым и Баррас, который моментально понял, что от него требуется, и проявил себя человеком решительным. По крайней мере, он не стал показывать характер и тихо ушел со сцены. Как говорится, амбиции — амбициями, а жизнь дороже…

Итак, главную задачу Талейран решил. Директория была парализована «беспроблемным устранением» Барраса. Это лишний раз доказало Наполеону, что он не ошибся в Талейране. В самом деле, что бы он делал без этого опытнейшего человека, знающего «все ходы и выходы, все пружины правительственного механизма, все настроения директоров и других первенствующих сановников»?[197]

Практически каждый вечер Наполеон бывал у Талейрана на улице Тебу (rue Taitbout), в доме 9[198]. Он регулярно встречался с Талейраном и в своем особняке на улице Виктуар. Во время этих встреч «обсуждались тексты листовок, прокламаций, обращений — неизбежных спутников государственного переворота»[199].

А еще для захвата власти всегда нужны деньги. И Талейран нашел их у банкиров и деловых людей. Особенно щедрыми оказались поставщики армии. Один из друзей Талейрана, например, дал целых два миллиона. «Эти люди своим острым нюхом чувствовали приближение золотого дождя правительственных заказов. И они не ошиблись!»[200]

После бескровного государственного переворота Наполеон стал одним из трех консулов[201], а затем и Первым консулом, то есть фактическим главой Франции.